История болезни (сборник)
Шрифт:
Серега уже возился с дверным замком, который оказался посерьезнее предыдущего, а все ждали, сгрудившись у крыльца.
– Анют, ничего удивительного – Корень рассказывал, как ты его вдохновила сесть за романы; муза моя, говорит…
– Прямо уж, муза… я так, на подхвате, – тем не менее, Анна довольно улыбнулась и вдруг повернулась к редактору, – а вы мне что пытались доказать? Хорошо, что я не поверила.
От ответа редактора освободил лейтенант, появившийся с квитанциями, которые достал из почтового ящика.
– Коммуналка с декабря не оплачена.
– Значит, после аварии тут никто не
– Добро пожаловать, гости – хозяева! Будьте как дома, – Серега радушно указал в полумрак дома.
Все ринулись на крыльцо, но Анну остановил лейтенант.
– Анна Павловна, – он протянул ручку, – подпишите акт вскрытия помещения, да поехали мы, а то – служба.
Пока она разбиралась с бумагами, мужчины вошли в дом.
– Жарища какая! – Дмитрий остановился рядом с пустой вешалкой, под которой стояли две пары тапочек, – зачем Аньку расстраивать, да? – он задвинул те, что поменьше, под шкаф.
– Отопление надо бы выключить. С зимы молотит, – заметил редактор, – а кабинет у него где?
– Планировался на втором этаже, если ничего не изменилось. Идемте, глянем.
Проходя мимо открытой двери, редактор заглянул в зал с белым диваном и огромной «плазмой» на стене. …Вот где все его гонорары, – и мысленно усмехнулся, – «дом творческой терпимости», говоришь? Похоже…
Мужчины поднимались по лестнице, когда Анна нагнала их и на правах хозяйки пошла первой.
– Ань, туда, – Дмитрий указал на темно-коричневую дверь.
Первое, что увидел редактор, когда вспыхнул свет, был ноутбук. Собственно, больше его ничего и не интересовало, поэтому он сразу подошел к столу и воткнул шнур в розетку.
– Ну, вот. А вы переживали, – Дмитрий засмеялся так, будто сам нес ответственность за слово, данное Максимом; потом повернулся к Анне, – и как тебе берлога?
– Скорее всего, ни в каких гостиницах он не оставался, а ехал сюда, – она опустилась на небольшой диванчик, – Дим, ведь скажи, какие у человека должны быть нервы, чтоб не проболтаться ни разу… наверное, он собирался объявить в мой день рождения; типа, подарок, да?
– А, может, хотел доделать еще что-нибудь, – подхватил ее фантазии Дмитрий, – кабинет-то он сразу оформил, чтоб работать, а чего там, внизу, мы ж не видели. Кстати, пойду, отключу отопление, иначе задохнемся, – он вышел, а Анна подошла к редактору, склонившемуся над экраном.
– Есть роман?
– Есть, слава богу.
Пристроившись рядом, Анна бесцеремонно повернула ноутбук к себе, и оба принялись читать открывшуюся страницу.
«…Привычное определение любви, которого большинству людей хватает, чтоб окрасить ее в завораживающие цвета счастья, это «страсть», и никто почему-то не хочет вспоминать, что страсть – это, вообще-то, жуткая штука. Это то, за что мы не можем нести ответственность даже перед самим собой. Это то, что бессознательно вторгается в жизнь, ломая тщательно продуманную схему, способную, возможно, принести реальную пользу не только конкретному человеку, а всему человечеству.
Охваченный страстью не замечает, как становится управляем; он не сам делает выбор и принимает
На мой взгляд, ближе всех к истине находится преподобный Иоанн Лествичник, в чьих работах перечислено тридцать степеней восхождения в Царство Божие. Так вот, любовь значится там самой последней, то есть фактически является верхней ступенькой лестницы, ведущей в ад.
Если отбросить теологию и перейти к науке, то любовь – это такая же болезнь, как чума, рак и прочие, только еще страшнее, ведь от всех болезней люди стремятся излечиться, а от любви, нет. Они с радостью выбрасывают на помойку лекарства, именуемые «рассудок» и «логика», благодаря которым имеют право гордо именовать себя homo sapiens. Они стремятся болеть дальше и глубже; стремятся, чтоб болезнь прогрессировала, пожирая все большие участки мозга, вызывая неадекватные реакции, вроде самопожертвования, сводящего на нет важнейшую функцию, заложенную природой во все живые организмы – инстинкт самосохранения.
Не знаю, стал бы мир лучше, не поступай люди так глупо, но то, что жизнь их стала б проще и комфортнее однозначно. А простота, есть идеал. Все усложнения происходят от непонимания сути, от желания найти что-то лучшее, вместо того, чтоб пользоваться имеющимся; от попыток сохранить про запас все варианты, с которыми жаль расставаться, вследствие чего не происходит движения вперед. Люди б перестали превращаться в буридановых ослов, решающих совершенно бессмысленные задачи, типа, любит – не любит, ломая при этом стройную линию собственного предназначения. С точки зрения здравого смысла, объяснить это невозможно.
Как всякая болезнь, любовь имеет свою симптоматику, весьма неплохо изученную поэтами; только в отличие от классических медицинских заключений, они излагают ее зашифрованным языком рифм.
Этим языком я и сам владею неплохо, так как уже давно изучаю данный недуг. Я, по истине, счастливый человек, потому что являясь инфицированным, как и все люди, сам не болею этой заразой (кажется, такая картина может наблюдаться при СПИДе). Но если за распространение СПИДа предусмотрено уголовное наказание, то за распространение любви, слава богу, нет, поэтому я безбоязненно награждаю ею глупые, романтичные особы, падкие на красивые слова и благородные жесты. Таких «подопытных кроликов» у меня сотни и я их исследую, ставлю над ними опыты, только результаты формирую не в виде диссертации (так как не знаю учреждения, где б ее можно было защитить), а в виде романов, которые считаю доступной для всех желающих профилактикой от этой заразы.
Объясню, чего я хочу добиться в итоге. Дело в том, что моя жена, к сожалению, тяжело больна; боюсь даже, больна неизлечимо, что создает мне, пусть незначительные, но проблемы – мне приходится ухаживать за ней, иногда поправляя одеяльце мечты, принося микстуру под названием «ласка», следить, чтоб она регулярно принимала пилюли моего внимания. Я даже дом построил таким, как хотела она, чтоб когда-нибудь подарить ей, но это случится потом – когда она пойдет на поправку и мне больше не потребуется отдельная лаборатория…»