История человечества

Шепард Люциус

Нам то и дело преграждали путь обезьяны — то поодиночке, то стаями; онилезли из темных щелей, сверкая во мраке ножами. Им удалось убить троих изнашего отряда, но они были неорганизованны и у них не было рабов, из чего мыделали вывод, что остальные наши три отряда неплохо поработали и что битваеще не закончена, но близка к победному завершению. Мы не оставляли в живыхни одной обезьяны, ни одного Капитана, попадавшихся на нашем пути.

Уолл попал в родную стихию. Он жег все вокруг,' а когда его лазер подсел илииспортился — не знаю, как правильно назвать поломку лазера, — Уолл сеялсмерть голыми руками: ему требовались считанные секунды, чтобы отрыватьголовы от тощих белых тел. Он делал это с радостью, и не я один заметил еговосторг: остальные

взирали на него со смесью ужаса и отвращения. Капитаны,разумеется, заслуживали смерти, и сейчас было самое время обрушить на нихбезжалостную месть, но Уолл напоминал, скорее,, крестьянина, жнущегопшеницу: он казался человеком, выполняющим благородный труд и получающим отнего огромное наслаждение. Он был с ног до головы покрыт небольшими ранами,его рубаха, руки и лицо были залиты кровью, и он выглядел героем, однакотакого героя мы — жалкие последователи законов, написанных другими герояминесколько тысяч лет назад, — уже не хотели превозносить. Мы все большеотставали от него, отпуская его вперед, соблюдая почтительную дистанцию,словно благодаря этому мы переставали быть его сообщниками.

Тем не менее мы и пальцем не пошевелили, чтобы прекратить его потеху. То,что представало нашим взорам в золотых комнатах, — исполосованные тела,мертвецы в воротниках, немногие выжившие пленники, трясущиеся в лихорадке, —все это лишало нас оснований прервать чинимую Уоллом расправу. Мы быпозволили ему заниматься этим и дальше, если бы Капитаны не исчезли и еслибы наше внимание не было привлечено иным — двумя взрывами,последовавшими с секундным перерывом, которые мы встретили воплем торжества.

— Победа! — крикнула Мадди. В ее крике прозвучала не только радость, но иизумление, словно она не верила в столь восхитительное известие. Я спросилее, что означают взрывы, и она ответила: — Корабль! Должно быть, онивзорвали остальные два. Это полагалось сделать только тогда, когда первыйкорабль окажется у нас в руках.

— То есть они смогли на нем улететь?

— Думаю, да. — Она сжала мою руку. В свете пожаров она выглядела крайневозбужденной: казалось, сейчас она запрыгает на месте. — Надо, конечно,увидеть собственными глазами, но я полагаю, что все удалось.

Уолл тоже торжествовал, да так бурно, что даже прервал свою охоту заКапитанами. Подталкивая впереди двоих Капитанов в ошейниках, мы устремилисьобратно к кратеру.

Однако Уоллу все еще хотелось сеять смерть.

Мы вышли через одну из потайных дверей в беседку, где раньше попали взасаду, и увидели обезьяну, сидевшую перед своей поверженной соплеменницей ираскачивавшуюся взад-вперед — то ли от горя, то ли совершая какой-то ритуал.Не исключено, что обезьяна просто свихнулась — кто их разберет? Один изповстанцев выстрелил в нее, и она с визгом бросилась в тоннель, ведущий ккратеру. Уолл устремился за ней.

Несколько человек, включая Мадди, последовали за ним, но остальные, несговариваясь, задержались в беседке.

Мы осторожно переступали через человеческие и обезьяньи трупы, усеивавшиепол. За эту ночь я настолько пресытился смертями, что, казалось бы, зрелищеэтой бойни должно было оставить меня равнодушным, но случилось обратное: уменя внутри все дергалось. Красный фонтан, каменная женщина, кровавыеиероглифы на стенах, трупы — сотни трупов, наваленные вокруг скамеек, подскамейками, среди папоротников, — все это сливалось в единый кошмар, и язнал, что мне не суждено его забыть, как произведение искусства, котороенаходит сокрушительный отклик в душе. Все это безобразное переплетение рук,ног, тел навечно запечатлелось в моей памяти, как россыпь островов вкровавом море.

У фонтана я нашел Клея Форноффа. В его груди зияли бесчисленные дыры, глазабыли открыты, светлые волосы слиплись от крови. У него была откушена частьщеки — наверное, постараласьобезьяна. Внезапно я разрыдался. Возможно, Клей напомнил мне Бредли,возможно, я втайне уповал на примирение с Клеем, и теперь, когда его нестало, оплакивал потерю — не знаю.

