Истории мееханского пограничья. Том I. Север
Шрифт:
Полковник вздохнул:
– Как Вы думаете, капитан, почему я до сих пор говорил вам держаться подальше? Потому что нам нужны те, кто удержит дорогу наверх. Если нас тут всех убьют, дикари получат Лысицу. Значит все провинции между Малым и Большим Хребтами будут для них открыты. Потеряем весь Север, с шахтами, литейками и мастерскими. Тут производится половина всей стали Империи, две трети оружия. Это будет конец войны. Поэтому я хочу, чтобы Вы и ваши люди удержали дорогу. Четыреста солдат без труда с этим справятся.
– Не все еще поднялись на гору, осталось несколько тысяч. Два, три часа и…
Полковник перебил его, подняв руку:
– Вы получите свои два часа. Два наверняка, больше не могу обещать, так что давайте,
– Ты шутишь – Кеннет широко улыбнулся. – И что, Черный вот так взял и ушел?
Вархенн Велергорф не улыбнулся в ответ:
– Да, господин лейтенант. Он повернулся и пошел прочь. И я за ним. И обе наших роты. Такова была роль Горной Стражи в защите долине Варес – пострелять немного из арбалетов и загнать шестьдесят тысяч людей на Лысицу. А потом развернуться и уйти, потому что хренов пехотур был прав. Если бы нас там всех поубивали, то кочевники получили бы вход на гору. Толпа испуганных купцов, крестьян и горстка дворян его бы не защитила. И, боги, мы же молились о том, чтобы они попытались. Когда уже все закончилось, мы стояли на тропе, на заторах из опрокинутых повозок и стволов деревьев, и умоляли Ригвира, Сетрена, любого другого ублюдка, который считает себя Богом Войны, чтобы отобрал у них мозги и погнал в атаку. Но они…
– Ты торопишься. Рассказывай по–порядку.
– Хорошо, господин лейтенант. То, что они готовятся к смерти, я понял, когда увидел, как артиллеристы рубят свои машины, обливают остатками зажигательной смеси и подкладывают огонь. А потом берут щиты и мечи убитых и присоединяются к строю. Всего, считая остатки роты арбалетчиков, их было меньше трех сотен. И ни один не вышел из боя невредимым. Я видел их вблизи, рваные кольчуги, помятые шлемы, кое–как наложенные, пропитавшиеся красным, повязки, сочащиеся кровью раны. Они не обращали на это внимания. Пехотные щиты были утыканы стрелами, весили в два раза больше чем обычно. И это им не мешало. Когда они строились напротив догорающей баррикады, в их глазах были огонь и гордость. Можете смеяться, но так мне подсказывает моя память. Гордость и огонь. Гора убитых по другую сторону догорающих возов достигала роста взрослого человека, а поле было так завалено телами людей и лошадей, что можно было пройти по трупам двести ярдов, прежде чем коснешься земли. В ямах и канавах вдоль дороги крови было по щиколотку. Земля уже не могла ее впитывать. И это была их работа. Защитили вход в долину, отбили атаки целой армии и дали всем время. Никто на их месте не сделал бы больше.
Он замолчал, словно не знал, что сказать.
– Нам бы это не удалось, – сказал он тихо. – Даже если бы у нас был целый полк, тысяча человек, не продержались бы почти весь день. Не этому нас учили. И если думаете, они показали тогда все, на что способны, то Вы ошибаетесь.
У входа на гору они увидели меньше двух тысяч человек. Остатки беженцев, бывших в долине вчера утром. Лейтенант Аннавер Гирвен, командир третьей роты, сделал все от него зависящее. В последнее время не позволял взять с собой наверх ничего больше небольшого мешка и запаса еды и воды. Бесцеремонно требовал бросать на землю переполненные вьюки, если считал, что их вес будет задерживать подъем. Выжимал из людей все возможное, всеми средствами, кроме тычков мечом самых упертых.
Командира он поприветствовал кратким салютом:
– Через два часа поднимется последний из беженцев. Нам приготовиться к обороне входа?
