История Александра Македонского
Шрифт:
5
Ему пришлось однажды в отсутствие Филиппа принять послов, прибывших от персидского царя. Он подружился с ними и покорил их своей любезностью и своими вопросами, в которых не было ничего детского и пустого. Он расспрашивал о длине дорог, о том, как пройти в глубь Азии, об отношении царя к войне, о силе персидского войска. Послы приходили в изумление, прославленная мудрость Филиппа стала казаться им ничтожной по сравнению с великими замыслами его сына. Всякий раз при известии о том, что Филипп взял знаменитый город или одержал славную победу, Александр мрачнел и го-
ворил, обращаясь к сверстникам: «Отец все забирает себе сам. Мне с вами не достанется совершить ни одного великого, блистательного дела». Мечтая не об удовольствиях и богатстве, но о подвигах и славе, он думал, что чем больше он примет от отца, тем меньше придется совершить ему самому. Он считал,
Воспитанием его, как и положено, занималось много людей; были тут дядьки, воспитатели и учителя. Первое место среди них занимал Леонид, человек строгих нравов, родственник Олимпиады. Он не отказывался от имени воспитателя, полагая, что дело воспитания — дело прекрасное и славное, но другие считали его только дядькой и наставником Александра в силу его высокого места и родства с царским домом. Настоящим воспитателем, который и присвоил себе это имя, был Ли-симах, акарнанец родом. В нем совершенно не было городского лоска, ио так как он сам называл себя Фениксом, Александра— Ахиллом и Филиппа — Пелеем, то его любили и ои занимал второе место.
6
Фессалиец Филоник привел к Филиппу Букефала, предлагая его за 13 талантов. Спустились в равнину испытать лошадь— она казалась норовистой и совершенно неукротимой: сесть на себя она ие давала, никого из спутников Филиппа ие слушалась и перед каждым взвивалась на дыбы. Филипп рассердился и приказал уже увести коня, потому что он совершенно днк и необъезжен, но тут Александр, находившийся здесь же, воскликнул: «Какую лошадь теряют по своему неумению обращаться с лошадьми и по своей трусости!» Филипп сначала промолчал, но после нескольких взволнованных восклицаний Александра заметил ему: «Ты порицаешь старших, будто сам знаешь больше н умеешь лучше обращаться с лошадью!» — «Конечно, — ответил тот, — я с ней лучше справлюсь, чем кто-либо другой!» — «А если нет, то как наказать тебя за эту дерзость?» — «Я заплачу цену лошади».
Поднялся смех; отец с сыном точно условились насчет денег. Александр тут же подбежал к лошади, взял ее за узду и повернул к солнцу: по-видимому, ои заметил, что конь начинал беспокоиться при виде собственной двигавшейся перед ннм теин. Немного пробежав с ним рысью и оглаживая его, Александр, видя, как ои ретив и силен, тихонько сбросил хламиду, вскочил на него и крепко уселся верхом. Сначала он натягивал узду и придерживал лошадь, не дергая ее и не ударяя, а когда увидел, что конь усмирился и рвется бежать, отдал повода и погнал коня, грозно покрикивая и ударяя его ногами.
377
Спутники Филиппа сначала замерли от страха и молчали; когда же Александр повернул прямо к ним, гордый и ликующий, все подняли радостный крик; отец же, говорят, прослезился от радости, а когда сын сошел с коня, поцеловал его в голову и сказал: «Дитя мое, поищи царства по себе; Македония для тебя тесна».
7
Наблюдая за его неподатливым характером, увидели, что Александр упорствовал в споре, если его принуждали: насилие его возмущало, а убеждением легко было направить его на должный путь. Филипп и сам старался скорее убеждать его, а не приказывать. Не особенно доверяя надзору и влиянию учителей, обучавших Александра музыке и разным предметам (тут требовалось и больше труда, и, говоря словами Софокла, «узда покрепче н ярмо с кольцом»), он пригласил Аристотеля, самого славного философа и ученого, и заплатил ему за труды достойным и прекрасным образом: восстановил город Стагиры, разрушенный им же (Аристотель был оттуда), и вернул обратно граждан, бежавших или находившихся в рабстве. Местом для занятий и бесед он назначил рощу около Миезы, посвященную нимфам. До сих пор там показывают каменные скамейки, на которых сидел Аристотель, и тенистые алей для прогулок. Александр, по-видимому, не только изучал этику и науку об управлении государством, но был приобщен к учениям сокровенным и более глубоким, которые именуются «изустными и тайными» и широкому кругу людей не сообщаются. Находясь уже в Азии и узнав, что Аристотель издал некоторые рассуждения об этих учениях, он написал ему откровенное письмо, с которого приводится здесь копия: «Александр желает Аристотелю благополучия. Ты поступил неправильно, издав рассуждения о предметах, которым поучают только устно. Чем будем мы отличаться от остальной толпы, если все знакомятся с теми учениями, в соответствии с которыми мы были воспитаны? Я желал бы отличаться от других не могуществом, а опытным знанием самого важного. Будь здоров». Аристотель, успокаивая его честолюбие, защищался тем что эти рассуждения его и изданы и как бы не изданы. Действительно, в его физике нет ни одного положения,
8
Мне кажется, что и любовь к медицине Александру привил преимущественно Аристотель. Александр не только любнл теорию медицины, но и оказывал помощь своим больным друзьям, назначая им лечение и образ жизни, как это можно видеть из его писем. Он от природы любил науку и был любо-*
знателен. Считая, что Илиада возбуждает к воинской доблести, он взял экземпляр ее, исправленный Аристотелем (его называли «из ящичка»), который, по сообщению Онесикрита, держал всегда под подушкой вместе с кинжалом. Не имея книг в глубине Азии, он велел Гарпалу прислать их ему. Гар-пал выслал сочинения Филиста, подряд трагедии Эврипида, Софокла и Эсхила, дифирамбы Телеста и Филоксена. Аристотелем он вначале восхищался и любил его, по собственным его словам, не меньше, чем отца; один дал ему жизнь, но другой научил хорошо жить. Впоследствии он стал относиться к нему подозрительно; зла не делал, но в их отношениях не было прежней горячей любви: они охладели друг к другу. Любовь к философии, однако, врожденная и возраставшая с годами, ие иссякла в его душе: об этом свидетельствуют н уважение его к Анаксарху, и отправка 50 талантов Ксенокра-ту, и почет, которым окружил он Дандама н Калана.
