Истории Уолл-Стрит
Шрифт:
— Я рассекречен!
На поле юмора все американцы равны. Это одна из главных черт нации. И в бизнесе юмор почти всегда сопутствует успеху операции. Даже если бы Шарп отказался от участия в деле, Гринбаум мог расценить весь процесс переговоров — предложение и отказ — как шутку, пусть и не лучшую.
— Итак? — Шарп стал серьезен.
— Как насчет вхождения в долю?
— Насколько крупную?
— В пределах разумного, — ответил Гринбаум холодно.
— Надеюсь, у вас не весь основной капитал?
— Ну, скажем, 100
— Кого хотите привлечь?
— Ну, все ту же старую добрую толпу.
— О, понимаю, — передразнил его Шарп, — старая добрая толпа. Вам следовало прийти ко мне пораньше. У вас плохая репутация. Потребуется время, чтобы о ней забыли. И сколько получит каждый?
— Мы определим это, как только вы возьметесь за дело, — рассмеялся Гринбаум. — У нас больше 100 тысяч акций. И мы не против поделиться с кем-нибудь. Мы же не жулики, ха-ха!
— А что думают сами скипидаропромышленники?
— Они уже в доле. Большинство их акций у меня в офисе. Они ничего с ними не сделают, пока я не скажу.
Повисла пауза. Между бровями Шарпа появился замысловатый узор, свидетельствовавший о серьезных раздумьях. В конце концов он сказал:
— Приходи сегодня днем с друзьями. До свидания, Гринбаум. И вот еще что...
— Да?
— Никаких фокусов во время игры.
— Что вы такое говорите, мистер Шарп? — Гринбаум нахмурил брови.
— Даже не пытайся выкинуть какой-нибудь фортель без моего ведома. Приходи в четыре. — И мистер Шарп вновь зашагал по комнате.
Гринбаум заколебался: его одолели сомнения. Однако он покинул офис, не сказав ни слова.
Шарп взглянул на ленту. Акции Turp находились на отметке 29,5.
Он продолжил свою неспортивную ходьбу. Мистер Шарп не мерил комнату шагами как автомат, глядя вокруг ничего не видящими глазами, только когда рынок «работал против него». Если случалось нечто неожиданное, он неподвижно стоял у информатора. Его нервы были напряжены — как у Turpа, в чью клетку случайно зашел странный, но вполне съедобный зверь.
В четыре часа к мистеру Шарпу пожаловали главные партнеры фирм Greenbaum, Lazarus & С, I. & S. Wechsler, Morris Steinfelder's Sons, Reis & Stern, Kohn, Fischel & C°, Silberman & Lindheim, Rosenthal, Shaffran & С и Zeman Bros.
Их провели не в личный офис, а в роскошно меблированную комнату. Ее стены украшала великолепная живопись. На картинах были изображены лошади и сцены скачек. Гости расположились за длинным дубовым столом.
Мистер Шарп показался на пороге.
— Как ваши дела, джентльмены? Не вставайте, пожалуйста, не вставайте.
Он не потрудился пожать им руки. Однако Гринбаум подошел к нему и решительно протянул свою толстую правую руку. Шарп пожал ее.
— Итак, мы здесь. — Гринбаум вежливо улыбнулся.
Шарп стоял во главе шикарного, сверкающего полировкой стола под прицелом множества
— Гринбаум сказал, что вы хотите объединить ваши скипидарные акции и передать их мне в управление на бирже.
Все дружно закивали. Кто-то сказал: «Да-да». А двадцатисемилетний Линдхейм дерзко отчеканил: «Вот именно».
— Очень хорошо. Какова будет доля каждого?
— У меня есть список, Шарп, — вступил в разговор Гринбаум. Он намеренно опустил слово «мистер», чтобы присутствующие поняли, что они на короткой ноге.
Шарп заметил это, но не подал виду.
Взяв бумагу, он прочел вслух:
Greenbaum, Lazarus & С°........... 38 000 акций.
I.& S. Wechsler....................... 14 000 -//-
Morris Steinfelder's Sons............. 14 000 -//-
Reis & Stern........................... 11 000 -//-
Kohn, Fischel & C°................... 10 000 -//-
Silberman & Lindheim............... 9 000 -//-
Rosenthal, Shaffran & C°............ 9 800 -//-
ZemanBros............................. 8 600 -//-
Итого:.................................114 400 акций
— Все правильно, джентльмены? — спросил Шарп.
Гринбаум кивнул и учтиво улыбнулся, как подобает держателю самого крупного пакета акций. Послышались утвердительные реплики: «Все правильно». Молодой Линдхейм опять не удержался: «Вот именно». Основатели компании — его отец и дядя — уже умерли, и он унаследовал весь их бизнес. Однако его дерзость была его собственным приобретением, а не наследством.
— Понятно, — медленно произнес Шарп. — Значит, я должен управлять всем пакетом и проводить операции так, как считаю нужным. Я не хочу слышать никаких вопросов или советов. Если мне нужно будет что-то спросить, я так и сделаю. Если мои методы вам не подходят, мы расторгнем соглашение прямо здесь и сейчас. Это единственное, что я моху вам предложить. Я знаю свое дело. Если вы знаете свое, то будете держать рты на замке. Как в этом офисе, так и за его пределами.
Никто не издал ни звука, даже Линдхейм.
— Каждый из вас по-прежнему будет владеть той долей общего фонда, на которую он согласился. Эти акции были у вас на протяжении года, но вы не смогли их продать. Так что подержите еще пару недель, прежде чем я продам их для вас. Все будет зависеть от моего звонка. Я взглянул на дела компании. И думаю, что акции можно будет с легкостью продать за 75 или 80.
«Вздох облегчения как будто пронесся по комнате. На лицах восьми грубых спекулянтов проступило нечто вроде радостного удивления. Гринбаум снисходительно улыбнулся, будто все шло по его плану», — вспоминал позднее Шарп.