Истории, рассказанные у камина (сборник)

Дойл Артур Конан

– Теперь вы понимаете, почему я его так люблю, не правда ли? – сказал мой хозяин, когда мы вышли из комнаты. – Тем более, что я сам его вырастил. Сюда его привезти из самого сердца Южной Америки было не так уж просто. Но, слава Богу, все прошло благополучно, он доехал в целости и сохранности, и сейчас в Европе это лучший экземпляр. В зоопарке мне предлагают за него золотые горы, но я ни за что не расстанусь с ним. Впрочем, я, наверное, уже достаточно долго испытываю ваше терпение своими рассказами, так что давайте-ка теперь последуем примеру Томми и перекусим.

Мой южноамериканский родственник был настолько увлечен своим поместьем и его необычными обитателями, что поначалу я решил, что ни о чем другом он и не думает. Однако вскоре выяснилось,

что у него есть и другие интересы, и очень даже серьезные, о чем свидетельствовало количество получаемых им телеграмм. Они приходили беспрерывно, и, когда он вскрывал и читал их, лицо его неизменно становилось взволнованным и беспокойным. Иногда мне казалось, что это сообщения со скачек, иногда – что биржевые сводки, но в любом случае, было совершенно очевидно, что он следил за какими-то неотложными делами за пределами суффолкских холмов. За время шести дней моего пребывания в его доме он получал по четыре-пять телеграмм в день, иногда даже семь или восемь.

Надо сказать, что и я времени зря не терял и к концу этого срока установил со своим двоюродным братом самые сердечные отношения. Каждый вечер мы допоздна засиживались в бильярдной. Он рассказывал об удивительных приключениях, которые ему довелось пережить в Южной Америке, приключениях настолько опасных и отчаянных, что мне было трудно поверить, будто все это случилось с этим загорелым маленьким веселым человечком, сидящим перед мной. Я, в свою очередь, вспоминал кое что из своей лондонской жизни, которая интересовала его так сильно, что он даже пообещал приехать и пожить со мной в «Гроувноре». Ему очень хотелось вкусить городской жизни со всеми ее соблазнами и увеселениями, и, вопреки своей скромности, скажу, что лучшего проводника, чем я, ему было не сыскать. В последний день своего пребывания под его крышей я решился заговорить о том, что меня волновало больше всего. Я откровенно рассказал ему о своих денежных трудностях и надвигающемся крахе и попросил его совета… Хотя и надеялся на что-то более вещественное. Пока я говорил, он сосредоточенно курил сигару и внимательно слушал.

– Но вы являетесь наследником нашего родственника, лорда Саутертона, не так ли? – спросил он, когда я закончил.

– Вообще-то да, но я не сомневаюсь, что он не возьмет меня на содержание.

– Да, да, я слышал о его прижимистости. Бедный мой Маршалл, вы попали в очень трудное положение. Кстати, а вы не слышали о состоянии здоровья лорда Саутертона в последнее время?

– Сколько себя помню, он всегда был в критическом состоянии.

– Вот именно! Старая развалина, а сколько еще простоит, одному Богу известно. Так вы свое наследство можете еще очень нескоро получить! Мда, ну и положение…

– Сэр, я надеялся, что вы, узнав о моих затруднениях, не откажетесь…

– Ни слова больше, мой мальчик! – голосом, полным понимания и сочувствия, воскликнул он. – Поговорим об этом вечером и даю вам слово: все, что в моих силах, будет сделано.

Я не жалел, что мое пребывание в Грейлендс подходило к концу, поскольку, надо сказать, довольно неприятно постоянно чувствовать рядом с собой присутствие человека, который ждет не дождется, когда ты наконец уедешь. Желтоватое лицо и пугающие черные глаза миссис Кинг с каждым днем становились все более и более ненавистны мне. Прямых оскорблений она себе больше не позволяла – наверное, боялась мужа, – но безумная ревность ее приняла иную форму: она просто перестала замечать меня, никогда не разговаривала со мной и делала все, чтобы сделать мою жизнь в этом доме как можно менее приятной. В последний день она вела себя уже до того вызывающе, что я непременно уехал бы ближайшим поездом, если бы не намеченный на вечер разговор с хозяином, который, как я надеялся, спасет меня от долговой тюрьмы.

