История капитала от «Синдбада-морехода» до «Вишневого сада». Экономический путеводитель по мировой литературе

Чиркова Елена

Вечный сюжет – Стрекоза и Муравей.

Постепенно экономическая власть переходит к вновь обогатившимся купцам – «новым русским». Это люди с коммерческой жилкой, непременно жесткие в делах. Полуграмотные, но тянущиеся к роскоши и научившиеся уже прожигать деньги.

И здесь купец, и там купец... <…> И всех съест, если ваш брат (дворяне. – Е.Ч.) не возьмется за ум. Не одну французскую madame слопает такой Гордей Парамоныч!{Речь идет о «рейдерском захвате» пансиона, который создала француженка в арендованном помещении. Постепенно в счет арендной платы ей пришлось отдать всю меблировку и утварь. Потом и весь бизнес отошел владельцу помещения, француженка превратилась в наемную управляющую. Затем к ней был заслан повар-воришка, с которым случился конфликт, и она была уволена. Правда, у нового хозяина дело не пошло. Ведь француженка держала отличный пансион, чистый, со вкусной едой и вежливым обслуживанием, да еще по божески обходилась с задолжавшими. «Рейдеру» держать такой пансион невыгодно.}

А он, наверно, пишет “рупь” –

буквами “пь”. Он немца нигде не боится. Ярославский калачник выживает немца-булочника, да не то что здесь, а в Питере, с Невского, с Морской, с Васильевского острова...

Кто хозяйничает в городе? Кто распоряжается бюджетом целого немецкого герцогства? Купцы... Они занимают первые места в городском представительстве. Время прежних Титов Титычей кануло. Миллионные фирмы передаются из рода в род. Какое громадное влияние в скором будущем! Судьба населения в пять, десять, тридцать тысяч рабочих зависит от одного человека. И человек этот – не помещик, не титулованный барин, а коммерции советник или просто купец первой гильдии, крестит лоб двумя перстами. А дети его проживают в Ницце, в Париже, в Трувилле, кутят с наследными принцами, прикармливают разных упраздненных князьков. Жены их все выписывают не иначе как от Ворта{Один из первых кутюрье, родоначальник высокой моды. Англичанин по происхождению, основал модный дом своего имени в Париже, который господствовал на рынке почти всю вторую половину XIX века. Главная клиентка – императрица Франции Евгения.}. А дома, обстановка, картины, целые музеи, виллы... Шопен и Шуман, Чайковский и Рубинштейн – все это их обыкновенное menu. Тягаться с ними нет возможности. Стоит побывать хоть на одном большом купеческом бале. Дошло до того, что они не только выписывают из Петербурга хоры музыкантов на один вечер, но они выписывают блестящих офицеров, гвардейцев, кавалеристов, чуть не целыми эскадронами, на мазурку и котильон. И те едут и пляшут, пьют шампанское, льющееся в буфетах с десяти до шести часов утра.

Что изменилось в наше время?

Купцы не отличаются особой честностью.

Все кругом хапает, ворует, производит растраты, теряет даже сознание того, что свое и что чужое. <…> Только у некоторых купеческих фамилий есть еще хозяйская, хоть тоже кулаческая, честность… <…> Ни в ком нет того, хоть бы делецкого, гонора, без которого какая же разница между приобретателем и мошенником?..

Одна из центральных фигур романа – предприимчивый «бывший военный, даже кавалерист» Палтусов. Его видение бизнес-возможностей в Москве такое: «здесь надо делаться купцом, строителем, банкиром, если папенька с маменькой не припасли ренты». Палтусов очень хочет разбогатеть и сперва выбирает девелоперско-строительную карьеру. Он набивается в помощники к Калакуцкому – крупному строителю-подрядчику. Ведь в это время Москва строится и перестраивается. «Это подрядчик не Бог знает какого ума, без знаний, с грубоватой натурой, а ведет же теперь чуть ли не миллионные дела!» За прошлый год Калакуцкий выплатил своим «простым компаньонам» аж 70 процентов на вложенный капитал. Он заинтересован в помощнике благородного происхождения: тот найдет общий язык и с хозяевами выкупаемых под снос и новую застройку домов, и с местными властями. Еще Палтусов ведет дела на бирже:

– Однако и на бирже тебя видают.