– У тебя есть час для их подъема. – Черный Капитан осмотрелся вокруг. – Потом затащите на дорогу столько пустых повозок, сколько получится, и на каждом повороте устройте из них баррикады. От третьего поворота и выше. Остальные подтянем сюда и подожжем. Где чародей?
Барен–кла–Вердонелль
– Больше к нам никто не присоединится, не так ли?
– Откуда…
– Я слышу. Они напевают «Светлый путь», старую песню с юга Империи. Ее поют солдаты идущие на смерть. Они будут биться до конца.
– То есть очень недолго, – равнодушно пробормотал капитан, и Вархенн в тот момент его почти возненавидел. – Они обещали мне два часа, и пусть лучше этот сукин сын сдержит свое слово. Вы пока не использовали своей силы, мастер, я прав?
Это «мастер» прозвучало почти как оскорбление.
– Нет.
– Нужно создать тут барьер из огня, чтобы конница не наступала нам на пятки, но он должен разгореться очень быстро.
Чародей кивнул:
– Я помогу.
Обе роты принялись стаскивать брошенные повозки. Те, на которых были легковоспламеняющиеся предметы, такие как мебель, продукты или одежда, волокли вместе с грузом. Остальные разгружали, по возможности уничтожая все имеющее хоть какую–то ценность для наездников. Вдребезги разбивались бесценные зеркала, стекло, фарфор, выливалось вино из бочек, топталась каждая мелочь, которую бывшие владельцы не захотели уничтожить. Се–кохландцам достанется лишь пепел и трупы. Не прошло и получаса, как у входа на дорогу нагромоздили около сотни повозок.
– Баррикада догорает – сообщил чародей. – Сейчас будет последний приступ.
– Кто идет?
– Звяканье кольчуг, много железа. Конские копыта. Молнии. Хотят пробиться первым же натиском.
Капитан сузил веки, пытаясь увидеть. Дым от догорающих баррикад и осадных машин заслонял вид.
– Вархенн! Наверх! Может там будет лучше видно. Дашь мне знать, как прорвут оборону. Бегом.
Гонец полез на скалу. Там было еще не очень круто, потому довольно быстро он достиг высоты третьего поворота. Он обернулся. Легкий ветерок, союзник всех наблюдателей, подул вглубь долины, разгоняя дым, и он четко видел первую атаку. Тысяча бронированных всадников, сформировав мощный клин, перекатилась через остатки первой баррикады, практически перелетела над погорельем второй, и, наклонив копья, мчалась на небольшую шеренгу пехоты.
Линия прогнулась, ее центр был прорван, вес лошадей и всадников был слишком велик для воевавших весь день солдат. Еще мгновение, защитники распадутся на небольшие группы и будут зарублены все до одного. А тогда – Велергорф запомнит это на всю жизнь – клин остановился. Его острие затормозило, словно лезвие ножа, попавшее в кусок смолы. Задние ряды напирали, но это вызвало только давку и хаос. Мееханская пехота стояла, на нее напирала невообразимая масса, ее кололи и рубили, но не отступила ни на шаг. Прорыв в середине затянулся, строй выровнялся, сдвинулся плотнее. А потом… Раздавшийся рев можно было услышать на вершине. И оба крыла узкой линии пехоты двинулись вперед, сцепились с остановленным клином и началась бойня. Они контратаковали, объятые неожиданным неистовством, убивая и лошадей и людей, а опешившие кочевники, ожидавшие легкой победы, просто погибали.
Внутри клина была давка, всадники не могли использовать свои любимые копья, им оставались только сабли и топоры. Но в бою на близкой дистанции мееханской пехоте не было равных. Несколько минут зажатый отряд топтался на месте, сражаясь и умирая в столкновении с противником, который не боялся смерти, и вдруг… задние ряды задрожали, по ним пробежала странная волна и они бросились назад. Они бежали, отрываясь целыми группами, бросая раненых и умирающих товарищей, не в состоянии противостоять кучке безумцев. Последний отряд, тонкая линия лошадей и всадников, не имел шансов, его строй смешался с нападающей пехотой, животные и люди падали на окровавленную землю, последних кочевников стащили с седел и зарубили.