История и старина: мировосприятие, социальная практика, мотивация действующих лиц

Козловский Степан Викторович

Работа, связанная с анализом эпических материалов, всегда основана на сравнении с письменными источниками, поэтому привлекаются документы эпохи Киевской Руси. Совпадение эпической и летописной социальной практики показывает историчность отраженных ими социальных отношений. Для сравнения с позицией населения относительно социальной практики, которая отражена в эпосе, надо выявить случаи полностью аналогичного восприятия реально происходивших событий в письменных источниках.

Основным требованием к используемым материалам является комплексность, поэтому рассматриваются следующие письменные источники:

Летописи

Несмотря на то, что многие летописи доносят до нашего времени информацию в «транслированном» варианте и были написаны несколько позднее событий, которые в них отражены, благодаря исследованиям А. А. Шахматова [53] можно вести речь о том, что они содержат достоверные сведения предшествовавших им летописных сводов о раннем периоде русской истории. Летописи имеют двойственный характер. Как отмечал М. Н. Тихомиров, «Сила Шахматова именно и заключалась в том, что он изучал

летопись и как памятник историко-литературный, и как памятник исторический». [54] Летописи как исторический источник являются не просто погодными записями (и не всегда ими [55] ), но комплексом разного рода информации, включающим пояснения и литературные произведения (вставки) наряду с погодным изложением событий. Эти «вставки» далеко не всегда случайны и обладают специфическими особенностями в изложении ситуаций, смысл которых может быть раскрыт максимально только с учетом пояснения материалами священного писания, а также анализа былин (Поучение Владимира Мономаха и т. п.).

53

См. также: Шахматов А. А. Разыскания о древних русских летописях. — М.: Акад. проект, 2001. — С. 347.

54

См. также: Тихомиров М. Н. Русское летописание. — М.: Наука, 1979. — С. 21.

55

Тихомиров М. Н. Русское летописание. — М.: Наука, 1979. — С. 7.: «Галицкая летопись XIII в. была первоначально создана как сплошное историческое повествование и была разделена на годы лишь позднее».

В исследовании задействованы материалы Лаврентьевской, [56] Ипатьевской, [57] Новгородской I [58] летописей. Для сравнения с ситуацией в период начала татаро-монгольского Ига над Русью использованы также данные анализа Новгородской 4-й, [59] Софийской I, [60] Софийской II, [61] и Псковских летописей. [62]

56

Лаврентьевская летопись. — Т. 1. — Вып. 1. — 2-е изд. — Л.: Издательство АН СССР 1926. — 286 стб.

57

ПСРЛ. — Т. 2. — Вып. 1, — 3-е изд. Ипатьевская летопись. — П.: Изд. археогр. Ком. РАН, 1923. — 320 стб.

58

Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. — М. Л.: Издательство АН СССР. 1950. — 642 с.

59

Новгородская 4-я летопись. // Полное собрание русских летописей. — Т. 4. — Ч. 1. Новгородская IV летопись. — М.: Языки русской культуры, 2000. — 686 с.

60

Софийская I летопись. // Полное собрание русских летописей. — Т. 6. — Вып. 1. — М.: Языки русской культуры, 2001. — 581. с.

61

Софийская II летопись. // Полное собрание русских летописей. — Т. 6. — Вып. 2. — М.: Языки русской культуры, 2001. — 446. с.

62

Псковские летописи. // Полное собрание русских летописей. — Т. 5. — Вып. 2. — М.: Языки русской культуры, 2000. — 363. с.

Создатели письменной исторической традиции, имевшие обычно церковный сан, обладали иным мировоззрением, чем их «светские» современники. Более того, некоторые черты окружающей действительности просто не могли быть ими отражены в исторических документах. Эти черты считались, по-видимому, неким аналогом нецензурной лексики, «табу» (имена богов и пр.), другие же не привлекали внимания в силу своей общеизвестности.

Летописные данные в отношении эпоса получают особое значение при описании древнейшей социальной практики. Ввиду отсутствия документов значительная часть сведений о событиях истории была получена летописцами из «устного предания», то есть из былин и от очевидцев, что существенно сближает ее изображение в летописях и эпосе в ранний период истории Древней Руси. Это совпадение в изображении реалий социальной практики с письменными источниками позволяет использовать эпические материалы как вспомогательный исторический источник для периода Киевской Руси.

Вместе с тем, трудно игнорировать тот факт, что внимание летописцев и, соответственно, сведения, отражаемые летописями, обычно ориентированы на пристальное внимание к ситуациям, имевшим большой общественный резонанс. Летописцы не могли обойти вниманием такие запоминающиеся события, как пиры князя Владимира I, выдачу замуж княжеских дочерей (Ярослава Мудрого и др.), мятежи, убийство послов (по приказу Владимира Мономаха) и т. д. Подобные происшествия являются общими местами эпической и летописной социальной практики, однако только в рамках эпохи Киевской Руси, без четкого прикрепления к конкретным годам, поскольку указанные события в целом являются «типичными» для общества и государства.

