История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том I
Шрифт:
Празднества и хлопоты гостеприимства, расточаемые почтенному гостю, не могли отвлечь Наполеона от его великих дел. Флоты, которым предназначалось содействовать высадке, продолжали поглощать всё его внимание. Флот Бреста был наконец готов выйти в море. Снаряжение Тулонского флота, выросшего с восьми до одиннадцати кораблей, потребовало всего декабря. С тех пор как оно завершилось, отплытию на протяжении всего января препятствовал встречный ветер. Адмирал Миссиесси, с пятью оснащенными кораблями в Рошфоре, ждал бури, чтобы скрыть свой выход в море от неприятеля. А Наполеон посвящал это время управлению своей новой империи.
Самое неотложное дело представляла окончательная организация Итальянской республики. Этой республике, дщери Французской, надлежало во всём следовать судьбе матери. В 1802 году Консульта [5] , собравшаяся в Лионе, учредила ее в подражание Франции, установив
Первые шаги в этом отношении, сделанные Камбасересом и посланником Итальянской республики в Париже Марескальчи, нашли благосклонный прием у членов Консульты и ее вице-президента Мельци, хотя последний и примешал к своему ответу довольно желчные соображения. Итальянцы без сожалений принимали превращение своей республики в монархию, потому что надеялись добиться хотя бы частичного исполнения своих пожеланий. Они, конечно, хотели короля, и в качестве такового – одного из братьев Наполеона, но при условии, что выбор падет на Жозефа или Луи, а не на Люсьена, которого они исключали категорически. Затем они хотели, чтобы король принадлежал им целиком и полностью и постоянно пребывал в Милане; чтобы короны Франции и Италии незамедлительно разделились; чтобы все чиновники были итальянцами; чтобы не нужно было более платить субсидии на содержание французской армии; и чтобы Наполеон, наконец, заставил Австрию признать новые перемены.
5
Законодательное собрание Цизальпинской республики. – Прим. ред.
При таких условиях, говорил вице-президент Мельци, итальянцы будут удовлетворены, ибо до сих пор они обнаруживали преимущества своего освобождения лишь в увеличении налогов.
Столь низкие доводы вызывали негодование Наполеона, но не удивляли его, ибо он невысоко ставил людей, хоть и не пытался их унижать. В самом деле, ведь не об унижении думают, когда требуют от них великих деяний. Поэтому доводы Мельци и вызвали его негодование. «Как! – восклицал он. – Итальянцы чувствительны лишь к деньгам, которые платят за независимость! Можно подумать, что они настолько низки и трусливы: однако я далек от того, чтобы считать их таковыми. Могут ли они сами освободиться и защитить себя без французских солдат? А если не могут, то не справедливо ли, что они вносят свой вклад в содержание солдат, которые проливают за них кровь? Кто объединил в единое государство и единый народ пять или шесть провинций, которыми правили ранее пять или шесть разных государей? Кто, если не французская армия и не я во главе ее? Если бы я захотел, то поделил бы верхнюю Италию на кусочки и раздал – частью папе, частью австрийцам, а частью испанцам. Такой ценой я мог обезоружить державы и добиться для Франции мира на континенте. Разве итальянцы не понимают, что с государства, которое включает уже треть всей Италии, начинается восстановление их нации? Разве их правительство состоит не из итальянцев и основано не на принципах справедливости, равенства и благоразумной свободы, на принципах самой Французской революции, наконец? Чего же они еще хотят? Разве я могу сделать всё в один день?»
Наполеон был совершенно прав относительно Италии. Без него Ломбардия удовлетворила бы своими клочками папу, императора Германии, Испанию и Сардинию, послужив возмещением за присоединение Пьемонта к Франции. Это правда, что Наполеон трудился над восстановлением итальянской нации в интересах французской политики. Но разве такое понимание французской политики не оборачивалось великим благодеянием для итальянцев? Разве не должны были они содействовать такой политике всеми своими силами?
Коронация предоставляла случай собрать в Париже делегатов от различных итальянских властей и пригласить вице-президента Мельци. Камбасерес, Марескальчи и Талейран вступили с ними в переговоры и достигли согласия по всем пунктам, кроме одного – уплаты субсидии Франции, ибо итальянцы хотя и полагали французскую оккупацию своим спасением, но не хотели нести за нее расходы.
