История частной жизни. Том 5. От I Мировой войны до конца XX века

Арьес Филипп

Лженаука

Положили ли конец достижения науки всякого рода лженаукам — передаче мыслей на расстоянии, спиритизму, телепатии, астрологии и т. п.? Соцопрос, проведенный в мае 1982 года, в котором приняли участие 1515 человек, позволяет нам ответить на этот вопрос отрицательно и готовит сюрпризы⁴. Авторы разработали две шкалы отношений: одна из них рассматривает паранормальные явления (веру в привидения, столоверчение, наведение порчи, телепатию), другая — астрологию (гороскопы, прогнозы и свойства личности с точки зрения астрологии). Первый вывод таков: вера в паранормальное—количественно значительное явление: 42% верят в телепатию, 33% — в НЛО и пришельцев, 36% — в астрологию. Процент адептов лженауки не зависит от уровня образования. Символически интерпретируя окружающий мир, лженауки находят сторонников

среди тех, кто находится в относительно маргинальной ситуации: это студенты, еще не вышедшие на рынок труда, безработные, неработающие женщины, разведенные женщины. Все они симпатизируют зеленым, нетрадиционной медицине, полагая, что «есть болезни, которые надо лечить не аптечными средствами», контрацепции, снисходительны к правонарушителям, являются сторонниками нестрогого воспитания (education permissive), любят читать фантастику. Второе, что выявил опрос: «вера в паранормальное не противоречит осознанию научно-технического прогресса». Сторонники лженау ки полагают, что скоро наука объяснит и феномен наведения порчи, и тайну лозоходства. Третий вывод, наиболее удивительный: 48% тех, для кого существование Бога является безусловным или возможным, верят в астрологию, в то время как среди неверующих таких лишь 32%. Впрочем, практикующие католики верят в лженауку меньше, чем не практикующие. Авторы пришли к следующему заключению: «То, что Леви-Стросс называл дикой мыслью, противопоставляя ее мысли научной, остается важнейшим инструментом постижения действительности, в том числе в нашем обществе, которое принято считать индустриальным и технически подкованным».

ГДЕ СКРЫВАЕТСЯ ТАЙНА: УНИЖЕНИЕ, СТЫД, СТРАХ

Вошедшее в 1980-е году в моду выставление напоказ своих сексуальных и криминальных подвигов не должно сбивать с толку и преуменьшать количество того, о чем не говорят. Всегда находится доброжелательная аудитория, готовая послушать о чьей-то неумеренности в сексе, о кражах в супермаркетах, о провозе контрабанды. Молчание есть признание в испытываемом стыде. Некоторые стыдятся своей любви к деньгам, другие — физических недостатков: лишь читая биографии, написанные «другими», можно узнать о том, что X был хромым, болел сифилисом—эксцессы вроде флоберовского* встречались редко — или был импотентом. Кто-то стыдится пережитого унижения. За две тысячи лет христианства мы так и не научились «прощать обидчиков». Всем знакома татуировка на мускулистом плече водителя грузовика: «Простить—возможно; забыть — никогда». Старое унижение быстро вспоминается и запускает новый виток ненависти. Это касается как отдельных людей, так и целых народов: летом 1985 года шииты, которых еще недавно притесняли в Южном Ливане палестинцы, смогли наконец выплеснуть свою ненависть. Когда-то у палестинцев было оружие, у шиитов — нет. Теперь они поменялись ролями.

* Считается, что Флобер заразился сифилисом в 1850 году в Бейруте. — Примеч. ред.

Помимо постоянно действующих факторов—Парето* назвал бы их «остаточными», — присутствует неуверенность, о которой следовало бы написать. В 1920-е годы еще встречалась климатическая неуверенность—сегодня она определяет ритм голода в Африке и выживание местного населения; неуверенность, вызванная опасность сифилиса, туберкулеза, тяжелой формы гриппа, сепсиса и пр. В наши дни «дождливая весна, холодное лето» больше не вызывают голода во Франции; туберкулез побежден, сифилис под контролем. Правда, им на смену пришли болезни, передаваемые половым путем. В то же время появляются новые поводы для беспокойства и неуверенности: непрочность брака, проблемы с занятостью. Приведем лишь один пример: сельскохозяйственные производители знают, что дети не будут продолжать их дело, что сами они через десять лет станут анахронизмом.

История частной жизни—это и история страха, страхов. Страх ядерного апокалипсиса? В 1985 году по случаю сорокалетия бомбардировки Хиросимы мы узнали из газёт, что ядерный потенциал двух сверхдержав в пятьсот тысяч раз превосходит мощность бомбы, сброшенной 6 августа 1945 года. Парадоксальным образом весь ужас этой технологической революции, позволяющей много раз уничтожить планету—хотя и одного раза было бы достаточно,—не был осознан до конца. Люди продолжают «тихонечко готовить еду на своих маленьких уютных кухнях», словно человечеству ничто не угрожает. Во времена пандемий, постепенно опустошавших города и страны (во Франции в 1300 году проживало 18 миллионов человек, а сто лет спустя, в 1400-м,—менее 9 миллионов), страх, подпитывающий коллективное воображение, позволял создавать шедевры

искусства. Возможность же мгновенного уничтожения всего живого не является навязчивой идеей: страх вытесняется в область развлечений, и на его основе создаются

* Вильфредо Парето (1848-1923)—итальянский социолог и экономист.