9
Когда Филипп отправился в поход против византийцев, Александру было 16 лет. Оставшись полноправным распорядителем македонских дел и государственной печати, он покорил отпавших мэдов, взял их город, варваров выгнал, поселил пришельцев из разных городов и город этот назвал Александ-рополем. Он лично принимал участие в битве против эллинов при Херонее и, говорят, первый бросился иа «священный отряд» фиванцев. Еще и в наше время показывают на берегу Кефиса древний дуб, который называют «Александровым»: под ним была раскинута его палатка; невдалеке находится общая могила македонцев. Филипп теперь особенно полюбил сына (это и естественно) и радовался, когда македонцы называли Александра царем, а его полководцем. Однако домашние неурядицы, вызванные браками и любовными похождениями Филиппа (гинекей и государство страдали в какой-то степени совместно), привели к тяжкому раздору, который Олимпиада, женщина с тяжелым характером, ревнивая и раздражительная, еще обострила, подстрекая Александра. В полной мере раздор этот выявил Аттал на свадьбе Филиппа с Клеопатрой, которую Филипп взял в жены молоденькой девушкой, влюбившись в нее не по возрасту. Ее дядя Аттал^ подвыпивши, начал уговаривать македонцев молиться богам о том чтобы от Филиппа и Клеопатры родился законный наследник царства. Александр рассердился и, крикнув: «А, по-твоему, болван, я незаконный?» — швырнул в Аттала чашей. Филипп бросился на Александра с мечом, но, к счастью для обоих, споткнулся, раздраженный и пьяный, и упал. «Вот, — сказал с издевкой Александр, — собирается перешагнуть из Европы в Азию человек, который свалился, шагая от ложа к ложу!»
После этой пьяной дерзости Александр взял с собой Олим-
пиаду и, устроив ее в Эпире, жил сам у иллирийцев. В это время коринфянин Демарат, друг царского дома, привыкший говорить с царем откровенно, приехал к Филиппу. После первых приветствий Филипп спросил, в согласии ли живут между собой эллины. «Тебе, Филипп, как раз и пристало заботиться об Элладе, когда в твоем собственном доме такая распря и столько злобы по твоей вине». Филипп одумался, послал за Александром Демарата и при его посредничестве убедил его вернуться.
10
Пиксодар, сатрап Карий, рассчитывая через родственные связи втереться в союз с Филиппом, задумал выдать свою старшую дочь замуж за Арридея, Филиппова сына, и послал для переговоров об этом в Македонию Аристокрита. Опять пошли разговоры; друзья и мать стали наговаривать Александру, будто Филипп намерен в расчете на брачные связи со знатным домом и на большие богатства протолкнуть на престол Арридея. Александра это сильно взволновало, и он послал трагического актера Фессала в Карию к Пиксодару сказать ему: пусть он оставит иезакониорожденного и слабоумного Арридея и войдет в свойство с Александром. Пиксодару это понравилось гораздо больше его прежних планов. Филипп, узнав, что Александр в спальне, пришел к нему, взяв с собой Филоту, сына Парменнона, одного из ближайших друзей Александра; он осыпал его бранью и горькими укоризнами: если ему хочется стать зятем карийца, состоящего рабом у варварского царя, то он человек неблагородный и недостоин благ, у него имеющихся. Коринфянам он написал, чтобы они отправили Фессала обратно в цепях. Других товарищей Александра, Гарпала, Неарха, Эдигия и Птолемея, он выслал из Македонии. Александр впоследствии их вернул, и они занимали при нем высокие посты.