Истории, связанные одной жизнью
Шрифт:
Через несколько месяцев я был в командировке в Москве, и мое заявление, уже с положительной визой и директора ростовского завода, легло на стол начальника Главного управления Министерства. В результате был издан приказ Министра судостроительной промышленности о моем переводе на постоянную работу в НИИ-49.
Последние дни пребывания в Ростове я провел в приподнятом настроении. Вроде все получалось так, как мне хотелось. И даже больше того, на что я, при самом благоприятном раскладе, мог рассчитывать в марте 1953. Прошли три с половиной ростовских года, но они прошли не безрезультатно. Совсем иначе относилась к последним событиям Нонна. “Зачем тебе уезжать в Ленинград из родного города, от родных, от семьи? Ты и здесь сделаешь карьеру. Я уверена, что ты и здесь сможешь написать диссертацию”. Не помню, кому она жаловалась со слезами на глазах: “Ты представляешь, —
Один из немногих
Со звучащими в голове стихами Чуковского “Как я рад.” прибываю в Ленинград. Поневоле вспоминается, что за одиннадцать лет это уже третье мое появление в Ленинграде, когда жизнь как бы надо начинать сначала. Потому что опять крутой поворот, опять проблема с жильем и не только с жильем.
С другой стороны, как насыщены были эти одиннадцать лет, и какое счастье, что они у меня были. Наверно, именно поэтому у меня хорошее настроение и, если хотите, уверенность, что все и дальше будет (хотел сказать, хорошо, но уже в то время начало широко использоваться одно ничего не значащее слово) нормально. А пока я с вокзала направился к Саше Фуксману. Сеня к этому времени был женат и жил с молодой женой в своей, мне хорошо знакомой комнате на Мичуринской улице, рядом с мечетью. Раиса Федоровна вдвоем со своей домработницей, Варварой Ильиничной, занимала двухкомнатную, большую по тем временам, квартиру метров под пятьдесят. Однако у меня даже мысль не возникала о том, чтобы еще раз воспользоваться ее гостеприимством. Саше я написал из Ростова письмо, и он без промедления пригласил меня пожить у него столько, сколько будет нужно. Что ж, придется опять окунуться в холостяцкую жизнь и с тем же самым компаньоном, компаньоном на любителя.
Надо продолжить и, к сожалению, завершить рассказ о Саше Фуксмане. Чудаки украшают мир. Мало кто не слышал это утверждение, но далеко не каждому пришлось соприкасаться с ними, как правило, не очень счастливыми людьми. Саша безусловно относился к этим людям.
Этот рассказ не простой и совсем не веселый, хотя, если заговорить о Саше с любым из тех, кто его знал, то первой реакцией у этого человека будет улыбка. Да, Саша был необычным, непохожим на других человеком. Он был доброжелательным, цельным и наивным. Как правило, все, что ему говорили, он воспринимал всерьез. Именно поэтому он постоянно был объектом шуток и розыгрышей студенческой братии. Но зато ни один студент до него и не один студент после него не удостоился той чести, которой удостоился Саша. Почти что все время нашей учебы в Ленинграде, по крайней мере последние три года, улица, на которой находились и общежитие и институт, официально имеющая название проспект Гастелло, всеми студентами и многими преподавателями, называлась проспектом Фуксмана, имени маленького, щупленького еврея с одним стеклянным глазом. Кстати, это трудно себе представить, но Саша потерял глаз во время детских игр с каким-то самопалом.
В Ташкенте он был не очень заметным студентом. Мы впервые услышали о нем после того, как наш предприимчивый товарищ по комнате, Фима Сендерович, решил сэкономить свои учебные усилия и присвоить чужой чертеж, заменив фамилию автора на свою. При этом он захотел получить оценку повыше и украл на кафедре чертеж получше. Но он перестарался и взял чертеж, предназначенный, как образцовый, на выставку. Это был чертеж Саши Фуксмана. Фима назад это произведение искусства не потащил, но и воспользоваться им побоялся.
В поезде во время переезда из Ташкента в Ленинград Саша обратил на себя внимание всего вагона тем, что устраивал профилактическую процедуру против сыпного тифа: он обнажался по пояс и посыпал себя пиретрумом для отпугивания вшей. Пиретрум хорошо задерживался на его теле, так как спина, грудь и живот были покрыты густой и кудрявой шерстью. Именно тогда он подружился с Андреем Чефрановым, с которым прожил в одной комнате в общежитии все четыре ленинградских года. В этих записках я привожу кое-что и из воспоминаний Андрея.
