История Ирэн. Гнев
Шрифт:
Правда, он ещё не знал, что всё-таки потеряет должность, потому как скоро Посольство Бротты обвинит Стоглавую в убийстве своей подданой.
Граф Балашов возвращался со службы домой, но перед этим он собирался заехать к дяде, очень уж ему хотелось увидеться с леди Бейкер. Нанял извозчика и неспешно покатил в сторону дома князя Ставровского. Через какое-то время стало понятно, что уже должен был бы приехать, князь жил в центре, а выглянув в окно экипажа, Балашов понял, что из центра уже выехали. Тогда он постучал извозчику и крикну:
— Любезный, ты куда меня
Экипаж остановился, Кирилл решил вылезти, посмотреть, что случилось. Он распахнул дверцу и внезапно его схватили сразу несколько рук и вытащили из кареты. Он даже не успел скоординироваться. Так и упал с подножки.
Били молча и жестоко, ногами и кулаками, Балашов только и успевал, что прикрывать лицо и голову. Когда он решил, что уже не выживет. Всё прекратилось. Глаза заливала кровь из рассечённого лба, но Балашов разглядел, как к нему склонился кто-то и глухим голосом сказал:
— Будешь ещё блудяшить*, пеняй на себя
(*Бзыря, Блудяшка, Буслай — бешеный повеса, гуляка, старорусское обзывательство, прим. автора)
Сознание уплывало, но ночами ещё было холодно, поэтому Балашов постарался встать. Вскоре ему удалось встать на колени и так на четвереньках он и пополз к экипажу.
Вскоре откуда-то вылез, спрятавшийся извозчик и помог Балашову забраться в карету.
Балашов буквально упал на дворецкого, открывшего дверь дома. Прибежала графиня Елизавета Петровна и чуть не упала в обморок увидев Кирилла всего в крови еле стоящего на ногах, крикнула слуг, барина перенесли в комнату, и послала за доктором.
Доктор вынес вердикт, что у графа перелом руки, перелом носа, скорее всего останется шрам на лице, с остальным, если утром будет кровь в моче снова его позвать.
— Да что же это такое, по столице нельзя проехать, — голосила графиня и попыталась послать за исправниками.
Но Кирилл её остановил. Он понял, что это привет от князя Обухова.
— Вот же, не столица, а «большая деревня», ничего не скроешь.
Это была последняя мысль графа, перед тем как он отключился и провалился в сон.
Это в столице всё заговоры да тайные расследования, а в Никольском уезде в поместье Лопатиных, никаких заговоров пока нет.
С улучшением погоды Ирина озадачилась, что детворе кроме как на старых качелях играть негде. За домом был прекрасный двор, который никак пока не использовался и Ирина, вспомнив детские площадки своего прежнего мира, решила и здесь благоустроить. Начали с ремонта качелей, сделали одни побольше, одни чуть поменьше, Ирина бабам в деревне заказала специальную корзину, плотную да плоскую, ей обили мягким войлоком, и Танюша на ней раскачивалась и визжала, что только птицы разлетались. А для мальчишек, Танечке-то пока рано, Ирина договорилась с Тимофеем, и они сделали деревянные брусья, и поставили два столба, между которыми сделали перекладины, получилась этакая «шведская стенка. Поставили перекладину для подтягиваний, ну и здесь уже Пелагея на помощь пришла, вспомнила, что в деревнях на Волге, ставят столб, на него крестообразную вертушку и к ней привязывают корабельные канаты. Всем было интересно, поэтому сделали быстро, за неделю детская площадка была готова.
А вечерами на ней стали все собираться
А сегодня утром, Ирина наблюдала, пока мальчики занимаются уроками, Никодим со своими служивыми устроились на площадке и делали разминку.
Даже Леонид Александрович вышел и тоже подключился к веселью, кто больше всех подтянется.
Анну Строганову увезли вчера. Приехала за ней карета с двумя сопровождающими и отрядом охраны. На прощание Ирина подарила Анне подарков, и браслеты, и столовое серебро. Мыла разного целую корзину, кримов Анна сама набрала и себе и матушке и подружкам. Надо же рекламировать.
Слёзы были рекой. А уже перед тем, как забраться в карету, призналась всё-таки Анна, что супруг Ирэн её жених. И утирая слёзы, рассказала, что ехала, чтобы убедиться, что Ирэн не достойна барона, но вместо этого, нашла прекрасную женщину и доброго друга.
— Ирэн, я никогда не встану между вами, даже, если папенька не согласится, я лучше сбегу, — горячечно говорила Анна.
Потом воровато оглянулась и тихо, так, чтобы слышала только Ирэн, сказала:
— Передай ему, что я тоже его люблю и буду ждать.
Анну увезли утром, а к вечеру приехал Путеев с огромным букетом розовых роз и где нашёл-то только в начале апреля.
Розы Ирина поставила в холле, а Путеев, конечно, расстроился. Но был полон решимости, через два дня он уезжал в столицу на съезд медикусов и собирался поехать в Кузьминки к отцу Анны, просить её руки.
— Я не отступлюсь, Ирэн Леонидовна, если она тоже любит меня, я не отступлюсь
Ирина, которая сначала не собиралась передавать Путееву послание от Анны, не выдержала и всё же сказала:
— Не сомневайтесь, Николай Ворсович, ваши чувства взаимны
Пока Путеев не уехал, Ирина решила показать ему то, что получилось у Павла, когда она ему поставила задачу сделать скальпель*.
(*Инструменты, похожие на современный скальпель, описаны и в трудах древнегреческих ученых, и в произведениях, принадлежащих Древнему Риму. В Средневековой Европе принципы лечения претерпели изменений: вместо рассечений, запрещенных церковью, практиковались только кровопускания и ампутации. Выполняли их ланцетом — обоюдоострым кинжалом, ампутационными ножами и специальными пилами для костей. Настоящий скальпель для ювелирных хирургических вмешательств появился только в XIX веке.)
Первый образец сделали так же, как и столовое серебро, такой же сплав. Потом Ирина съездила к Картузову и ещё один образец сделали из булатной стали. Ирина посчитала и поняла, что если скальпель из булатной стали подойдёт, то его можно будет очень быстро распространить, потому как цена него в пять раз была ниже, чем у серебряного, да и прочность ювелирного сплава вызвала сомнения. А заточка на булатах держалась очень хорошо, а для скальпеля, это тоже было важно.
Путеев долго рассматривал вещицу, потом попросил, чтобы ему принесли любую кожу. После того, как он несколько раз сделал надрез на свиной коже, он ошарашенно посмотрел на Ирину, подошёл и обнял её. И, нет, в этом не было никакого любовного подтекста, это была благодарность человека, понявшего, что ему только что предложили весь мир.