История Икс
Шрифт:
Затем мы пошли в музей «Каподимонте» — сурового вида дворец эпохи Бурбонов, строгий и заброшенный, одиноко стоящий в убогом сквере на освещенном солнцем холмике. Один из величайших музеев мира. Наконец-то мама ожила. Счастливая, она погрузилась в мир Рафаэля и Тициана, Эль Греко и Беллини, а все мое внимание переключилось на картину Караваджо.
«Бичевание».
Что тут поделать? С моей чудесной мамой я, конечно же, милая девочка. В последний день перед ее отъездом мы берем такси до вокзала: на поезде, что идет вдоль побережья, она доедет до своей
Сейчас четыре часа дня. Мама смотрит на официанта и на чуточку улучшившемся итальянском с гордостью произносит:
— Un cappuccino, per favore.
Я стараюсь не морщиться. Неужели я была такой же, когда только приехала? Заказывала капучино после полудня? Теперь-то я знаю, что это совершенная бестактность. Неужели я ела спагетти вилкой и ножом, как мама? Наверное. Бог ты мой! А больше всего я ненавижу себя за то, как оцениваю маму. Ужас какой-то! Марк, что ты со мной сделал?
Мама сидит и пьет капучино, стараясь не смотреть в сторону привокзальных попрошаек. Решаюсь быть честной.
— Мам, — говорю я, — извини, что тебе не понравился Неаполь.
— Милая! — вздыхает мама. — Не сказать, что не понравился, просто здесь все… иначе.
— Уверена, в Амальфи тебе будет лучше. Там красиво. И чисто.
Она кладет ладонь поверх моей руки.
— Мне нет дела до Неаполя. Или Амальфи, — говорит мама. — Меня волнуешь лишь ты, моя дорогая единственная дочурка. Я очень тобой горжусь.
— Почему?
— Потому, — отвечает она и ставит кофейную чашку на стол. Ее проницательные глаза неотрывно смотрят на меня. — Потому что ты умница и красавица и поступаешь так, как следовало поступить мне. — (Я удивленно гляжу на маму, не понимая, к чему она клонит.) — Александра, ты живешь по-настоящему! Ты живая! Открываешь для себя мир. Жаль, что я не сделала того же.
— Мам, ты о чем?
— Икс, я люблю твоего отца и обожаю своих детей, всех троих, даже Джонни — в большинстве случаев. Но…
Никогда не видела маму такой. Она борется со своими внутренними демонами, затрагивает больные для нее темы. Ее взгляд теперь устремлен на тающую пену капучино.
— Знаешь, Алекс, — говорит она и поднимает на меня глаза. — Я ведь так и не побыла молодой. По-настоящему. Это очень и очень печально.
— Как…
— Я не понимала, что значит молодость, пока не стало слишком поздно. Пожалуйста, не повтори моей ошибки.
Вот так. Мама стоит на вокзале, ее поезд готов к отправлению. Помогаю донести чемоданы до вагона, она выглядывает из окна и машет мне на прощание. Поезд трогается, а глаза мамы блестят будто бы от слез. Одними губами она шепчет мне: «Я люблю тебя» — и я в ответ отчаянно размахиваю рукой. Стою и смотрю вслед поезду, пока тот не растворяется на горизонте. Хочется плакать.
Весь день меня переполняет неугасаемая ни на секунду печаль. Я словно поникшая, запылившаяся пальма на Партенопе. «Я ведь так и не побыла молодой… Не повтори моей ошибки».
Мне хочется нового опыта. Я молода. Вот и все. Я больше никогда не окажусь в Неаполе двадцатидвухлетней
На следующий день, ближе к вечеру, я беру в руки телефон. Кладу на место. Потом прячу под подушкой. Достаю, набираю номер, считаю секунды, жду.
— Si?
— Buona sera [41] . Э…
— Да?
— Могу я поговорить с Марком? Синьором Роскарриком?
— Как вас представить?
— Александра. В смысле, Икс. Скажите ему, что звонит Икс.
41
Добрый вечер (ит.).
Пауза. На линии появляется Марк.
— Алло? Икс?
Боже мой, этот чудесный голос! Акцент! Как мне хочется расцеловать Марка прямо по телефону. Поплакать на его плече. А потом поцеловать еще раз.
— Алекс?
— Марк, я… Боже… я… я хочу… Просто мне жаль… Я думала, может… Что ты сейчас делаешь?
— Ты хочешь увидеться?
Вот оно!
— Да, — отвечаю я.
— Приходи в «Гамбринус».
— Что, прости?
— Встретимся там вечером, в семь. Сперва мы должны поговорить.
Щелчок.
13
Ну конечно, «Гамбринус»! Здесь все началось, здесь все и закончится — или продолжится. Нервно ерзаю за столиком, пытаюсь не смотреть на часы. Я пришла на десять минут раньше. Может, стоило загадочным образом опоздать? Или одеться как следует? Я в джинсах и простой майке. Сначала раздумывала насчет коротенького платья, но потом решила, что буду выглядеть слишком доступной.
Может, я и доступная. Но только для Марка. Он нужен мне. Его божественные поцелуи. Пью джин с тоником — напиток покрепче, для храбрости — и пялюсь на площадь. Нервничаю. Жду. Снова смотрю на часы.
Вот и Марк. Пришел ровно в семь.
Когда он подходит к столику, я демонстративно смотрю на часы. Нужно разрядить обстановку пустяковым разговором.
— Ты всегда такой пунктуальный?
— Скажи спасибо моей матери, — учтиво говорит он и садится. — Она буквально вбила в меня, что точность — вежливость королей.
— Или достоинство уставших от жизни?
Он смотрит на меня и смеется, я отвечаю тем же. Затем вспоминаю, как мы подходим друг другу. На уровне самых примитивных инстинктов. Надо держаться за эту мысль, если я собираюсь сделать то, что задумала.
— Итак, — уже без смеха произносит Марк. — Ты могла позвать меня лишь по одной причине.
— Да.
— Ты согласна пройти инициацию.
Я отпиваю джина с тоником.
— Да.
Он пристально смотрит на меня. Берет за руку. Разглядывает мои бледные пальцы на своей смуглой ладони.
— Алекс, ты уверена на все сто?
Я застываю в нерешительности, всего на секунду. Нет, не на все сто. Но довольно уверена.
— Да, уверена.
— Значит, в следующий раз мы увидимся в Палаццо Роскаррик.