История города Рима в Средние века
Шрифт:
Ускоренным маршем Генрих вернулся в Рим 21 марта 1084 г., вступил в город, как некогда Тотила, через ворота св. Иоанна и разместился вместе с антипапой в Латеране. Короля сопровождали его жена и несколько германских и итальянских епископов и нобилей. Насколько неожиданным был такой исход борьбы для Генриха, видно из того письма, которое он написал после своего коронования епископу вердюнскому Дитриху: «В день св. Бенедикта мы вступили в Рим; мне до сих пор кажется, что я вижу это во сне; я готов сказать, что Господь, послав нам этих десять человек, сделал для нас то, чего не могли бы достигнуть наши предки и с 10 000 человек. Потеряв всякую надежд у овладеть Римом, я уже хотел вернуться в Германию; но тут явились римские послы; они призвали меня в город, и мы были приняты им с ликованием».
Григорий, готовый скорее умереть, чем унизить себя перед королем, оставался в замке св. Ангела, охраняемый только горсткой решительных людей. Еще не все, однако, было потеряно для него. Значительная часть знати оставалась пока на его стороне; наиболее неприступные места в Риме были так же в руках папы. Его племянник Рустик занимал Целий и Палатин; Капитолий был во власти фамилии Корси; Пьерлеони владели островом Тибра. Тогда Генрих решил сразить своего врага политическим актом, совершенным в самом Риме, и с
Затем Генрих быстро повел осаду римских укреплений; они должны были пасть, и та же участь ждала замок св. Ангела, в котором сберегалась самая дорогая добыча; ведь некогда эта крепость уже была однажды завоевана Оттоном III. В Septizonlum, на Палатине, племянник Григория оказал отчаянное сопротивление. Монахи монастыря Св. Григория на Clivus Scauri сделали этот замок почти неприступным. Постройки древних римлян возводились в таких колоссальных размерах, что даже те здания, которые служили городу украшением, кажутся великанами по сравнению с крепостями нашего времени. Поэтому Генриху пришлось осаждать Septizonlum как настоящую крепость. С помощью осадных машин ряды роскошных колонн, поставленных друг на друга, были опрокинуты и когда Рустик наконец сдался, один из самых прекрасных памятников Рима уже был наполовину разрушен. Точно так же был взят приступом Капитолий с его башнями, который защищали сторонники Григория Корси, происходившие, вероятно, из корсиканской колонии Льва IV Принадлежавшие им дворцы были разрушены и сожжены, и Генрих, торжествуя, мог объявить древний Капитолий своей временной резиденцией.
Оставался еще замок св. Ангела, где укрывался папа. Римляне сами обложили замок; окружив его плотным кольцом, они рассчитывали, что голод заставит осажденных сдаться. Тем временем послы папы без устали ездили по Кампаньи, разыскивая Роберта Гюискара, чтобы броситься к его ногам и умалять его прийти возможно скорее на помощь папе. Девяносто лет тому назад римлянин Кресцентии, осажденный в замке св. Ангела, боролся с императором, отстаивая независимость города; теперь в этом же замке был осажден императором папа, защищавший независимость церкви от светской власти. Трагическая история мавзолея Адриана, времена Велизария и Тотилы, Альберика, Марозии и Кресцентия, образы задушенных в мавзолее пап – все это невольно должно было вставать в памяти Григория в те тревожные дни, когда он находился под сводами замка и слышал раздававшиеся снаружи неистовые крики римлян и германцев. Какая участь постигла бы Григория, если бы он отдался в руки Генриха? Снедаемый желанием отомстить за свой позор в Каноссе, Генрих, вероятно, поступил бы точно так же, как некогда поступил его отец по отношению к Григорию VI. Величайший из всех пап был бы уведен императором за Альпы и затем закончил бы свою жизнь как пленник где-нибудь в Шварцвальде или на Рейне. Поднявшись на стены мавзолея, Григорий мог видеть разорение, которому подверглись Леонина и Рим. Но тщетно всматривался папа в Тусцийскую равнину, надеясь увидеть войска своего друга маркграфини; они не показывались, и, мучимый ожиданием, Григорий обращал свои взоры в сторону латинской Кампаньи, откуда должны были явиться конные отряды норманнского герцога. Наконец их сверкающие копья показались к югу от Палестрины. Узнав о бедственном положении папы, Гюискар решил поспешить к нему на помощь, так как с падением Григория Генрих мог бы обратить свое оружие против него самого, образовав грозный союз всех его врагов. Гюискар