Истории, связанные одной жизнью
Шрифт:
После того, как я закончил все расчеты и нарисовал принципиальные и электрические схемы, у меня зародилась одна авантюрная идея: а не подать ли мне по этим материалам заявку на изобретение? Мой научный руководитель не был большим специалистом в этом вопросе, и я пошел посоветоваться к заведующему кафедрой конструкций летательных аппаратов доктору технических наук инженер-полковнику Олегу Николаевичу Розанову. Он посмотрел материалы и сказал, что идея моя правильная и что он даже может написать официальный отзыв. И я засел за заявку, формальных правил составления которой не знал, а поэтому писал то, что мне казалось логичным для понимания сути изобретения, то есть, написал не заявку, а черт знает что. И отправил “это” вместе с отзывом Розанова
Здесь мне хотелось бы сказать о том, что с процессом изобретательства я уже однажды сталкивался, но сам процесс произошел в несколько необычной форме. Валя сделала курсовой проект — спроектировала какую-то коробку передач и попросила меня посмотреть, все ли в порядке. Я обнаружил полный непорядок — ее конструкция допускала одновременное включение двух различных передач, то есть была полностью неработоспособна. На новое конструирование времени не было — сроки сдачи проекта уже прошли. Я долго смотрел и прикидывал, как можно исправить положение, но кроме коренной переделки конструкции ничего другого сделать было невозможно. С этим я лег спать, но, видимо, и во сне мой мозг продолжал усиленно работать, и среди ночи я проснулся с “фотографией” одной детали. Я тут же нарисовал эту деталь на листе бумаги. Деталь была не очень сложной, но удивительно точно решала проблему — будучи установленной на одну из осей коробки передач, она без изменения конструкции исключала возможность одновременного включения двух скоростей.
За всю последующую изобретательскую и научную деятельность у меня только еще один раз повторился подобный эффект, когда во сне я придумал оригинальный и очень простой графический метод исследования устойчивости нелинейных систем автоматического управления.
В середине срока подготовки дипломных проектов начался важнейший процесс — распределение выпускников института по предприятиям страны. Нам стало известно, что поступило много заявок от ленинградских предприятий, настолько много, что весь выпуск мог бы остаться в Ленинграде. Но на это комиссия, конечно, пойти не могла. Тем не менее, все ленинградцы, имеющие городское жилье, остались в городе. А общежитейцы. Я уже немного подзабыл всю эту процедуру, но помню, что вызывали на комиссию в определенной последовательности, определяемой интегральным показателем успеваемости за все годы обучения, и предоставляли ограниченный, но все же выбор места работы. Однако этот выбор был персонифицирован.
Я не знаю, сколько человек, живших в общежитии, остались в Ленинграде, но их было немало. К величайшему сожалению, которое я испытывал, без преувеличения, всю жизнь, ни один из моих друзей не был направлен на ленинградское предприятие. Леня Чернявский получил назначение в Омск, Марк Одесский — в Подмосковье, в Загорск, Миша Туровер — в Ульяновск. Когда я пришел на комиссию, то председатель с улыбкой сказал мне: “Вы знаете, мы всем выпускникам даем некоторую возможность выбора места будущей работы, но вам мы такую возможность решили не предоставлять — вы направляетесь в ленинградский научно-исследовательский институт, НИИ-49”. Я был поражен и очень рад этому назначению: об этом институте я слышал много интересного и, признаться, не мог о нем даже и мечтать. Вот, оказывается, почему я отказался от столь заманчивого московского предложения. Думаю, что решающей причиной назначения было, скорее всего, не то, что я считался хорошим студентом, а то, что мой дипломный проект чуть ли не признан изобретением. А как же ребята? Они были расстроены. И это было мне очень понятно. Но все же я не мог объяснить даже самому себе, почему они в тот нелегкий день
Однажды меня вызывает к себе Эдуард Михайлович и говорит примерно следующее: “У Вас более 80% отличных оценок и, судя по всему, за дипломный проект Вы тоже получите оценку «отлично». Но диплом с отличием Вам не дадут — у Вас есть тройка, по химии. Ее надо исправить. Я говорил с профессором Анатолием Александровичем Петровым, заведующим кафедрой химии, и он согласился принять у Вас экзамен по химии. Вам не нужно серьезно готовиться к этому экзамену, думаю, что Вам надо знать хотя бы формулу воды”. Формулу воды я помнил и без промедления пошел к Петрову.
