История, конца которой нет
Шрифт:
— Спокойной ночи, Аюола Цветущая, — негромко проговорил Бастиан.
Потом он поднялся в свою комнату.
Спустившись вниз на следующее утро, он увидел, что Аюола все еще сидит на том же месте. Все ее листья, цветы и плоды опали. Она сидела, закрыв глаза, похожая на засохшее черное дерево. Долго стоял перед ней Бастиан и глядел на нее. И вдруг распахнулась дверь в сад.
Прежде чем выйти на простор, он еще раз обернулся назад и сказал, сам не зная кому — Аюоле ли, дому или им обоим:
— Спасибо, спасибо за все!
И вышел в открытую
В эту ночь, оказывается, наступила зима. Снег был по колено Бастиану, а от цветущих зарослей роз остался лишь голый кустарник с шипами. Было безветренно, морозно и очень тихо.
Бастиан хотел вернуться в дом, чтобы взять свой плащ, но двери и окна исчезли. Дом закрылся со всех сторон и был неприступен.
Поеживаясь от холода, Бастиан пустился в путь.
Глава 25
Рудник Забытых Картин
Йор, Слепой Рудокоп, стоял у двери своей хижины и прислушивался. Вокруг простиралась снежная равнина. Тишина была такая, что он уловил шаги путника, хотя тот был еще очень далеко. Но снег скрипел, шаги все приближались. Путник шел к хижине.
Йор, высокий старик, стоял неподвижно, его безбородое, лишенное морщин лицо было серым, как и волосы и одежда, — казалось, весь он вытесан из большого куска застывшей лавы. Только в глубине его слепых темных глаз словно теплился слабый огонек.
Наконец Бастиан — это он и был путником — подошел к хижине.
— Добрый день, — сказал он, — я заблудился. Я ищу родник, где бьет ключом Живая Вода. Не скажешь ли, куда мне идти?
Рудокоп внимательно прислушался к его голосу.
— Нет, ты не заблудился, — ответил он шепотом. — Но говори потише, а то рассыплются мои картины.
Он кивнул Бастиану, и тот вслед за ним вошел в хижину.
Здесь была только одна комнатка, обставленная очень просто, даже убого. Деревянный стол, два стула, нары для спанья и полки с продуктами и посудой. В очаге горел огонь, над ним висел котелок — из него шел пар.
Йор начерпал из котелка две полные тарелки супа — себе и Бастиану, поставил их на стол и жестом пригласил гостя приступить к еде.
Они молча хлебали суп.
Рудокоп откинулся на спинку стула, глаза его смотрели сквозь Бастиана, вдаль. Он спросил шепотом:
— Кто ты?
— Меня зовут Бастиан Бальтазар Багс.
— Свое имя ты, значит, еще помнишь?
— Да. А ты кто?
— Я — Йор. А еще меня зовут Слепым Рудокопом. Но я слеп только на свету. Там, в глубине, в моем руднике, где кромешная тьма, я вижу.
— А что это за рудник?
— Он называется Рудник Минроуд. Это Рудник Картин.
— Рудник Картин? — удивленно переспросил Бастиан. — Такого я никогда не слыхал.
Йор, казалось, все еще к чему-то прислушивается.
— И все же, —
— Что же это за картины такие? — удивился Бастиан.
Йор закрыл глаза и некоторое время молчал. Бастиан не знал, расслышал ли он его вопрос. Спросить его снова? Но рудокоп заговорил шепотом:
— Ничто в мире не теряется и не пропадает. Случалось тебе когда-нибудь видеть сон, а проснувшись, не помнить, о чем он был?
— Да, — ответил Бастиан, — часто так бывает. Йор кивнул с задумчивым видом, потом поднялся и сделал знак Бастиану следовать за ним. Но прежде чем выйти из хижины, он крепко взял его за плечо и зашептал ему на ухо:
— Но ни слова, ни звука, понял? То, что ты увидишь, — мой труд многих лет. Любой шум, даже шорох, может его разрушить. Поэтому молчи и ступай неслышно!
Бастиан кивнул, и они покинули хижину. За хижиной стояла деревянная башня — копер, а под ней уходила в глубь земли сама шахта. Они прошли мимо башни и вышли на широкое заснеженное поле. И тут Бастиан увидел картины — они лежали прямо на снегу, словно драгоценности на белом шелку.
Это были тончайшие прозрачные многоцветные доски, похожие на слюдяные, различной величины и формы, прямоугольные и круглые, одни в виде обломков и осколков, другие же целые и невредимые, некоторые величиной с церковное окно, другие — маленькие, как миниатюры на табакерке. Они лежали рядами, подобранные по величине и форме, и ряды эти тянулись по всей белой равнине до самого горизонта.
Картины были загадочные, и не сразу можно было понять, что на них изображено. Какие-то закутанные фигуры, парившие над землей в большом птичьем гнезде; осел в судейской мантии; часы, которые расползались, как мягкий, незатвердевший сыр; манекены, стоящие на ярко освещенных пустынных площадях. Тут были лица и даже головы, составленные, как из кусочков, из каких-то зверей, и другие, образующие все вместе ландшафты. Но были тут и самые обыкновенные картины: крестьяне с косами на лугу, женщины, сидящие на балконе. Были горные деревушки, морские пейзажи, военные баталии, цирковые представления, улицы и комнаты и все снова лица: старые и молодые, мудрые и простодушные, лица шутов и королей, лица мрачные и веселые. Были страшные картины: казни и пляски смерти, а были и забавные: юная дама верхом на морже или как нос гуляет по улицам, принимая приветствия прохожих.
Чем дольше они ходили вдоль рядов, тем меньше Бастиан понимал, что же это за картины и зачем они здесь. Только одно было ему ясно: на них можно увидеть все что угодно, правда, в совершенно невиданном сочетании, словно сложенное из разрозненных кубиков.
Часы проходили за часами, а Йор и Бастиан все бродили между рядами слюдяных дощечек, пока наконец над широкой снежной равниной не спустились сумерки. Тогда они вернулись в хижину. Едва закрыв за собой дверь, Йор тихо спросил:
— Ну, узнал ты какую-нибудь из них?