– Бываю.

– Такое время. Не хозяйством же заниматься! Здесь только бороде и почет.

Наконец, Палтусову перепадает управление крупным состоянием некой Марьи Орестовны, влюбленной в него. Она безгранично доверяет Палтусову, а тот в момент соблазна, когда попадается выгодная инвестиция в недвижимость, запускает руку в ее кубышку. Не с целью украсть. Об этом чуть ниже. А сейчас немного об той злополучной инвестиции – это отражение девелоперского бума в Москве. Дело в том, что Калакуцкий стреляется: он набрал слишком много кредитов и не прокрутился. «Векселя пошли в протест. Платежей нет. Дома на волоске. <…> …Товарищество тоже кувырком!.. <…> Профарфорился!..» Прямо Полонский своего времени.

Среди активов Калакуцкого есть дом в Москве, который пойдет с молотка и который можно выкупить дешево, а на его базе…

Палтусов закрыл глаза. Ему представилось, что он хозяин, выходит один ночью на двор своего дома. Он превратит его в нечто невиданное в Москве, нечто вроде парижского Пале-Рояля. Одна половина – громадные магазины, такие, как Лувр; другая – отель с американским устройством. На дворе – сквер, аллеи; службы снесены. Сараи помещаются на втором, заднем дворе. В нижнем этаже, под отелем, – кафе, какое давно нужно Москве, гарсоны бегают в куртках и фартуках, зеркала отражают тысячи огней... Жизнь кипит в магазине-монстре, в отеле, в кафе на этом дворе, превращенном в прогулку. Кругом лавки брильянтщиков, модные магазины, еще два кафе, поменьше, в них играет музыка, как в Милане, в пассаже Виктора-Эммануила. Это делается центром Москвы, все стекается сюда и зимой и летом.

Соблазн оказался непреодолим:

Обладать им есть возможность! Дело состоит в выигрыше времени. Он пойдет с аукциона сейчас же, по долгу в кредитное общество. Денег потребуется не очень много. Да если бы и сто тысяч – они есть, лежат же без пользы в конторе государственного банка, в билетах восточного займа. Высылай (Марье Орестовне. – Е.Ч.) проценты два раза в год. Через два-три месяца вся операция сделана. Можно перезаложить в частные руки. И этого не надо. Тогда векселя учтут в любом банке. На свое имя он не купит, найдет надежное лицо.

В мозгу его так и скакали одна операция за

другой. Так это выполнимо, просто – и совсем не рискованно! Разве это присвоение чужой собственности? Он сейчас напишет Нетовой, и она поддержит его; но он не хочет. Зачем ему одолжаться открыто, ставить себя в положение клиента? Она доверяет ему – ну и доверяй безусловно. Деньги ей нужны только на заграничную жизнь, покупать она сама ничего не хочет. Откуда же грозит опасность?

Палтусов почти честный человек, совсем как осетрина «второй свежести». Он заимствует из капитала Марьи Орестовны недостающие для покупки дома средства, всего-то на три месяца. К тому же Марья Орестовна не накладывала никаких ограничений на распоряжение ее имуществом, и дом можно было бы купить и на ее имя. Но хочется на свое. Недостача открывается случайно, из-за внезапной смерти Марьи Орестовны и следующего за ней дележа наследства. Палтусов все возвращает (он не вор!), но репутация его все равно запятнана. На красивой, богатой и благородной («спортсменке, комсомолке, красавице») ему теперь не жениться. Но на богатой купчихе можно. Если бы не подмоченная репутация Палтусова, это, возможно, был бы мезальянс, а так – самое то. Тем более, что купчиха – дама видная, красивая, трудолюбивая, с состоянием и, по меркам своего круга, образованная. Как выражается Боборыкин, «крупный характер».

Это одна из самых симпатичных героинь романа – Анна Серафимовна. Ее муж, тоже купец, – мот, транжира и (это связанные вещи!) ловелас – бывают и такие, не все, оказывается, кто проматывает состояние, – дворяне! Если бы не она, их фирма давно была бы в руках у кредиторов. Ее мужа красотки регулярно раскручивали на деньги, а он тут же выписывал векселя на контору. Но вот Виктор Миронович отстранен от управления фирмой, оставил жене доверенности, а сам укатил в Париж – кутить. Векселя он теперь выписывать не имеет право, Анна Серафимовна может их опротестовать, но он продолжает баловаться.

