Истории, которых не могло быть
Шрифт:
«Не бойся, маленькая, я тебя не обижу», — успела подумать я и заснула. Сон мой был как продолжение яви. В нём моя стрекоза вдруг начала расти в размерах, присела на тонкие задние лапки, умылась передними, повернула ко мне глаза, напомнившие мозаику детского калейдоскопа, и… пропела: «Не спи, не спи! Собирайтесь, уезжайте! Беда! Беда! Уезжайте!»
Я проснулась и села. Не было стрекозы. Снова ворвалась в сознание стрекочущая тишина. Сердце колотилось. Я вернулась к друзьям. Рассказала им про поляну в камышовом лесу и ни слова не сказала про свой сон — зачем нарушать блаженное состояние друзей!
К вечеру берег стал пустеть. Закончились выходные дни и отдыхающие потянулись вереницей встречать новую рабочую неделю. Мигнула фарами последняя машина, и мы остались одни. Фонарь, прикреплённый под крышей тента, освещал уютно расположившуюся компанию, тихо напевающую под гитару : «…Друзей моих прекрасные черты…»
Из черноты реки до нас донеслись голоса, напевающие что-то из «Ласкового мая», и одновременно мы услышали лёгкие всплески вёсел.
Я напряглась. Это заметила моя подруга: «Не пугайся! Люди, которые поют, не несут с собой зла». Когда лодка оказалась в отсветах нашего фонаря, мы увидели, что она очень большая, что-то типа баркаса, и что в ней много людей. Их силуэты чётко вырисовывались над бортом. Пение прервалось, послышались какие-то неразборчивые слова, мужской смех.
Холодок страха всё активней пробирался к моему сердцу. Но лодка проплыла мимо. «Вот видишь!» — сказала Ада. И все заулыбались. Но напряжение не отпускало меня, заставляя ловить каждый шорох. И я услышала — затрещали хрупкие стебли трав на моём камышовом острове, как будто в него врезался нос лодки, потом далёкие или просто тихие голоса, смех, потом тишина. Но не спокойная, а какая-то как бы искусственная, за которой угадывается сдерживаемое дыхание и приглушённые шаги.
Наверное, не я одна услышала эту «тишину». Серёжа (мой муж) перестал играть на гитаре, развернул её на коленях и взял правой рукой за гриф. Юра тихо наклонился и придвинул к ногам топорик. Я автоматически сделала два шага назад и встала за дерево в тень от тента. И только Ада, блаженно улыбаясь, смотрела на яркие низкие звёзды. «Ада, — тихо сказал Юра, — иди к Светлане!».
Но было уже поздно. К тенту с противоположной от меня стороны подходила компания. Их было не менее десяти, шли они спокойно, по ходу разделившись на две группы, которые обошли наш тент справа и слева и остановились, отрезая нам дорогу к воде и кустам, где стояла машина. В руках у них были колья (как в дальнейшем выяснилось уже на следствии — они ими гребли за неимением такого количества вёсел), на которые они как-то театрально, как индейцы племени далаваров, молча опирались. Двое из них так же не произнося ни слова прогуливались по нашему лагерю. Тишину нарушал лишь треск распарываемой палатки, плеск бросаемых в воду вещей, звон складируемых на берегу бутылок с напитками (наш запас на неделю). Судя по их поведению, их интересовало только спиртное. А его у нас было не так уж и много — 7 бутылок, остальное всяческие варианты «лимонадов». Парни были пьяны, некоторых покачивало, и они явно рассчитывали на более богатый улов. «Ещё есть?» — прервал тишину хриплый голос самого здорового, видимо местного Шер-хана. Вопрос был обращён к Серёже. Стоя за деревом, я мысленно крикнула ему: «Только сдержись, Серёженька! Пусть берут всё, что им надо и уходят».
Не меняя внешне спокойной позы и не поворачивая головы, как будто не замечая никого вокруг, муж продолжал сидеть на бревне. И тут вперед вырвался тощий, в оспинах или фурункульных шрамах, с грязными бесцветными волосами паренёк лет 17 — 18, типичный киплинговский шакал, и истерически заорал: «Встать, когда с тобой разговаривают!» Сергей бровью не повёл. А рябой (психопат, видимо) уже визжал, распаляя дружков: «Он нас презирает! Да мы тебя… да мы бабу твою (т.е. Аду, меня ещё не увидели)… Дай ему разок, Серый, дай ему!» «Серым» видимо был тот, который стоял сзади мужа, а может быть им был Шер-хан, а стоящий сзади проявил инициативу, но всё произошло мгновенно. Развернувшись, он кулаком правой руки ударил Сергея в правый висок, а откачнувшуюся его голову уже встречала левая нога этого подонка. Меня вынесло из-за дерева в центр, и я успела подхватить падающего Сергея. Краем глаза я увидела, как вскочил Юра с топориком в руках, но он был оглушён ударом кола и согнутый пополам опустился на колени, а потом лицом в песок. Потом что-то истерически запричитала Ада, и её ударил кулаком в грудь рябой шакал. Отскочив от неё, он с перекошенным лицом повернулся ко мне…
Когда я вспоминаю эти страшные минуты, я понимаю, что не могла всё увидеть, так как часть событий происходило у меня за спиной, или хотя бы потому, что всё моё внимание было сосредоточено на том, чтобы прикрыть бесчувственного Сергея, над которым оглушивший его негодяй уже переминался с ноги на ногу, примериваясь к следующему удару. Но, тем не менее, я видела всё. В дальнейшем на следствии я без единой ошибки сумела описать не только место и действие каждого, но и их позы и одежду.
