Истории Выживших (сборник)
Шрифт:
Он развел руками и печально добавил:
– Все. Хана человечкам.
Дмитрий Козлов
Клондайк
Слепец молчал, и Шурпан уже хотел поторопить его, но сдержался; не стоило отвлекать слепого от его работы. Свет костра незнакомцев, разбивших лагерь в густой дубраве, едва проникал сквозь листву и поблескивал в черных стеклах очков Слепца. Шурпан подумал, что, будь у тех, кто сидел у костра, глаза на лицах, а не на задницах, они давно уже заметили бы слежку. Но те не подавали никаких признаков беспокойства.
– Четверо, – наконец сказал Слепец и вздрогнул.
– Сопливый, зайдешь справа, от ручья, – шепнул Шурпан. – Он добротно журчит, так что даже такой, как ты, сможет подобраться бесшумно. Слепец, жди команды. Все, поехали.
Подхватив свой старый обрез, – несмотря на люфт между колодкой и стволами, он упорно не хотел менять тозовскую двустволку на что-нибудь посвежее, – Шурпан начал обходить лагерь слева. Под ногами иногда хрустели ветки – темень стояла, как в заднице у мутанта, – но крики лесных тварей и шепот ветра в кронах деревьев заглушали шаги. Шурпан посмотрел на пляшущие в листве отсветы пламени, пытаясь разглядеть лица людей вокруг огня, но не сумел. Чувствовал лишь, что они жарят мясо: аромат проникал в ноздри и заставлял пустой желудок урчать, как мотор мотоцикла, – так громко, что Шурпан даже опасался, не услышат ли его незнакомцы. Шаг, еще шаг… Позиция, выбранная для атаки, была уже совсем близко.
На другой стороне лагеря раздался какой-то визг. Следом по дубраве разнеслась отборная брань и грохот выстрелов. Голос явно принадлежал Сопливому.
– Мать твою… – пробурчал Шурпан, проклиная кретина-новичка, и с обрезом наперевес бросился к костру. Вылетев из листвы, как разъяренный боров, он заорал: – Сидеть, где сидите! Вы на прицеле у нашего…
Он умолк, когда услышал заливистый женский смех. Девушка так хохотала, что задела котелок над огнем. Похлебка пролилась на угли и зашипела. Остальные трое даже не потянулись к лежавшему у ног оружию.
– Зубатка? – удивился Шурпан, опуская ружье. Девушка наконец перестала смеяться и посмотрела на Шурпана едва ли не с сочувствием. Ее бронзовая кожа блестела в пламени костра. Из леса за ее спиной, чертыхаясь, вывалился Сопливый и, заметив взгляд командира, заблеял:
– Шурпан, извини! Мне показалось, что там был этот долбаный кабан-горбун! На бревно так тень упала! Вот я и…
– Я же говорил, что он недоразвитый, – с какой-то философской, умудренной грустью сказал Слепец, вышедший из леса вслед за Сопливым. – Если б не я, то, глядишь, жопу себе отстрелил бы. А штаны и так небось стирать придется.
– Иди ты, слепой… – обиделся Сопливый, но тут же заткнулся, понимая, что облажался.
– Мы вас почуяли, что называется, за версту, – сказала Зубатка. – Вы с наветренной стороны заходили, а от кого-то из вас чем-то таким ядовитым несет, что мертвец в могиле и тот бы унюхал.
Шурпан заметил, что Сопливый готов провалиться под землю от стыда, и вспомнил, как этот придурок откопал в развалинах магазина к северу от Черной Дороги флакончик с каким-то дерьмовым одеколоном. Надеясь, должно быть, охмурить какую-нибудь бабу из деревушки, рядом с которой они разбили лагерь, он вылил на себя всю эту дрянь. И вот…
Командир хлопнул себя по лбу, и не только для того, чтобы
– Ладно, всякое бывает – и умственная неполноценность тоже, – ухмыльнулась Зубатка и махнула рукой: – Присаживайтесь. Отведайте похлебки из горбуна, которого так боится ваш приятель.
Шурпана и его спутников долго уговаривать не пришлось: достав из рюкзаков помятые армейские котелки, они кинулись к еде и вскоре уплетали густое сочное варево. Орудуя ложкой, Шурпан покосился на троицу Зубаткиных корешей и узнал в них трех братьев с одного из хуторов неподалеку от его деревни. Они были высокими, худыми и бледными и в своих черных куртках и шапках походили на передвижную рекламу смерти. Когда-то один шутник за худобу прозвал их Три Толстяка.
– Как… вас… сюда… занесло? – спросил он с набитым ртом, делая паузы, чтобы прожевать жесткое кабанье мясо. Зубатка пожала плечами:
– Так же, как и вас. Драпаем от Каганата.
– Нас разгромили два дня назад, под Сибережем, – сказал Слепец.
– А нас на день раньше. Вот вперед и вырвались.
Шурпан почувствовал, как досада поражения перебивает даже вкус мяса, пропитывая его горечью утраты и желчью жажды мести. Недавние воспоминания заголосили криками раненых и стонами умирающих, и Шурпан усилием воли заставил их умолкнуть.
– Думаю, нам лучше держаться вместе, – сказал он.
– И я так думаю, дорогуша, – подмигнула ему Зубатка и подбросила в костер полено. Слепец скрутил самокрутку и прикурил от лежавшей в костре ветки. Где-то в темноте мерно ухала сова.
Шурпан разглядывал Зубатку, которая тоже принялась неторопливо насыпать табак на кусок старой газеты. Несмотря на все ужасы и лишения, которыми наградила ее жизнь, она все еще сохраняла тень изначальной красоты. Пусть по лицу расползлась сеточка морщин, а в черных, как зимняя ночь, волосах мелькали серебристые пряди, ее строгие, немного азиатские – от матери-татарки – черты в последние годы обрели даже большую, чем прежде, какую-то первобытную красоту. И ее не портила даже пиратская черная повязка на глазу.
– Ты увидел что-то, чего прежде не видал, дорогуша? – улыбнулась она, заметив взгляд Шурпана. Он ответил ей улыбкой и оглядел собравшуюся компанию.
– Да. Настоящий алмаз в куче навоза.
– Ты как всегда галантен, мой рыцарь.
– Точно. Предлагаю обсудить, что нам делать дальше.
– Бежать отсюда на хрен, – тут же выпалил Сопливый, поежившись и оглядывая деревья вокруг. Это была обычная дубрава, не Лес, но ему и тут было не по себе.
– Без Сопливых разберемся, – усмехнулся Слепец. – Хотя он прав, Шурпан. Тут и думать нечего. Нам наваляли, и нужно уходить. Доберемся до Долины, попробуем организовать оборону.
Зубатка фыркнула, и Шурпан ее понимал: против такого противника, как этот сраный Каганат, нужна не просто оборона, а долбаная крепость. Чтобы подготовиться к защите, Долине нужно время, и его-то Жнец со своим Каганатом им точно не даст.
– Как будем уходить? По западной дороге? – спросил Шурпан. Слепец покачал головой:
– Прямо на юг.
– Но… там же Лес… – промямлил Сопливый. Он был прав: к югу отсюда путь к Долине преграждало огромное пятно мутировавшей растительности, накрывшее руины Чернигова. Никто не сумеет выжить там достаточно долго, чтобы пройти всю чащу.