Не так уж это важно. Я с огромным трудомопустился перед ним на колени и собрал его вещи: револьвер, серебряноекольцо из Уиндброукена, кожаный бумажник и свисток, вырезанный из твердойжелтоватой древесины. Все это я намеревался отдать его родителям, если мнебудет суждено с ними снова увидеться, но свисток оставил себе. Раньше я быне поверил, если бы мне сказали, что Клей вырезает свистки, и мне захотелосьсохранить вещицу как память о нем.

Мне не приходила на ум подходящая эпитафия, поэтому я просто склонил головуи позволил мыслям течь свободно. Кажется, мне подумалось: хорошо, что онпогиб не у меня на глазах, — а потом решил, что было бы все же лучшезасвидетельствовать его героическую смерть; впрочем, я так и остался вневедении, кем он был в действительности — храбрецом, балбесом или тем идругим сразу. Вокруг царила тишина. Я закрыл ему глаза и побрел вверх потоннелю.

Уолл настиг обезьяну — или она сама налетела на него — в конце тоннеля, гденачинались заросли. Когда я добрался до них, они вели рукопашный бой.Повстанцы образовали вокруг дерущихся круг и молча наблюдали за схваткой. Яне заметил на лицах зрителей энтузиазма — слишком они были изнурены.

Уоллу уже приходилось убивать обезьян голыми руками; он был одним изнемногих силачей, которым это оказалось по плечу. При иных обстоятельствахсцена выглядела бы невероятной, как картинка из книги сказок: гигант,сошедшийся в смертном бою с шестифутовой белой обезьяной, переплетеннойкожаными ремнями. Однако перед нами был не просто прежний Уолл. Не знаю, какэто правильно описать, но он только сейчас проявился по-настоящему. Наружувырвалось все его безумие. Он боролся за то, чтобы мир оставался диким иотвратительным, ему под стать. Смотреть, как они катаются по полу,царапаются, кусаются, визжат, было грустно: никакого геройства я в этом неусматривал. По правде говоря, несмотря на все, что случилось за последниечасы, я на какое-то мгновение посочувствовал не Уоллу, а обезьяне: онакак-никак проявила там, в беседке, подобие человеческих чувств.

На фоне зелени враги еще больше напоминали персонажей из легенды: головаобезьяны с оскаленными клыками тесно прижата к тяжелой голове Уолла. Я готовбыл сравнить их с любовниками,впавшими в безумие. Уолл обхватил своими мускулистыми лапищами спинуобезьяны, обезьяна вцепилась в его бычью шею. Уолл совершил рывок,изогнулся, как опытный борец на ринге, приподнял обезьяну над собой иприпечатал ее к стволу дерева. Это не прошло для обезьяны даром: онасвалилась, попробовала сесть, снова повалилась, визжа и пытаясь нащупатьчто-то у себя на спине. Наконец она снова приняла вертикальное положение, ноуже из последних сил, как старец, потерявший свою клюку. Обезьяна зарычалана Уолла; этот звук показался мне механическим, как от генератора. Быловидно, что она готова опять броситься на Уолла, ибо у нее нисколько неубавилось свирепости, но сил уже не хватило. Следующий ход был за Уоллом. Онбыл готов ее прикончить, если бы Мадди, стоявшая в десяти футах от меня, невытащила пистолет и не всадила в грудь обезьяны два заряда.

Обезьяна истекала кровью на заросшей папоротником аллее. Грудь Уолласудорожно вздымалась. Он обернулся и грубо спросил у Мадди, что она себепозволяет.

— У нас есть более насущные дела, чем наблюдать за твоими подвигами. — Быловидно, что она едва держит себя в руках; Мадди не убрала пистолет, хоть иотвела его чуть в сторону.

— Кто назначил тебя главной, черт возьми? — проревел он.

— Если хочешь выяснять отношения, давай, только потом. Сейчас надопоторапливаться.

— Дьявольщина! — Уолл направился к ней. С растрепанными длинными волосами игрубой физиономией, перекошенной от злости, он был вылитымвеликаном-людоедом из сказки, угрожающе возвышающимся над Мадди. — Не желаюбольше слушать твою болтовню! Что бы мы ни делали, ты вечно ставишь палки вколеса. — Он шагнул было к ней, но она повела дулом пистолета, и он замер.