Истории московских улиц

Муравьев Владимир Брониславович

Прекрасная жена дворянина Кучки, суздальского тысяцкого, пленила Юрия. Грубые тогдашние вельможи смеялись над мужем, который, пользуясь отсутствием князя, увез жену из Суздаля и заключился с нею в деревне своей, там, где Неглинная впадает в Москву-реку. Юрий, узнав о том, оставил армию и спешил освободить красавицу из заточения. Местоположение Кучкина села, украшенное любовью в глазах страстного князя, отменно полюбилось ему: он жил там несколько времени, веселился и начал строить город.

Мне хотелось бы представить начало Москвы ландшафтом - луг, реку, приятное зрелище строения: дерева падают, лес редеет, открывая виды окрестностей - небольшое селение дворянина

Кучки, с маленькою церковью и с кладбищем, - князь Юрий, который, говоря с князем Святославом, движением руки показывает, что тут будет великий город, молодые вельможи занимаются ловлею зверей. Художник, наблюдая строгую нравственную пристойность, должен забыть прелестную хозяйку; но вдали, среди крестов кладбища, может изобразить человека в глубоких, печальных размышлениях. Мы угадали бы, кто он - вспомнили бы трагический конец любовного романа, - и тень меланхолии не испортила бы действия картины".

Но как ни привлекателен роман, как ни сладостно предаваться фантазии, Карамзин выбирает Историю: "Могу и хочу писать Историю", - пишет он в письме М.Н.Муравьеву. В этом доме на Никольской была задумана и начата великая книга нашей литературы - "История Государства Российского", книга, содержащая в себе размышления об исторических судьбах русского народа и русского государства, об опытах прошлого и уроках для будущего, для нас...

В 1934 году под предлогом "решения транспортной проблемы" весь квартал в конце Никольской улицы был снесен. Под снос пошла стена Китай-города с двумя башнями - Никольской и угловой Безымянной, две церкви ХVII века Троицы в Старых полях и Владимирской Божией Матери, а также Пантелеймоновская часовня. Никакой транспортной проблемы эти сносы не решили да и не могли решить, единственным их результатом стал образовавшийся пустырь, в 1950-е годы засаженный чахлыми кустами, которые в 1980-е были выкорчеваны для того, чтобы на их месте поставить торговые палатки.

В 1980-е годы архитектурные руководители столицы признали сносы в конце Никольской ошибкой и, чтобы исправить ее, высказались за восстановление Китайгородской стены. Некоторые из них даже говорили, что хорошо бы восстановить и храмы.

Но пока в Мосархитектуре делали и обсуждали проект градостроительного решения Лубянской площади, потерявшей цельность после сносов на Никольской, и единственным вариантом было признано восстановление снесенного, московское правительство сочло более целесообразным пренебречь градостроительными, историческими и эстетическими принципами - и отдало участок Пантелеймоновской часовни под "многофункциональный торговый комплекс".

В 1999 году на углу возник огромный уродливый монстр, похожий на оплывшую кучу, - ЗАО Торговый дом "Наутилус", украшенный банковскими и другими вывесками и уничтоживший один из чудеснейших видов Москвы.

Вызывает удивление и возмущение, что Москомархитектура и главный архитектор Москвы одновременно с разработкой восстанавливающего исторический пейзаж проекта (о нем будет рассказано ниже, так как он касается не только этого участка древней стены) разрешили закрытому акционерному обществу поставить на доминирующей высоте района это здание.

Впрочем, и архитектурная критика отметила его хлесткой издевкой: "Модерн, смущавший тонкий вкус, стал точкой отсчета в самом скандальном помещении последних лет - "Наутилусе" на Лубянке (архитектор Алексей Воронцов)... Этот дом нахамил всей площади, ничему на ней не соответствуя..." Автор этих строк И.Езерский относит "Наутилус" к сооружениям стиля, получившего у критиков, как он пишет, наименование "московская дурь", в число которых он включает также фонтан

Михаила Белова "Пушкин и Натали" у Никитских ворот, Оперную студию Вишневской на Остоженке (архитектор М.Посохин). Можно согласиться и с выводом автора, правда, непосредственно относящимся к последнему сооружению "московской дури", но верным и по отношению ко всем постройкам этого стиля: "Это настолько плохо... что никакому оправданию не подлежит".

Между прочим, существует поверье, что на святом церковном месте грех устраивать жертвенник златому тельцу...

Никольская осталась торговой улицей. Ее буквально заполонили магазины, магазинчики, лавочки, палатки, подворотные и подъездные "шкафы", закусочные, кафе.

Но вторую свою черту и настоящую славу - быть улицей Просвещения она - увы!
– почти утратила: на Никольской среди многих десятков магазинов - книжного нет ни одного.

ЛУБЯНСКАЯ ПЛОЩАДЬ - СТАРЫЕ ВРЕМЕНА

Почти в каждой, даже не очень большой, частной коллекции открыток с видами старой Москвы имеются открытки, на которых изображена Лубянская площадь. Видимо, их издавали бульшими, по сравнению с другими сюжетами, тиражами, и они пользовались спросом. Надобно признать, открытки эти эффектны и красивы.

Китайгородская стена и арка Проломных ворот с надвратной иконой над ними, словно прекрасная старинная рама, обрамляют вид площади. Сквозь ворота виден кусок угадываемой широкой площади, на дальнем конце которой возвышается огромное здание, похожее на замок, и эта картина создает впечатление, что стуит только выйти за ворота и глазу откроется иной, просторный мир, так непохожий на тесноту внутри Китай-города.

Красивы и виды самой площади: от здания страхового общества "Россия" на Никольскую башню Китайгородской стены с возносящимися над стеной куполами Владимирской церкви и величественной часовни Пантелеймона-целителя, а также от Никольской башни - на "Россию", на фонтан посреди площади, на первые - угловые - здания отходящих от площади улиц Большой и Малой Лубянок, Мясницкой и на старинную церковь Гребневской иконы Божией Матери. (На одной из открыток 1910-х годов на первом доме Мясницкой улицы, в 1934 году переименованной в честь члена Политбюро ЦК ВКП(б) С.М.Кирова в улицу Кирова и называвшейся так до 1991 года, можно прочесть: "И.Киров. Фабрикант приборов". Любопытное совпадение!)

На этих открытках начала века перед зрителем предстает летняя, яркая, солнечная площадь благополучного города в благополучные довоенные, еще до Первой мировой войны времена.

Другой образ этой площади - на картине К.Ф.Юона. Так же широко ее пространство, так же величественна Пантелеймоновская часовня, так же на площади много народа, но не летнее солнце заливает ее, а окутывают зимние ранние перламутрово-серые предсумерки, на земле, на крышах лежит снег, над крышами поднимаются клубы дыма и пара. По небу летает, сбиваясь в стаи, множество галок, в этот час они обычно улетают на места своих ночевий: в Александровский сад, на Воробьевы горы...

Юон писал картину на исходе второго года Первой мировой войны, в декабре 1916 года, из окна страхового общества "Россия". Ему удалось передать тревожное предреволюционное настроение, царившее тогда в Москве. Кроме общего колорита картины, это настроение создают многочисленные фигурки людей, перебегающих площадь в разных направлениях, они как будто мечутся, словно муравьи в растревоженном муравейнике. ("Москва в военные годы была переполнена приезжим народом", - вспоминает художник, рассказывая о работе над этой картиной.) И птичья толчея в сером небе еще усиливает это впечатление беспорядочного движения.