История Германии в ХХ веке. Том II

Херберт Ульрих

Среди военнопленных и гражданских лиц из Советского Союза был силен страх перед репатриацией – не только среди солдат власовской армии, которые воевали на стороне Германии и которых в случае возвращения ожидала неминуемая смерть. Гражданские подневольные работники и военнопленные также подозревались советскими властями в коллаборационизме – хотя бы потому, что они скомпрометировали себя в глазах сталинистов, оставшись на стороне врага. Однако, поскольку западные союзники обещали советской стороне в Ялте, что все советские граждане будут репатриированы, перемещенные лица возвращались в СССР даже против их воли, и многих из них ждала на родине участь многолетней дискриминации, продолжавшейся до позднего этапа существования Советского Союза, даже если им удалось покинуть «фильтрационные лагеря» советской тайной полиции, НКВД, живыми в 1945–1946 годах. В августе 1945 года в трех западных зонах числилось около двух миллионов перемещенных лиц, а к концу 1948 года их оставалось еще 438 тысяч 7 .

7

Ulrich Herbert/Karin Hunn: Beschaftigung, soziale Sicherung und soziale Integration von Auslandern // GSD Bd. 2/1. S. 813–828; Wyman, DPs; Jacobmeyer, Vom Zwangsarbeiter; Goeken, Weg zuruck; Pavel M. Poljan: Die Deportation der Ostarbeiter im Zweiten Weltkrieg // Gestrich/Hirschfeld (Hg.), Ausweisung und Deportation. S. 115–140.

Положение

перемещенных лиц – евреев, переживших Холокост и марши смерти и проживавших в перевалочных лагерях в Германии, – было особенно тяжелым. На территории западных зон в конце войны насчитывалось около 60 тысяч евреев; к концу 1946 года из Восточной Европы, особенно из Польши, прибыло еще около 100 тысяч. Союзники оказывали им медицинскую помощь и материальную поддержку, но большинство из них, особенно пожилые люди, не представляли, какой будет их дальнейшая судьба. Очень многие оставались месяцами и годами в отведенных для них приютах и лагерях. Там они ждали возможности уехать в Палестину или США или вернуться домой в Польшу, Венгрию или другие страны. Однако психологическая травма у многих из них была настолько сильной, что долгое время они не могли принимать решения о своей дальнейшей жизни. Весной 1947 года в Германии оставалось около 70 тысяч перемещенных лиц-евреев 8 .

8

Konigseder/Wetzel, Lebensmut im Wartesaal. S. 14, 47, 247 ff.; Jacobmeyer, Judische Uberlebende; Fritz-Bauer-Institut (Hg.), Uberlebt und unterwegs; Grossmann, Jews, Germans, and Allies.

Если взять все группы вместе, то в начале послевоенного периода около 30 миллионов немцев и 10 миллионов иностранцев были «оторваны от корней», то есть не находились в местах своего происхождения – более половины из примерно 75 миллионов человек, проживавших в четырех оккупационных зонах летом 1945 года. Однако в разных регионах они распределялись по-разному. Из-за разрушения городов потоки беженцев в основном направлялись в сельские регионы. В Мекленбурге – Передней Померании и Шлезвиг-Гольштейне доля «оторванных от корней» среди всего немецкого населения составляла около 50 процентов, в то время как в Гамбурге и Бремене – всего 7 процентов, а в Берлине – 2 процента, при этом доля иностранцев здесь не учитывалась 9 .

9

Bremer Ausschuss fur Wirtschaftsforschung, Am Abend der Demontage. S. 141–143; Harmssen (Hg.), Reparationen, Sozialprodukt, Lebensstandard. Bd. 3B, T. 2. S. 11 ff.

Из-за притока беженцев и перемещенных лиц с восточных территорий население четырех оккупационных зон резко возросло – во всех зонах примерно на десять процентов, в западных зонах – более чем на двадцать. Это создавало дополнительную нагрузку на и без того сложную ситуацию с жильем и питанием. Во время войны 130 немецких городов подверглись воздушным налетам. Почти тридцать процентов жилья на территории четырех оккупационных зон было разрушено, особенно в городах Рура, Рейнской области, северных прибрежных областях и промышленных центрах Южной и Центральной Германии. Здесь ситуация с жильем была катастрофической и оставалась таковой долгое время, особенно примерно для полутора миллионов человек, которые жили во временных убежищах, определявших облик городов вплоть до 1950-х годов. Разрушение транспортного сообщения и инфраструктуры парализовало страну. Железнодорожная сеть была в значительной степени разрушена, так же как и линии водоснабжения, электроснабжения и телефонной связи.

Промышленные предприятия, с другой стороны, были повреждены гораздо меньше, чем можно было предположить по внешним признакам. Хотя некоторые заводы были полностью уничтожены, восстановление работоспособности многих других не заняло много времени. Заводы химической и фармацевтической компании «ИГ Фарбен» в Хёхсте, например, по сообщениям американских офицеров-интендантов, не имели никаких повреждений, как и большинство шахт в Рурской области. А руководство концерна «Крупп» в Эссене сообщило американцам, что «производство стали на Руре может вырасти до 2/3 или даже 3/4 военного производства в течение четырех месяцев при наличии угля, транспортных возможностей и рабочей силы». По данным американцев, в результате бомбардировок не было уничтожено даже десяти процентов немецких станков. Здесь был заложен огромный потенциал, но использовать его пока не представлялось возможным 10 .

