История философии
Шрифт:
Можно продолжать спорить в том же духе. Но то, что есть человек, в определенном смысле зависит от того, как он думает о себе. Поэтому столь важна наша концепция человека. Например, мы часто думаем, что люди являются альтруистами или, по крайней мере, некоторые из них могут быть альтруистами. (Противоположностью альтруизму, любви к другим, выступает эгоизм, любовь только к самому себе). Но, основываясь на эволюционной теории, разумно интерпретировать эту противоположность альтруизма и эгоизма таким образом, что все гены, которые выжили в ходе естественного отбора, являются «эгоистическими» [См. R. Dawkins. The Selfish Gene. — Oxford, 1976.]. «Альтруистические» гены — это «проигравшие гены»! Так что все живущие сегодня имеют только «эгоистические» гены!
Здесь у нас нет необходимости включаться в
Однако вопрос не только в том, каковы мы есть, но и в том, какими должны быть. Если мы говорим, что человек не только возник в ходе эгоистической борьбы за существование, но и отношения между людьми должны основываться на эгоистических принципах, то мы переходим от того, что есть, к тому, что должно быть. Другими словами, мы совершаем логический скачок, против которого нас предостерегал Юм и многие другие мыслители. Если мы совершаем этот скачок, то мы движемся вне дарвинизма как научной теории. Именно это происходит в рамках так называемого социал-дарвинизма, в котором путем ссылки на эволюционную теорию в качестве политической нормы утверждаются права сильнейших.
Дарвинизм и социобиология — эпистемологический спор
Дебаты по поводу нашей концепции человека связаны со спорами об эпистемологическом статусе науки. Представляет ли дарвинизм доказанную научную истину или он всего лишь одна из возможных гипотез? Эти споры оказались в центре дискуссии вокруг так называемого креационизма. Креационисты утверждают, что в более или менее буквальном смысле библейская точка зрения на Творение является столь же хорошей теорией, как и дарвинизм. Они особенно активны в США, где в школе не преподаются основы религиозных вероучений. Для того чтобы обучать в школе Библейскому учению, необходимо признать его научный статус. Не собираясь участвовать в этой дискуссии, укажем на некоторые связанные с ней основные эпистемологические вопросы [См., например, P.Kitcher. Abusing Science. — London, 1982.].
В эмпирических науках нет бесспорных результатов. В принципе, все может быть пересмотрено в свете новых данных, скажем, полученных с помощью новой экспериментальной техники и новых концептуальных разработок. Кроме того, в одной и той же области исследований могут существовать конкурирующие теории. Когда утверждают, что современный дарвинизм не является окончательно доказанным, то, по-видимому, исходят из наивных представлений о науке. А именно, предполагается, что научные результаты находятся вне сомнения, в противном случае они не имеют отношения к науке. Еще хуже, когда такие представления используются, чтобы обосновать все другие мнения как одинаково хорошие. При этом прибегают к следующему умозаключению. «Дарвинизм не является окончательно доказанным. Креационизм также окончательно не доказан. Следовательно, они являются одинаково хорошими в научном отношении позициями». Однако не все так просто. Даже если научные теории и подвержены ошибкам, то некоторые из них обоснованы более убедительно, чем другие. В этом смысле современный дарвинизм является частью обширнейшей научной области, начиная от эволюционных исследований и кончая современными генетическими исследованиями молекул ДНК. Здесь плодотворно взаимодействуют различные теории и различные методы. Причем они взаимно поддерживают друг друга и не противоречат друг другу. Именно суммарные успехи этого многопланового и многоуровневого научного проекта (в рамках которого эволюционная теория
Откровенно говоря, мы могли бы утверждать, что естественные науки оперируют не сверхъестественными, а только естественными причинами. Поэтому тот, кто рассматривает Бога (или богов) в качестве причины, не является научным исследователем, но, возможно, натурфилософом. Мы здесь исходим из методического различия между естествознанием и религиозной интерпретацией. Возможно, кто-то будет возражать нам, говоря, что Божьи деяния и воля являются не сверхъестественными, а фактическими событиями, о которых повествует Библия. Но при этом ему для убедительности также необходимо доказать, что утверждения Библии являются истинными (и в разумных пределах однозначными) и что Бог существует, как это утверждает Библия. Если бы нашему оппоненту удалось убедительно обосновать последнее, то это означало бы, что изучаемые наукой события (подобно происхождению видов) в конечном счете объясняются действиями и этическими принципами, а именно Божьими деяниями и волей. Это привело бы к сведению естественнонаучных объяснений к нормативным принципам и объяснениям, характерным для общественных наук. Ясно, что выбор и первого, метафизического, и второго, социально-научно-юридического, подходов приводит к выходу за границы естественных наук.
С точки зрения дифференциации различных ценностных сфер, которая характерна для современного общества, креационизм, не зафиксировав сферу, к которой он себя относит, оказывается интеллектуальной путаницей. Несмотря на трудные промежуточные случаи, сегодня существуют достаточно четко установленные границы между религией, наукой, этикой и искусствами. Религиозные теории не отвечают на научные вопросы. Они так же не способны на такие ответы, как этические и эстетические теории. Но и наука не дает нам окончательных ответов на этические, эстетические и религиозные вопросы. В настоящее время от человека требуется, чтобы он в своих размышлениях учитывал это многообразие уровней и «ценностных сфер».
Итак, когда речь заходит о том, «каков в действительности есть человек», то ответ не может быть найден в сфере лишь одной научной дисциплины, будь то физика, эволюционная теория, генетика, психоанализ, нейропсихология, поведенческая психология, социальная антропология, экономика, социология и т. д. и т. п. Каждая из этих дисциплин предлагает собственный ответ, задаваемый ее концептуальными и методологическими предпосылками. Мы можем попытаться совладать с этой неизбежной для современного общества «Вавилонской башней» только путем рефлексивного выяснения предпосылок и границ позиции, на которой мы себя обнаруживаем! Истина не находится в одном тезисе или одном синтезе, но мы можем надеяться достичь хорошо обоснованного постижения, когда в качестве сообщества будем развивать наши исследования и критическую рефлексию.
Некоторых такая перспектива может вдохновлять и делать свободными: мир бесконечно разнообразен и взывает ко всем видам исследований! Другие будут подавлены и смущены: стоящие перед нами задачи слишком сложны и не имеют простых и очевидных решений! (Возможно, современность «превосходит наши способности по ее овладению» и тяга к возврату к утраченной невинности, которой мы обладали до того, как вкусили с древа познания, может стать непреодолимой. Звон колоколов нового иррационализма очаровывает не только в Тегеране, но и в Лос-Анджелесе и Лондоне, в Киеве и Москве).
Распространение эволюционного подхода на изучение человеческого поведения порождает интересную пограничную область между устоявшимися академическими дисциплинами. (Длительное время на основе эволюционной теории изучалось преимущественно поведение животных.) Имеется в виду так называемая социобиология [См. E.Wilson. Sociobiology: The New Synthesis. — Cambridge 1975.]. Некоторые ее сторонники, исходя из предпосылки, что человек есть продукт эволюции, пытаются на этой же основе исследовать человеческое поведение.