Затем Камбасерес приступил к переговорам с Жозефом Бонапартом о его вступлении на трон Италии. К великому удивлению Наполеона, Жозеф отказался от трона по двум причинам, первая из которых была весьма естественна, а вторая – весьма самонадеянна. Жозеф объявил, что, поскольку в силу принципа разделения корон владение итальянским троном станет отречением от трона французского, он желает оставаться французским принцем со всеми правами наследования империи. Поскольку у Наполеона нет детей, он предпочитает отдаленную возможность царствовать во Франции немедленному восхождению на трон Италии. Такое притязание было более чем естественным и патриотическим. Второй мотив отказа Жозефа состоял в том, что ему предлагали королевство, расположенное в чересчур близком соседстве, а следовательно зависимое, и потому он смог бы там править лишь под властью главы Французской империи, а ему не подходило царствование такой ценой. Такое желание освободиться
Настояния в отношении Жозефа оказались тщетны, и, хоть о его назначении уже объявили всем дворам, с которыми Франция состояла в сношениях, то есть Австрии, Пруссии и Святому престолу, следовало вернуться к другим мыслям и придумать новую комбинацию. Наполеон решил сам надеть железную корону и именоваться Императором Французов и Королем Италии. Против такого плана имелось лишь одно возражение: он слишком явно напоминал о присоединении Пьемонта к Франции. Существовал риск глубоко оскорбить таким образом Австрию и увести ее от миролюбивых мыслей к воинственным идеям Питта, который со времени своего возвращения к делам старался завязать новую коалицию. Во избежание такой неприятности Наполеон собирался категорически заявить, что корона Италии останется на его голове лишь до наступления мира и что когда придет время, он приступит к разделению королевств, выбрав себе преемника среди французских принцев. В настоящее время он выбрал Евгения Богарне, сына Жозефины, которого любил как собственного, и сделал его вице-королем Италии.
Постановив таким образом, он не слишком обеспокоился тем, понравится ли его решение Мельци, чьи неразумные жалобы начинали его утомлять. В данном случае Наполеон отказался от использования конституционных форм; он действовал как творец, сделавший из Италии то, чем она стала, и имеющий право поступить с ней так, как считал для нее полезным. Талейран подготовил доклад, в котором показал, что итальянские провинции, зависевшие прежде от бывшей Венецианской республики, Австрийского дома, герцога Моденского и Святого престола, объединившись в единое государство, зависели теперь от воли Императора Французов; что он должен предоставить им справедливое правление, сообразное их интересам и основанное на принципах Французской революции, и что он может придать сему правлению такую форму, какая наилучшим образом будет соответствовать его обширным замыслам. За сим последовал декрет, учреждающий новое королевство и подлежащий принятию Консультой и итальянскими депутатами, присутствующими в Париже, с последующей его передачей во французский Сенат и утверждением на императорском заседании в качестве одного из важнейших конституционных актов Империи.
Однако нужно было, чтобы и Италия каким-то образом поучаствовала в принятии новых решений. Задумали и для нее провести церемонию коронации. Решили извлечь из сокровищницы Монцы знаменитую железную корону ломбардских государей, чтобы Наполеон возложил ее себе на голову после того как ее благословит архиепископ Миланский, – сообразно с древним обычаем германских императоров, которые получали в Риме корону Запада, а в Милане – корону Италии. Зрелище должно было взволновать итальянцев, пробудить их надежды, завоевать партию дворян и священников, которые особенно сожалели о монархических формах австрийского владычества, и удовлетворить народ, всегда пленяющийся роскошью своих властителей; ибо роскошь, не переставая ласкать его взор, в то же время питает и промышленность. Что до просвещенных либералов, им пришлось бы в конце концов понять, что лишь воссоединение судеб Италии с судьбами Франции может обеспечить ее будущее.
Решено было, что после принятия нового декрета итальянские депутаты, посланник Марескальчи и обер-церемониймейстер Сегюр отбудут в Милан прежде Наполеона, чтобы организовать итальянский двор и подготовить торжества коронации.
Но прежде депутатов собрали в Париже, представили им декрет, который они единогласно приняли, а затем на 17 марта 1805 года назначили императорское заседание Сената. Император явился в Сенат в два часа, со всей помпой конституционных государей Англии и Франции, когда они проводят королевские заседания. Встреченный у дверей Люксембургского дворца большой депутацией, он воссел затем на трон, вокруг которого разместились принцы, шесть великих сановников, маршалы и великие офицеры короны. Он приказал оповестить присутствующих об актах, которые должны были стать предметом заседания. Талейран зачитал доклад, а после него императорский декрет. Затем вице-президент Мельци зачитал на итальянском языке копию декрета, одобренную ломбардскими депутатами, а посланник Марескальчи представил Наполеону депутатов, которые передали ему клятву верности как королю Италии. По окончании церемонии Наполеон, сидя и с покрытой головой, произнес твердую и сжатую речь, смысл которой понять было нетрудно.
«Сенаторы! Мы пожелали в данных обстоятельствах явиться к вам, чтобы сообщить вам наш замысел по поводу одного из важнейших предметов государственной политики.
Мы покорили Голландию, три четверти Германии, Швейцарию, Италию. Мы проявили умеренность среди величайшего процветания. Из множества провинций мы оставили за собой лишь необходимое для поддержания того уважения и могущества, каким всегда пользовалась Франция. Раздел Польши, изъятие провинций у Турции, покорение Индии и почти всех колоний нарушили, в ущерб нам, всеобщее равновесие. Мы вернули всё, что сочли бесполезным для его восстановления.