Студенты, как я уже писал, питались всем, что им удавалось достать. У Саши же эта
Однажды я был свидетелем очередного розыгрыша. Двое в Сашиной комнате сели играть в карты в “очко”, якобы на деньги с явным расчетом на то, что Саша обратит на них внимание. Так и получилось. Очень быстро один из них начал крупно “выигрывать”. Саша забеспокоился: “Ребята, может быть, хватит”. Но, куда там. “Проигрывавший” начал занимать деньги у соседей и тут же их спускать. “Как тебе не стыдно, ведь ты обираешь своего же товарища”. Деньги кончились, и тут на кон было выставлено самое дорогое студенческое достояние — хлебная карточка. Больше Саша терпеть не мог: “Ты — подлец, ты — негодяй, немедленно верни все, что ты награбил, я не могу тебя видеть и не смогу жить с тобой в одной комнате.”
Инициатором другого розыгрыша, к моему стыду, оказался я. Это было во время нашей работы над дипломными проектами. В это время в Ленинграде гастролировал Вольф Мессинг, и разговор у нас зашел о новом тогда явлении, впоследствии названном парапсихологией. Кто-то высказал предположение о том, что существуют люди, обладающие такими свойствами, но ничего об этом не знающие. Я быстро обошел несколько ребят и после этого говорю Саше: “ Мне кажется, что ты, Саша, можешь обладать этим даром. Давай попробуем”. Без особого сопротивления Саша согласился. Процедура предлагалась следующая: кто-то из ребят загадывает какое-нибудь слово, и Саша после минутного расслабления называет первое пришедшее ему в голову слово. И производится сверка этих слов. Произошло “чудо” — почти полное совпадение (для большей убедительности мы договорились, что иногда Саша будет “ошибаться”). Саша настолько обалдел, что не сообразил потребовать от загадывающих (на самом деле они ничего не загадывали) записать загаданное слово на бумажку. Не исключено, что наш “эксперимент” был одной из причин того, что Саша всерьез заинтересовался этим спорным явлением, и вся последующая жизнь Саши была самым тесным образом связана и с парапсихологией, и с парапсихологами (а иногда и просто с психами).
Это был не розыгрыш, а скорее, просто неумное использование Сашиной популярности и его добродушия. Однажды я захожу с улицы в вестибюль общежития и вижу толпу ребят удивленно, а большинство со смехом взирающих на портрет в траурной рамке, висящий на стене. Портрет широко улыбающегося Саши Фуксмана. А под портретом “некролог”, точное содержание которого я не помню, но смысл был примерно таков: погиб в результате любовной катастрофы. Некоторым оправданием глупой шутки, если она вообще может быть оправдана, является то, что Саша был предупрежден и вроде бы не возражал.
За годы моего пребывания в Ростове Саша мало изменился. И внешне, и по характеру жизни. Можно сказать даже больше. Его “чудачества” с получением собственной комнаты получили больший простор. Если в общежитии и в нашей комнате у Февралевых они “помещались”, в основном, в деревянном сундучке, то теперь вся площадь комнаты была в его полном распоряжении. Помимо хранения таких предметов, которые “могут когда-нибудь и для чего-нибудь пригодиться”, о которых я рассказывал раннее, он теперь начал хранить газеты и журналы, имея в виду, что наступит такой период в его жизни, когда у него появится время для их прочтения или более глубокого осмысливания. Шкафов у него не было, а зачем они ему — связки макулатуры лежали на полу, вначале по углам, а потом везде, куда удастся всунуть.
Позже он стал проявлять большой интерес к парапсихологии, йоге и вообще ко всем необычным явлениям. Причем его интерес был не поверхностный, а характерный для всех его начинаний — основательный. Более того, он глубоко верил почти что во все, что выходило за пределы нормы. И обижался на людей сомневающихся. Он стал покупать книги по всем спорным темам, их выпускалось все больше и больше, кое-какие ему удавалось прочесть или просмотреть, но большинство он оставлял на потом. и складывал на полу — не очень эстетично, но зато удобно. На работе к Саше относились с уважением, его повысили в должности, сделали старшим инженером, но это оказалось пределом. Ему поручали иногда решать сложные инженерные задачи, но только такие, которые не имели жесткие сроки исполнения и которые по плечу лишь тем, кто добровольно идет на заведомые неприятности.