Шакал как в замедленной съёмке двигался ко мне. На губах у него были пузырьки слюны, и он что-то
И вдруг Шер-хан закричал: «Эту не трогать!» — и стал отшвыривать тех, кто был к нам ближе. Это спасло моего мужа от очередного удара. Одновременно со стороны камышового острова раздались крики: «Лодку сносит! Ребята, сюда!» — и все, как по команде, даже с каким-то чувством облегчения от того, что появился повод прервать эту, приобретающую форму цепной реакции, трагедию, бросились к зовущим.
Далее опять время замедлилось. Медленно поднимался с земли Юра, медленно, очень низким голосом, как по слогам, что-то тянула Ада, мы тащили Сергея, ещё не пришедшего в себя к машине, заводили её и ехали среди деревьев, кустов. Потом было шоссе, ГАИ, милиция, скорая, несколько месяцев следствия и суд. Сроки были серьёзные… Так закончилась эта история. Мы все живы и здоровы. Но я до сих пор не могу простить себе, что вовремя не настояла на отъезде, не поверила своему Ангелу-хранителю, явившемуся мне на песчаной поляне в камышовом лесу в образе нежной и хрупкой стрекозы.
И ещё меня мучает не понятое мной до сих пор ощущение прикосновения ладони к призрачной преграде, вставшей между мной и озверевшим подонком.
Всё же этот мир не так прост, как принято считать — в нём всегда есть место чуду.
Невидимая преграда не просто спасла от смерти кандидата технических наук из Георгия И. (г.Харьков), но и заставила его задуматься над смыслом жизни.
Был ли кто-нибудь из вас в Карпатах? Поверьте, это сказочные места. А особенно Верховина: изумительные горные луга, разноцветье трав, пасущиеся отары овец, нарядные дома гуцулов, расписанные цветами, голубками (в народе такие хаты называют «пысанки», как пасхальные яйца), аккуратные крестьянские дворы, сами по себе — живые картинки. А цвет гор! Недаром во всех песнях и стихах Карпаты называют синими. Это из-за цвета лесов, густо покрывающих горы. То ли из-за оптических хитростей, то ли действительно деревья там отличаются цветом листвы, но склоны гор синие — пресиние. В этих сказочных местах, в гуцульском домике, на парном козьем молочке, в ежедневных пешеходных прогулках по верховинским тропам проводил я свой отпуск и одновременно писал диссертацию по вопросам управления в современных системах коммуникации.
И вот случилось то, что побудило меня написать вам это письмо.
Была гроза. Они в этих местах случаются довольно часто и носят короткий феерический характер. За несколько минут затягивает голубое небо, резко темнеет, гром грохочет так, что невольно прикрываешь ладонями уши, в небе начинается пляска сверкающих молний. Всё это длится очень недолго — и снова голубое небо, сияет солнце, и ещё ярче от покрывающей их влаги сверкает разноцветье трав.
Я не раз попадал в грозу. Страха перед ней никогда не испытывал. Даже наоборот: радостное возбуждение, хочется раскинуть руки и кружиться под тяжёлыми ударами тёплых струй.
В этот раз гроза застала меня на подходе к дому. Оставалось пройти метров двести и по самодельному висячему мосту перейти узкое, но глубокое ущелье, а там уж — рукой подать. Когда я подходил к мосту что-то случилось с моими ногами. Как будто на подошвах налипли тяжёлые комья земли — мне стало тяжело идти. Тяжесть начала подниматься к коленям, потом охватила бёдра. У самого моста я остановился. С отказывающими слушаться ногами ступать на раскачивающийся хлипкий мост не хотелось. Но я пересилил себя и прежде, чем сделать шаг, протянул руку, чтобы ухватиться за натянутые вдоль моста на уровне плеч верёвочные перила. Движение было резким, поэтому я ударился пальцами достаточно болезненно. Вода заливала глаза, и я решил, что попал точно в перила. Вторую попытку я проделал аккуратно, прослеживая глазами движение руки. Пальцы снова на что-то наткнулись. До верёвки оставалось ещё несколько сантиметров. Я опешил. Стал ощупывать пространство перед рукой. Это была преграда, совершенно невидимая, но явно ощутимая. Я протянул вторую руку — она тоже упёрлась во что-то гладкое и прозрачное, как будто между мной и мостом находилась стена из невидимого стекла. Его прозрачность была абсолютной. Не было даже минимальных оптических искажений. Моё состояние можно себе представить! В полной растерянности я тупо смотрел на слегка раскачивающийся мост, когда в него ударила молния. Если бы «стена» меня не остановила, я в этот момент находился бы там…