выступил в поход в начале мая, имея 6000 всадников и 30 000 человек пехоты; в этом войске было немало жадных к добыче калабрийцев и еще более диких сарацин из Сицилии. Дезидерий уведомил папу о походе Гюискара и в тоже время сообщил об этом так же императору. Такое двусмысленное поведение подверглось строгому осуждению; Дезидерия упрекали в том, что из осторожности он служил двум господам, которые были во вражде между собой. Счастье только посмеялось над Генрихом; этому Танталу Средних веков не довелось ни разу добиться настоящего успеха. Вступить в борьбу с самыми грозными воинами того времени Генрих не мог, так как войско его было невелико; остаться в Риме он так же не мог: непостоянные римляне не внушали ему доверия; к тому же некоторые укрепления все еще оставались в руках сторонников Григория. Вынужденный таким образом покинуть город, чтобы не быть самому осажденным, Генрих приказал разрушить на Капитолии башни, а в Леонине стены и, как некогда Витигес перед приближением Велизария, созвал римлян в собрание. Объявив, что государственные дела призывают его в Ломбардию, он уговаривал смущенных его удалением римлян не сдавать города и обещал им скоро вернуться. Затем, предоставив римлян их собственной участи, Генрих вместе с Климентом III 21 мая направился по Фламиниевой дороге Civita Castellana, чтобы оттуда проследовать дальше.
В то время как Генрих отступал от Рима, всадники Гюискара показались у Латеранских ворот. Двигаясь ускоренным маршем, Гюискар шел долиной Сакко, по Латинской дороге, и достиг Рима 24 мая – через три дня после ухода Генриха. Предполагая, что Генрих удалился из Рима с той целью, чтобы сделать неожиданное нападение с тыла, Гюискар сначала расположился лагерем у Aqua Martia и простоял здесь три дня. Римляне не впустили его в город. Мужественное сопротивление, которое они оказали Гюискару, является блестящей страницей, начертанной в их средневековой истории. Бедственное положение римлян в то время заслуживало полного сочувствия; император, во власть которого был отдан ими город, покинул их, и жестокая осада, длившаяся целых три года, завершилась тем, что злополучный Рим был предоставлен на разграбление алчным норманнам и сарацинам, призванным папой.
Таким образом, воинственному герцогу удалось увенчать себя славой покорителя Рима, составляющей удел лишь немногих героев. Счастье служило этому герцогу вернее, чем Помпею и Цезарю. Войска восточного императора были разбиты Гюискаром в Альбано; западный император был обращен им в бегство; им же был восстановлен на Святом престоле и величайший из пап. В истории редко встречается такое поразительное зрелище, как стоящие один возле другого образы Григория VII и его избавителя Гюискара. Заключая в свои объятия героя Палермо и Дураццо, признательный папа должен был вспомнить Льва IX; в свою очередь и Гюискар не мог не почувствовать изумления при виде совершенно изменившихся обстоятельств: некогда, на поле битвы при Чивита, он стоял коленопреклоненный перед папой, который был взят им в плен; теперь он приветствовал этого папу, которого спас от его лютых врагов
Между тем в злополучном Риме, который Гюискар отдал своим солдатам на разграбление, разыгрывались сцены насилия, еще более ужасного, чем при нашествии вандалов. Нa третий день римляне восстали и с бешеной яростью напали на своих победителей – варваров. Имперская партия, успевшая вновь сплотиться, надеялась, что ей удастся отчаянным нападением одержать победу. Но на помощь Гюискару, положение которого оказалось опасным, поспешил из лагеря юный сын Гюискара Рожер с 1000 всадников. Римляне боролись мужественно, но вынуждены были все-таки сдаться. Восстание было подавлено среди потоков крови и пламени пожара, так как Роберт ради своего спасения приказал поджечь город. Когда пожар прекратился и битва стихла, перед глазами Григория открылась картина Рима превращенного в дымящееся пепелище; сожженные церкви, разрушенные улицы, тела убитых римлян – все это явилось безмолвным обвинителем папы, и он не мог не отводить своих взоров, когда перед ним проходили сарацины, гнавшие в свой лагерь толпы связанных римлян. Знатные женщины, мужчины, именовавшиеся сенаторами, дети и юноши, обреченные на рабство, выставлялись на продажу так же открыто, как скот. Некоторые римляне, и в их числе префект города, назначенный императором, были уведены как военнопленные в Калабрию.
