История Французской революции: пути познания
Шрифт:
И в заключение, на тот случай, если читатели по ходу чтения статьи вдруг забыли о «нейтральности» ее автора (что, признаем, было бы ничуть не удивительно), он вновь слегка пожурил Олара за «излишнюю резкость и односторонность», но сделал это так, чтобы не оставить ни малейших сомнений в том, на чьей стороне его собственные симпатии:
«Олар даже думает, что труд Тэна важен только для “умственной биографии” своего автора и нескольких современников – его учеников, отнюдь не для изучения самой изображаемой им эпохи. Быть может, такое заключение страдает излишней резкостью и односторонностью, но по чистой совести его нельзя считать совсем необоснованным» [66] .
66
Кареев Н. И. Тэн перед судом Олара // Русское богатство. 1908. № 7. С. 181.
Таким образом, Кареев де-факто солидаризировался с основным выводом
Впрочем, всего лишь два года спустя после выступления Олара его собственная аргументация в этой дискуссии была поставлена под сомнение другим французским исследователем – Огюстеном Кошеном [68] . Скрупулезно перепроверив по архивным материалам доводы Олара против Тэна, Кошен пришел к следующему заключению:
67
См.: Кареев Н. И. Последние работы русских ученых. С. 319–320; Он же. Эпоха французской революции в трудах русских ученых. С. 95–97.
68
Cochin A. La Crise de l’histoire r'evolutionnaire: Taine et M. Aulard. P., 1909.
«…Из более 550 ссылок на 140 страницах “Стихийной анархии” [первая часть второй книги “Происхождения современной Франции”] Тэна г-н Олар выделяет 28 существенных ошибок, которые нужно свести к 15, 6 ошибок в переписывании, 4 ошибки в страницах, 2 в датах и 3 типографские опечатки – в общем, приличное среднее арифметическое, до которого самому Олару, по крайней мере, в его книге о Тэне, очень далеко, поскольку он в своих поправках ошибается примерно в каждом третьем случае. <…> Труду Тэна выпало редкое счастье получить боевое крещение в стычке с противником столь же пристрастным, сколь и ученым. Он приобретает здесь то единственное признание, которого ему не хватает: признание тридцатилетней учености г-на Олара. Каждый приведенный Тэном факт отныне будет иметь два ручательства: ученость автора, который его утверждает, и страсть критика, который его оспаривает. И самые ревностные сторонники Тэна не рассердятся на меня, если я скажу, что второе не мешает первому» [69] .
69
Кошен О. Кризис революционной истории. Тэн и г-н Олар // Кошен О. Малый народ и революция. М., 2004. С. 133–134.
Правда, сам Кошен едва ли мог быть отнесен к числу «ревностных сторонников Тэна». Защитив последнего от высказанных Оларом сомнений в научной добросовестности, он, однако, на этом не остановился и провел собственный анализ примененной Тэном методологии исследования. Вывод Кошена носил далеко не комплиментарный характер: метод Тэна, считал он, позволяет получить подробное представление о ходе событий, но не объясняет их причины [70] . Эта констатация стала для Кошена исходным рубежом в разработке «социологического метода» исследования Французской революции, основанного на идеях Э. Дюркгейма. Не стану здесь подробно останавливаться на описании данного метода, поскольку ранее уже не раз делал это в других публикациях. Отмечу лишь, что его продуктивность в дальнейшем довольно долго оспаривалась историками «классического» направления, пока наконец не получила широкого признания мировой историографии во второй половине ХХ в. [71]
70
Там же. С. 140–141.
71
Подробнее см.: Чудинов А. В. Огюстен Кошен и его вклад в историографию Великой французской революции // Французский ежегодник. 1987. М., 1989. С. 220–239; Он же. Масоны и Французская революция XVIII в.: дискуссия длиною в два столетия // Новая и новейшая история. 1999. № 1. С. 45–69.
Но если на Западе с Кошеном хотя бы спорили, то в России его научные идеи остались практически незамеченными. По-настоящему они заинтересовали только. Герье. Опубликовав в 1911 г. обширное сочинение об интерпретации Французской революции Тэном [72] , патриарх «русской школы» отвел там место и взглядам Кошена. Хотя последний привлек внимание Герье прежде всего как участник полемики вокруг труда Тэна, автор книги не ограничился рассмотрением только этой стороны творчества Кошена и дал первое в российской историографии аналитическое изложение его концепции якобинизма [73] . Дабы оценить, насколько Герье опередил тут свое время,
72
Герье В. И. Французская революция 1789-95 гг. в освещении И. Тэна. СПб., 1911.