Виктор Мироныч, который на днях угостил-таки ее вексельком из Парижа. Нашлись добрые люди, дали ему тридцать тысяч франков, наверно, по двойному документу. И там этим не хуже нашего занимаются. О муже она теперь думает только в виде векселей и долгов. Человек совсем не существует для нее. Свободно ей, никто не портит крови… Только днями засасывает ее одиночество. <…> Утром – счеты, в полдень – амбар, вечером опять счетные книги, корреспонденция, хозяйственный разговор по торговле и производству, да на фабрику надо съездить хоть раза два в неделю. Да еще у ней все нелады с немцем-директором, а контракт ему не вышел, рабочие недовольны, были смуты, к весне, пожалуй, еще хуже будет. Деньжищ за Виктора Мироныча по старым долгам выплачено – шутка – четыреста тысяч! Даже ее банкир и приятель Безрукавкин кряхтеть начинает, и у него не золотые яйца наседка несет...

Анне Серафимовне удается удержать фирму от разорения, развестись с транжирой-мужем и счастливо выйти замуж за любимого ею красавца и умничку Палтусова. Не было бы счастья, да несчастье помогло.

Глава 16

Куда делся рецепт бабушкиного варенья

Современный ипотечный кризис и его корни в драмах А.Н. Островского «Лес», «Дикарка» и «Бешеные деньги», романе П.Д. Боборыкина «Василий Теркин» и пьесе А.П. Чехова «Вишневый сад»

Скупкой «мертвых душ» для придания товарного вида расстроенному имению занимался еще гоголевский Чичиков, но в первой половине XIX века разорение дворянства не было таким массовым, каким оно стало к концу столетия. Возможно, дело в отмене крепостного права в 1861 году. Ведь до этого у помещиков был воспроизводимый товар – крепостные, часть из них можно было продать, но непроданные бабы нарожали бы новых. Когда крестьян освободили, и у помещиков осталась одна земля – а это невоспроизводимый ресурс – процесс разорения пошел быстрее: проданную землю назад не воротишь.

Помимо уже знакомого нам Боборыкина о том, как разоряются русские помещики, много писал Александр Николаевич Островский. Он происходил из семьи юриста, получившего потомственное дворянство. Сам учился на юридическом факультете Московского университета, но не окончил его, работал в судах, а потом занялся исключительно литераторством и сотрудничеством с театрами. Пьесы Островского, затрагивающие тему транжирства и разорения помещиков, – это в первую очередь «Дикарка» и «Лес». Они были опубликованы в 1880 и 1871 годах соответственно.

В «Дикарке» в свое поместье возвращается из-за границы Александр Львович Ашметьев. Местное общество налетает на него и просит выступить перед съездом сельских хозяев, который собирается «для изыскания средств, как увеличить доходность имений»{Произведение цитируется по: [Островский 1960б].}. Но Ашметьев отнекивается: «Я человек дореформенный, я учился за границей только изящно проживать деньги». При этом сам стеснен в средствах, автор называет его «представительным, но заметно израсходовавшимся господином».

Вскоре перед Ашметьевым возникает помещик Мальков и предлагает продать рощу, «ту, которая за парком». Ашметьеву жаль старого леса, а Мальков сбивает цену, не брезгуя никакой глупостью: «Молодые-то леса красивей старых. <…> Во-первых, потому что все молодое лучше старого, а во-вторых, в молодых лесах большой прирост, много процентов приростом дают, а старые уже не растут». Ашметьев называет эти рассуждения «новым взглядом на ландшафт», но Мальков хочет приобрести рощу как коммерческое предприятие, а не для любования: «Ландшафты-то хороши, да убыточны; не по деньгам нам; мы, по глупости, больше со стороны доходность смотрим… <…> Доходные-то имения прочней. А ландшафтами-то любуются, любуются, вдруг глядь – и укцион. А с укциону-то купит купец; через полгода, вместо ландшафтов, все полусаженки стоят».