Однако все получилось совсем не так, как предполагал Эдуард Михайлович. Анатолий Александрович, еще совсем молодой человек — ему тогда было чуть больше тридцати, увидев меня, минуту помолчал, а затем заявил: “А, так это Вы. Ну, что ж, хорошо, я приму у Вас экзамен. Но только предупреждаю, что Вам надо подготовиться к нему серьезно и очень серьезно”. И я понял, в чем дело. Анатолий Александрович давно “положил глаз” на Валю Панченко и этого особенно не скрывал. И он много раз видел нас вдвоем. Экзамен по химии я не пересдавал.
Работа над дипломным проектом подходила к концу. Обстановка в дипломке была спокойной, даже веселой — много шутили, забавлялись. Подавляющее большинство поспевало к сроку, середине марта, а те, кто немного отставал, либо усиливали темп, либо немного сокращали программу. Леня Чернявский, например, не очень выкладывался в отпущенное время, любил поспать, а небольшой дефицит во времени решил компенсировать чисто “технологически” — с обязательным объемом в 100 листов пояснительной записки он легко расправился, выводя каждую букву записки в размер, приближающийся к размеру букв в детском букваре. Это не помешало экзаменационной комиссии разобраться и в качестве самого проекта, и в эрудиции дипломанта и выставить Лене за дипломный проект оценку “отлично”, хотя вроде рецензент просил “хорошо”.
Оказался в практически безнадежном положении только один человек — самый умелый и самый исполнительный — Саша Фуксман. Саша взялся спроектировать какой-то хитрый автопилот, в голове и схематично в черновиках у него, наверно, все получилось, а вот дальше. Саша начал с проектирования ручки управления автопилотом, потратил на это все положенные пять месяцев, конструкцию ручку не закончил, а самим автопилотом, естественно, даже не запахло. До защиты оставались считанные дни, кто и что такое Фуксман, знали все, а поэтому было срочно организовано подпольное студенческое КБ, и работа закипела. Сашина защита прошла успешно.
Эпопея моей студенческой жизни в Ленинграде подошла к концу. Экзаменационная комиссия приняла решение ходатайствовать перед Москвой о выдаче мне диплома с отличием, несмотря на наличие одной тройки, однако это ходатайство все по той же причине не было удовлетворено. Выпускники получили альбомы, которые начинались с портрета хозяина альбома, а далее шли листы с фото студентов и преподавателей. Этот альбом и теперь со мной здесь, в Америке. В “Астории” состоялся очень памятный выпускной вечер, на который мы откладывали деньги с каждой стипендии. Было весело и, конечно, грустно. Вот и все...
Одна наша выпускница Зина, жена будущего академика и директора Государственного Оптического института, тоже нашего студента, Миши Мирошникова, получившая, как и я, назначение в НИИ-49, не ождая окончания положенного нам месячного отпуска, пошла сразу же оформляться в отдел кадров НИИ. Там она почему-то решила проинформировать начальника отдела кадров о том, что, помимо нее, к ним направлен также выпускник Штеренберг. “Как вы сказали, Штеренберг? Нет, что-то не так. Мы таких не берем”. Я еще жил в общежитии, Зина меня разыскала и рассказала об этом разговоре. Я почему-то должным образом не прореагировал на это “приятное” сообщение, не помчался в НИИ, а поехал домой, в Ростов, где меня уже ждали.