Разговор состоялся очень поздно, поскольку родственник мой, который в тот день получил даже больше телеграмм, чем обычно, после ужина удалился в свой кабинет и вышел оттуда, только когда слуги уже легли спать.

Мне было слышно, как он прошелся по дому, закрывая двери (он всегда на ночь запирал их на ключ), после этого присоединился ко мне в бильярдной. Его плотная фигура была укутана в халат, а на ногах у него красовались красные турецкие тапочки без каблуков. Усевшись в кресло, он смешал себе виски с водой (я не мог не заметить, что виски он налил значительно больше, чем воды).

– Надо же! – произнес он. – Ну и ночка!

И действительно. На улице завывал ветер, и стекла в решетчатых окнах гремели так, будто вот-вот готовы были разлететься вдребезги. Из-за разыгравшейся непогоды желтый свет ламп в уютной бильярдной казался ярче, а аромат сигар насыщенней.

– Итак, мой мальчик, – сказал мой хозяин, – дом и вся предстоящая ночь в нашем распоряжении. Рассказывайте, как живете, и я подумаю, чем смогу вам помочь. Я хочу знать все в подробностях.

Воодушевленный приглашением к откровенности, я пустился в долгий и обстоятельный рассказ, в котором по очереди были упомянуты все мои кредиторы, от хозяина пансиона до лакея. В кармане у меня лежали сделанные заранее записи и калькуляции, так что я не был голословен и, надеюсь, очень обстоятельно и по-деловому описал свое плачевное финансовое состояние. Однако я с некоторой тревогой заметил, что собеседник мой слушает меня вполуха, и, кажется, думает о чем-то своем. Время от времени он все же вставлял слово, но замечания его были столь поверхностны и настолько не к месту, что я в конце концов уже перестал сомневаться, что он совершенно не следит за моим повествованием. Иногда он словно приходил в себя, пытался вникнуть в суть, просил повторить или рассказать поподробнее, но вскоре снова уходил в себя. Наконец он встал и бросил окурок сигары в камин.

– Вот что я вам скажу, мальчик мой, – произнес он. – Я никогда в цифрах особенно не разбирался, так что тут уж вы меня простите. Вам придется все это написать на бумаге и указать общую сумму. Я все пойму, когда увижу это глазами.

Это звучало обнадеживающе. Я пообещал, что сделаю это.

– Ну а теперь пора по кроватям. Господи, уже час ночи!

Сквозь шум ветра послышался мелодичный звон часов в холле. Буря гудела так, будто за окном протекала огромная быстроходная река.

– Схожу-ка я посмотрю, как там моя киска. Как же волнует такой сильный ветер! Не хотите со мной?

– Конечно! – с готовностью согласился я.

– Тогда ступайте как можно тише и не разговаривайте. Все уже спят.

Тихонько пройдя по освещенному лампами холлу с персидским ковром, мы вошли в проход, ведущий в самый дальний конец здания. В каменном коридоре было совершенно темно, но на стене висел фонарь, мой хозяин снял его и зажег. Решетки рядом с дверью видно не было, значит, зверь в клетке.

– Входите! – негромко сказал мой родственник и открыл дверь.

Глухое ворчание, послышавшееся, как только мы переступили порог комнаты, свидетельствовало о том, что буря растревожила животное. В дрожащем свете фонаря мы увидели его: прижавшаяся к полу в углу своего логова огромная черная масса, от которой на выбеленную стену падала бесформенная черная тень. Кончик хвоста кошки беспокойно дергался из стороны в сторону на покрытом соломой полу.

– Бедный Томми не в духе, – сказал Эверард Кинг, поднимая повыше фонарь, чтобы лучше рассмотреть зверя. – Настоящий черный дьявол, вы не находите? Нужно его накормить, настроение у него сразу поднимется. Вы не подержите фонарь?

Я принял у него фонарь, и он отошел к двери.

– Запасы для него мы храним здесь, прямо за дверью, – сказал он. – Вы не против, если я на секунду выйду?

Он сделал шаг вперед, и дверь с резким металлическим щелчком захлопнулась у него за спиной.

От этого короткого громкого звука сердце застыло у меня в груди, и по коже пробежали мурашки. От смутной догадки о каком-то жутком вероломстве меня обдало морозом. Я бросился к двери, но с внутренней стороны ручки на ней не оказалось.