Но готы и вандалы были счастливее норманнов, так как овладели Римом в то время, когда его сокровища еще были неисчерпаемы; добыча мусульман, служивших в войске герцога, не могла сравниться даже с той, которая 230 лет назад досталась их предкам, разграбившим базилику Св. Петра. В XI веке нищета в Риме была полная и даже в церквях не было украшений. Изувеченные статуи попадались лишь кое-где в разоренных улицах или валялись в кучах мусора среди развалин терм и храмов. И только уродливые изображения святых, которые еще можно было найти в базиликах, точно так же уже успевших прийти в ветхость, могли послужить грабителям некоторой добычей, так как к этим изображениям привешивалось золото, которое жертвователи приносили в дар.
Охваченные животной страстью, победители целыми днями предавались насилиям, грабежу и убийству. Наконец римляне, с обнаженным мечом и веревкой на шее, явились к герцогу и пали к его ногам, умоляя о пощаде. Грозный герцог почувствовал сострадание, но уже не имел возможности возместить римлянам их потерь. В истории Григория разорение Рима является более темным пятном, чем в истории Гюискара. Не желая, может быть, этого разорения и чувствуя весь ужас при виде Рима, охваченного пламенем, Григорий, тем не менее точно движимый Немезидой, остался пассивным зрителем бедствий, постигших Рим. Не сказалась ли в Григории VII, когда на его глазах и по его вине горел Рим, такая же ужасная роковая сила, как и в Наполеоне, когда он с невозмутимым спокойствием объезжал поля битв, обагренные кровью? Полной и прекрасной противоположностью образу Григория VII является образ Льва Великого, спасающего священный город от Аттилы и смягчающего участь этого города, когда он был взят грозным Гензерихом. Ни у кого из современников Григория мы не находим указаний на то, что он сделал какую-либо попытку спасти Рим от разграбления или выразил свое соболезнование бедственному положению города. Но что могло значить для человека непреклонной воли разрушение Рима по сравнению с идеей, в жертву которой этот человек принес спокойствие всего мира?
4. Плач Гильдеберта о падении Рима. – Разорение Рима во время Григория VII
Падение Рима оплакивал много лет спустя чужеземный епископ, Гильдеберт Турский, посетивший город в 1106 г. Мы приводим эту трогательную элегию:
«Ничто не может сравниться с тобою, Рим, даже теперь, когда ты превращен в развалины; по этим останкам можно судить, чем был ты в дни твоего величия. Время разрушило твое пышное великолепие; императорские дворцы и храмы богов стоят, утопая в болотах. Твоя мощь миновала и трепетавший перед нею грозный парфянин оплакивает ее. Цари своим мечом, сенат мудрыми установлениями и сами небожители сделали тебя некогда главою мира. Цезарь злодейски решил владеть тобою безраздельно, не думая быть тебе отцом и другом. Ты следовал трем мудрым путям: побеждал врагов силой, боролся с преступлением законом, приобретал друзей поддержкой. Заботливые вожди неусыпно сторожили тебя в твоей колыбели; притекавшие к тебе волной чужеземные гости лелеяли тебя и помогали твоему росту. Триумфы консулов происходили в твоих недрах; судьба дарила тебя своей благосклонностью; художники отдавали тебе перлы своего творчества; весь мир осыпал тебя сокровищами. О горе! Охваченный воспоминаниями, я смотрю на твои развалины, город, и в глубоком волнении восклицаю: ты был, Рим! Но ни время, ни пламя пожара, ни меч воина не могли лишить тебя всей твоей прежней красоты. И то, что остается, и то, что исчезло, велико; одно не может быть уничтожено, другое – восстановлено. Пусть будут и золото, и мрамор; пусть строят искусные мастера и помогают им сами боги, ничего подобного ни тебе, ни твоим развалинам уже не может быть создано. Творческая сила людей вложила некогда в Рим столько мощи, что он мог устоять даже против гнева богов. И их изображения здесь так изумительно прекрасны, что сами боги желают походить на них. Но природа никогда не могла создать тех чарующих изображений богов, какие создал человек. И вот изображение это живет и в нем поклоняются уже не самому божеству, а искусству создавшего его мастера. Счастливый город! О, если б ты не был во власти твоих тиранов, если б властители твои не были презренными обманщиками!»