10

Доклад для SHAEF от 14.05.1945 // Borsdorf/Niethammer (Hg.), Zwischen Befreiung und Besatzung. S. 47–57, здесь S. 48.

В

первые дни и недели после окончания войны ситуация с продовольствием была еще относительно хорошей, потому что склады немецких учреждений были полны, и многие немцы сделали запасы на случай неопределенной ситуации после окончания войны. Однако уже через несколько недель ситуация резко изменилась. Прекратились поставки продовольствия из европейских стран, некогда оккупированных вермахтом. Кроме того, урожаи в первые два года после войны были хуже, чем в предыдущие годы, в то время как численность населения в четырех зонах была примерно на десять процентов выше, чем до 1939 года, даже после репатриации перемещенных лиц. Германское сельскохозяйственное производство теперь покрывало в среднем только от трети до половины потребности в продовольствии, а поставки были соответственно сильно сокращены.

Поэтому все военные власти союзников взяли в свои руки снабжение продовольствием и другими дефицитными товарами. «Калории» и «витамины» стали общепринятыми терминами. Тем не менее до 1948 года не удавалось прокормить население на необходимом минимальном уровне; зимой 1946/47 года большая часть населения во всех четырех зонах голодала. Это особенно сказывалось на детях и подростках, многие из которых росли без родителей или в неблагополучных условиях. Им полагалось только 1500 калорий в день, и число заболеваний среди них резко возросло.

Поэтому оккупационные державы были вынуждены импортировать дополнительное продовольствие из собственных запасов, что означало для британских, французских и советских военных властей огромное бремя, которое нелегко было объяснить собственному населению. Без такой помощи, как американские пакеты первой помощи, распределявшиеся гуманитарной организацией CARE International, или «посылки солидарности», распределявшиеся благотворительной организацией «Народная солидарность» в советской оккупационной зоне, продовольственная ситуация Германии была бы намного хуже 11 .

11

Erker, Ernahrungskrise; Trittel, Hunger und Politik; Gries, Die Rationen-Gesellschaft; Udo Wengst: Rahmenbedingungen // Geschichte der Sozialpolitik. Bd. 2.1. S. 1–77.

Как и в годы войны, фиксированные цены на товары, нехватка товаров и растущий спрос неизбежно повлекли за собой расцвет второй экономики, черного рынка – теперь усугубленного крахом рейхсмарки, покупательная способность которой снизилась и которая все больше заменялась другими платежными средствами: иностранной валютой или новой валютой-заменителем, сигаретами. Черный рынок быстро расширялся и в 1946–1947 годах составлял около пятнадцати процентов от общего оборота товаров, даже больше в случае особо дефицитных предметов повседневного пользования и дорогостоящих товаров. Особенно пострадавшие от бомбежек беженцы и перемещенные лица, у которых вообще ничего не было, вынуждены были полагаться на черный рынок, чтобы приобрести самое необходимое. Там, однако, было доступно почти все, не в последнюю очередь потому, что большое количество товаров из запасов союзных армий попало на черный рынок нелегально, а многие товары первой необходимости нельзя было приобрести за рейхсмарки, а если и можно было, то в недостаточном количестве. Руководство компаний также пыталось получить дополнительное продовольствие для своих работников. Производственные советы стали участниками серого рынка. Поэтому во многих компаниях работники требовали, чтобы часть их зарплаты выплачивалась товарами, что еще больше раздувало черный рынок. Однако, прежде всего, начались регулярные поездки горожан в близлежащие сельские районы, где они стремились обменять у крестьян дополнительные продукты питания на украшения или предметы домашнего обихода, что принесло многим крестьянам определенное процветание и столько же зависти и недовольства.

Бедность, дефицит и черный рынок изменили нравы. Участились преступления, связанные с голодом. Уровень преступности вырос. В Берлине количество краж увеличилось в десять раз, также чаще регистрировались грабежи и групповые преступления – упадок ценностей, который, однако, лишь продолжал то, что скрывалось власть имущими в годы войны, но уже было распространено повсеместно. На черном рынке наживались прежде всего крестьяне, розничные торговцы и все те, кто имел что-либо для обмена. Как и во время войны, черный рынок усугублял социальное неравенство. В выигрыше оказывались предприимчивые и ловкие, хитрые и беспринципные, люди со связями в оккупационных властях, короче говоря, все те, кто лучше всего умел справляться с реалиями рынка и власти, быстрыми изменениями цен и меняющимися потребностями – «рыночная практика», которую, по крайней мере на Западе, можно было понимать как подготовку к капиталистической экономике. Это с одной стороны. С другой стороны, черный рынок был раем для спекулянтов и мошенников – и этот опыт также имел долгосрочный эффект: даже через десять лет после окончания войны в Западной Германии все еще можно было увидеть предвыборные плакаты с изображением черного рынка в качестве пугала 12 .

12

Lutz Niethammer: Privat-Wirtschaft // idem. (Hg.), Hinterher merkt man. S. 17–106; Zierenberg, Stadt der Schieber. S. 317 ff.; Boelcke, Der Schwarzmarkt; Steege, Black Market.