73
Там же. С. 463–470.
74
Подробнее см.: Чудинов А. В. Французская революция: история и мифы. Ч. 2. Гл. 1.
Почему же старик Герье, так рано оценив оригинальность идей Кошена, сумел сделать то, что оказалось не под силу его ученикам и более молодым коллегам? Самое простое объяснение, которое часто приводят в схожих случаях, это – сходство их политических убеждений: мол, консерватор консерватора… Однако такое «объяснение» в действительности мало что объясняет, поскольку концепция Кошена заинтересовала Герье прежде всего не в политическом или идеологическом, а в научном плане. Могу предположить, что решающую роль здесь сыграла все же не столько идеологическая близость их воззрений (на самом деле, более чем относительная), сколько та открытость Герье для восприятия научных достижений других историков, независимо от их политических убеждений, которую он демонстрировал с самого начала своей научной деятельности.
Напротив, для его коллег по «русской школе», добровольно вставших в ряды «апологетической» историографии Французской революции, даже научные идеи Кошена, являвшегося их идеологическим оппонентом, оказались неприемлемы. К тому же, «заметив» Кошена, пришлось бы «заметить» и его опровержение той критики, с которой Олар обрушился на Тэна и которая доставляла такое удовольствие либеральной общественности. Поэтому работы Кошена другими историками «русской школы» помимо Герье были попросту проигнорированы.
Характерна в данном отношении позиция лидера «русской школы» – Кареева. Внимательный и дотошный историограф, он прекрасно знал современную ему научную литературу, охотно и часто писал о ней. Однако за всю свою научную карьеру он так и не нашел времени для аналитического разбора научной концепции Кошена и если мельком упоминал о нем, то исключительно как об «авторе замечаний на критику» Оларом Тэна [75] .
Отвергая труды Тэна и Кошена по идеологическим соображениям, российская либеральная историография отказалась от применения в исторических исследованиях «психологического метода», предложенного Тэном и от использования в изучении истории социологического метода Э. Дюркгейма, за что ратовал Кошен. В результате эти методы, в дальнейшем широко освоенные зарубежной исторической наукой, в России до конца ХХ столетия практически не применялись. Научная целесообразность оказалась принесена в жертву идеологическим соображениям. Это был сознательный выбор, о чем Кареев так писал на склоне лет:
75
См.: Кареев Н. И. Последние работы русских ученых. С. 319–320; Он же. Эпоха французской революции в трудах русских ученых. С. 96; Он же. Историки Французской революции. Т 3. Л., 1924. С. 158, 160.
«И вот тут также задавался мне вопрос, не заставила ли меня наша революция переменить взгляд на Тэна. И опять я считал себя вправе сказать, что не имел ни малейшего для этого основания. По старой традиции, воспитавшейся на более ранних историях революции (Минье и Тьера, Мишле и Луи Блана), бывших ее апологиями, прежде всего бросалась в глаза казовая, героическая, праздничная сторона революции, сделавшаяся поэтическою легендою. Клятва в Jeu de paume, взятие Бастилии, ночь 4 августа, праздник федерации, “Декларация прав”, “Марсельеза”, – какие это, в самом деле, красивые, эффектные вещи, способные настраивать на повышенный тон. Но все это именно поэтическая, праздничная, казовая сторона революции, у которой была своя проза, свои будни, своя изнанка, рядом с героизмом, своя патология. Ее-то Тэн нарочито, но односторонне выдвинул вперед. Наша революция в этом отношении для меня не представляла ничего нового, ничего, что было бы мне раньше неизвестно, и Тэн остался для меня таким же Тэном, каким был и раньше…» [76]
76
Кареев Н.И. Прожитое и пережитое. С. 292.
Единожды выбрав путь апологетики «казовой» стороны Революции, мэтр «русской школы» остался верен ему до конца.
Глава 2
Второе «открытие» Кошена
После неудачной попытки В. И. Герье привить идеи Огюстена Кошена отечественной историографии российские историки забыли об этом французском исследователе почти на восемь десятков лет. И только в 1989 г. практически одновременно сразу три автора – академик, член-корреспондент и соискатель кандидатской степени – вновь попытались привлечь внимание публики к творчеству Кошена. Первые два сделали это целенаправленно, третий – благодаря удачному стечению обстоятельств.