Гораздо большее значение для исторического исследования соотношения устной и письменной исторической традиции имеют занимавшие умы общества «идеи», появлявшиеся в социальной практике в ответ на жизненно важные вызовы окружающего

мира и отразившиеся как в эпических источниках, так и в летописях. Некоторые из таких «идей», соответственно их актуальности и злободневности, отражающих тенденции общественной жизни, могут быть прикреплены к определенному периоду в рамках изучаемой эпохи.

Возможно, примерами подобных «идей» являются всплески однонаправленных событий, таких, как мода на браки с европейскими феодальными домами (преодоление политической изоляции), мода на браки с половецкими княжескими родами (попытки установления мира и союзнических отношений), культ Бориса и Глеба, идея «братолюбия» (идеология непротивления старшему брату и жертвенного отказа от междоусобиц) и т. д. В этой связи В. В. Долгов отметил:

«…первые русские святые — Борис и Глеб потому и святые, что в ответ не подняли руку на брата, почитая его „в отца место“. Однако не утилитарная идея сохранения незыблемости княжеской иерархии сделала Бориса и Глеба самыми любимыми и почитаемыми святыми на Руси. По мнению известного исследователя древнерусской религиозности Г. П. Федотова, основная, характерная черта их подвига — непротивление, жертвенность». [63]

В наибольшей мере эти «идеи» проявляются в контексте литературных произведений, зачастую входящих в состав летописей.

63

Долгов В. В. Очерки истории общественного сознания Древней Руси XI–XIII веков. — Ижевск. Издательский дом Удмуртский университет, 1999. — С. 91.

Литературные памятники

Произведения литературы Древней Руси имеют огромное значение для данного исследования, поскольку позволяют воссоздать культурный контекст общественной жизни, относящийся ко времени их создания.

Иногда отмечается сомнительность атрибуции «Слова о полку Игореве» к эпохе Киевской Руси, но отрицать его историчность и подлинность после исследований Д. С. Лихачева [64] и А. А. Зализняка [65] почти невозможно. Это произведение содержит несколько прямых цитат и перефразированных мест из эпических произведений, что позволяет вести речь о наличии былин еще в XII веке, а также о высокой степени их сохранности.

64

См. также: Лихачев Д. С. «Слово о полку Игореве» и культура его времени. — Л.: 1978.

65

См. также: Зализняк А. А. Взгляд Лингвиста. Слово о Полку Игореве. — М.: Языки славянской культуры, 2004. (Он датирует список (но не текст) СоПИ приблизительно XVI в., отмечает большую вероятность его последнего копирования во Пскове, близость по стилю к Ипатьевской летописи, признаки второго южнославянского влияния и т. д.).

Столь же ценную информацию можно получить и при анализе «Поучения» Владимира Мономаха, в котором показана его социальная практика, «труды» с точки зрения князя, а не летописца. В качестве одного из престижных моментов биографии он указывает поездку из Чернигова в Киев за один день (подобно описанному в былине богатырскому подвигу Ивана Гостиного сына). Таким образом, благодаря литературным произведениям наличие былин в период Киевской Руси можно проследить своего рода «пунктиром».

Анализ эпического восприятия положения женщины и гендерного аспекта социальной практики Древней Руси, более подробно проведенный в первом параграфе третьей главы, был бы неполным без использования материалов «Сказания о Петре и Февронии», близкого по форме к агиографии. Данное произведение хотя и относится ко второй половине XV века, но рассказывает о событиях, произошедших значительно раньше, связанных с Муромским князем Петром, умершим, по преданию, в 1228 г. Это позволяет рассматривать имеющиеся в повести сведения о восприятии поведения женщины в повседневной социальной практике, как относящиеся к домонгольскому периоду. [66]

66

М. В. Кривошеев, в статье «К вопросу о жанре «Повести о Петре и Февронии» отмечает следующее:

«Мы вполне можем согласиться с О. В. Гладковой в том, что Ермолай-Еразм в своем отношении к фольклору не новатор, а скорее традиционалист, находящийся в русле мировой агиографической традиции, которая, используя фольклор, относилась к нему как к исторически достоверному факту… Более того, мы не можем пренебрегать и теми фактами, что наряду с культом святых известному в Муроме еще с XV в. …существуют еще и мощи благоверных Петра и Февронии, покоящиеся ныне в одной раке в Троицком соборе Свято-Троицкого Новодевичьего монастыря. Если говорить о Петре и Февронии как о святых, то святыми становились реально жившие люди».

// Исследования по русской истории. Сборник статей к 65-ти летию профессора И. Я. Фроянова. — СПб. — Ижевск: Изд-во удмуртского университета, 2001. — С. 197–198.

Среди источников по социально-экономической, религиозной и культурной истории заметное место занимают такие литературные произведения, как «Киево-Печерский патерик» и «Моление» Даниила Заточника, достаточно хорошо проанализированные в отношении отражения реальной исторической информации. Особенно детально это сделано в исследовании Б. А. Романова «Люди и нравы Древней Руси». [67] Данные источники используются для анализа повседневной социальной практики, иллюстрации ее близости к эпическому отражению.

67

См. также: Романов Б. А. Люди и нравы Древней Руси // От Корсуни до Калки. — М.: Мол. Гвардия, 1990. — С. 255–471.