История Билли Морган
Шрифт:
Наконец после ужасных мучений ее ребенок родился, и она прислала мне записку: попросила ее навестить.
Я пошла, хоть мне этого и не хотелось. Мне было немного неловко оттого, что я все больше с ней общаюсь, но жалость заставила меня прочитать самой себе лекцию: мол, нельзя быть такой гадкой и эгоистичной. Если эта несчастная маленькая корова станет счастливей, поговорив со мной пять минут о своем малыше, почему бы не пойти, надо быть полной сволочью, чтобы так поступить. Я не осознавала, что щупальца власти Джас все глубже и глубже проникают в меня, когда спорила сама с собой и пыталась избавиться от мелочных мыслей, как тогда мне казалось.
Выглядела она кошмарно: лицо пепельное,
Содрогаясь, я чувствовала, как в животе что-то перекрутилось, – не боль, скорее глубокое отвращение к этому процессу. Ничего общего с тем, в чем меня обычно обвиняли люди, – ну, знаете, боится «растолстеть» или «лишиться фигуры», это просто смешно, – но с потрохами отдать свою физическую сущность другому существу, и не только на время беременности, но на всю оставшуюся жизнь? Я была, да и остаюсь, слишком эгоистична. Я стала бы ужасной матерью, угрюмой, вспыльчивой, можете сами продолжить. «Вся власть матерям мира!» – и тому подобное, но я вовсе не была уверена, что у меня хватит смелости на такой подвиг.
А у Джас хватило, и вот она лежала передо мной. Ее измученное личико с одной стороны подсвечивалось тусклым светом из грязных больничных окон. Она улыбалась. Словно кто-то зажег маячок в ее сердце.
– Ты так добра ко мне, Билли… Я хочу, чтобы ты увидела моего малыша, моего мальчика. Он такой славный, такой красивый… Правда, это того стоило. Подожди, скоро увидишь… Я хочу назвать его Натаном, тебе нравится? И еще Терри, в честь его отца. Натан Терри Севейдж. По-моему, жуть как стильно. Очень стильное имя, а?
– Теренс, милая… «Терри» – это уменьшительное.
– Но… нет, Терри, а ни какой не Тер… Терунс, правда… Не было смысла спорить. Хочет назвать «Терри», пусть будет «Терри», и в любом случае «Натан» – очень красивое имя. Необычное, но не такое странное, как те имена, которыми люди подчас награждают своих детей. Я лично знала ребятишек, окрещенных Ринго, Зебеди, Хрустальной Луной и, круче всего, – Карамелью. Не Кармел, а Карамель. Ее мамочка с ума сходила по карамелькам «Кэдбери» и решила, что «милой сладкой девочке подойдет сладкое имя». Окружающие восторгались – ах, как интересно, правда? Я изображала натянутую улыбку и кивала – ну, честно говоря, тогда уж можно было назвать бедного маленького ублюдка «Фрутэнднат» и на том успокоиться.
Но «Натан» – хорошее имя. Натти. Натти Севейдж. Сильное имя, приносящее удачу, в нем было что-то солидное, добропорядочное.
А затем медсестра принесла Натана матери, он и впрямьбыл прекрасен. Я смотрела на его совершенное личико, крошечные ручки с розовыми ноготками, маленький ротик, похожий на влажный лепесток.
– Я знала, что он тебе понравится. Я знала, а потом у тебя появятся детишки, и они смогут играть вместе, правда? Мой Натти и твой маленький. Как братья. И, Билли, если ты не против, я бы хотела, чтобы ты стала его крестной, ты не против? Пожалуйста… Мне будет легче, если я буду знать, что ты с ним связана, что ты позаботишься о нем, если со мной случится беда…
Я сглотнула комок, который вдруг застрял у меня в горле, и посмотрела на Натти – тот засопел и срыгнул.
– Конечно, я согласна, Джас, не беспокойся, милая, это честь для меня.
Две бриллиантовые слезинки скатились по ее изможденным щекам, и она улыбнулась, как Мадонна на картине художника Возрождения – захваченная, поглощенная любовью. Я тайком вытерла нос и улыбнулась в ответ, а Натти булькал и махал крошечной лапкой.
А что мне оставалось делать – ведь она была так плоха? Что бы вы сделали? Только полный ублюдок мог бы обидеть ее в тот момент. И, как бы то ни было, я была горда, что меня об этом попросили, еще никто не просил меня стать крестной. Это было по-взрослому, ответственно. Я действительно была рада. Так что я стала Крестной Натти, его Крестной Феей, как он стал называть меня позже. Тетя Билли – моя Крестная Фея, правда, мам?
Вот так Натти Севейдж вошел в мою жизнь, как восход солнца, как прилив, как цветок; непреодолимый, как сама природа.
Любовь с первого взгляда.
В ту ночь мы с Микки лежали на продавленном диване, смотрели телевизор и говорили о детях. Мы решили, что когда-нибудь заведем парочку, несмотря на мои страхи; в конце концов, будущее казалось таким туманным и далеким. Мы решили подождать год или два – в том возрасте год казался целой вечностью, – пока не встанем на ноги. Мы даже выбрали имена (о да, очень необычные) – Шторм для девочки, Кай – для мальчика. Или Эстер и Дилан. А может быть, Эмеральда и Рори… Жизнь была хороша, и казалось, дальше будет только лучше. Может, я и не стану никогда носить нашивки, но у меня будет власть возле трона, а именно на трон я и положила глаз. Нет ничего невозможного, нет недостижимых целей.
Верный своему слову, Карл держал Микки при себе и вскоре сделал его казначеем. Это была ужасно ответственная должность: Микки пришлось иметь дело с деньгами. Печальный факт, последним казначеем был «Пенни: он поддался искушению и скрылся с деньгами, удрал на «фольксвагене» в Европу, только его и видели. Какое-то время эту обязанность выполнял сам Карл, теперь ее возложили на Микки, и тот относился к ней крайне серьезно. Члены клуба каждую неделю платили взносы, собирали деньги на адвокатов и вечеринки. Каждый четверг Микки трудолюбиво записывал все в школьную тетрадку, бормоча под нос и грызя ручку. Первый большой взнос был связан с ежегодной пасхальной гонкой, первым массовым выездом в году, который той весной должен был завершиться большой вечеринкой на территории другого клуба. В прессе много писали о беспределе, творившемся на байкерских вечеринках. Все это, как правило, было чепухой, потому что обыватели, писавшие об этом, никогда не были байкерами: они так стремились произвести впечатление решительных и «крутых», что с легкостью искажали факты.