книги и фильмы, стыдливо называемые «фантастическими». Настоящий страх 1980-х—отсутствие собственной безопасности и безопасности своего имущества. В мае 1984 года под патронажем Министерства промышленности и научных исследований в Париже открылся первый Салон безопасности, организованный производителями аудиовизуальной электроники и установщиков тревожной сигнализации. «Таким образом, страхи коммерциализировались. Потребность в безопасности создала новую профессию, и профессионалы с готовностью поддерживают наши страхи. Они производят продукцию на любой вкус и кошелек. На рынке страха дела идут хорошо»⁵.

Страх играет роль в защите тайны. «Я не хочу этого знать». Почему? Потому что отрицать—как и лгать—проще. Человек неверующий нуждается в «исторических, харизматических персонажах». Их убожество, мелочность и злоба не имеют значения. Народу нужны лидеры. Скрытый, тайный героизм, анонимная щедрость, «невыставляемые» произведения искусства, короче говоря, отказ от роскоши рассматривается как оскорбление, судьей которому является общественное мнение. Судья не хочет быть судимым.

ПРЕДЫСТОРИЯ К ИСТОРИИ?

Человек, родившийся в начале века и в сознательном возрасте переживший весь описываемый в этом томе период (скажем, в 1914 году ему было четырнадцать лет),—что он видел? Убийства I Мировой войны, революцию в России, Гитлера и Освенцим, Сталина и ГУЛАГ, Хиросиму, Мао Цзэдуна и культурную революцию, Пол Пота и геноцид в Камбодже, кровавых латиноамериканских каудильо и знаменитые «исчезновения», голодающую Африку, исламскую революцию и восстановление шариата.

Однако Гитлер, Сталин, Мао и Пол Пот не смогли бы ничего сделать, если бы не возникло огромного количества их двойников в миниатюре. Действуя искренне, цинично или же попросту чтобы выжить, действуя в доступных им масштабах, они смогли дать выход своим садистским наклонностям.

Еще более тревожное наблюдение: сегодняшние мучители — это вчерашние жертвы. Эта смена ролей — мученик, ставший палачом,—вызывает достаточно простой бытийный вопрос: что есть человек? Такой вопрос часто задают на вступительном экзамене, для подготовки к которому абитуриенты штурмуют библиотеки, чтобы обобщить все сказанное на эту тему. Мы предлагаем другой путь — индуктивный. Трагическое зрелище— Пол Пот, расставляющий перед представителями камбоджийской элиты ловушку, расставленную когда-то Спартой перед илотами. Подобные сюжеты заставляют нас задаться старым как мир вопросом истории мысли. Если предположить — а мы в этом убеждены,—что пережитую историю нельзя объяснить ни волей провидения, ни определяющей ролью какого-то харизматического лидера, ни решающей и решитель ной эффективностью олигархов, ни трансформирующей деятельностью общественных институтов, ни мессианской ролью пролетариата и всех угнетенных, но можно—волевым актом множества индивидов, усвоивших определенную этику (согласие между нормами и ценностями, скажем так), то именно изучение частной жизни позволяет нам надеяться на понима ние сути проблемы. Именно это подталкивает нас к продол жению изысканий, к изучению предыстории истории-рассказа.

ВОЙНЫ ИЗВЕСТНЫЕ, ВОЙНЫ НЕИЗВЕСТНЫЕ И ТАЙНА ИДЕНТИЧНОСТИ

Что он почувствовал, когда в первый раз выгружал трупы из машин, когда он в первый раз открыл дверцу газенвагена?

Что он мог сделать? Он плакал...

На третий день он увидел свою жену и детей. Он опустил тело жены в могилу и попросил, чтобы его убили. Немцы сказали ему, что у него еще есть силы для работы и поэтому они его пока убивать не станут*. Мордехай Подхлебник. Цитаты из фильма «Шоа»

ПЕРМАНЕНТНАЯ ВОЙНА

Перманентная революция—это утопия; перманентная война— реальность. 1914-1985:1 Мировая война, Рифская война, война в Испании, II Мировая война, войны в Индокитае, Корее, Вьетнаме, Алжире, так называемая холодная война... Мы назвали лишь основные, главные войны. Война всегда присутствует в мыслях человека. Воспоминания героические, постыдные, восстановленные; воспоминания ненавидимые и любимые, о том, как было разрешено, приказывалось убивать. В исторических книгах говорится об ужасах, страданиях, жертвах войны. Никогда—об удовольствиях и наслаждениях.