История Кубанского казачьего войска

Щербина Федор Андреевич

Головатый разделил переселяющихся черноморцев на две части. Одну часть он поручил вести полковнику Тиховскому и велел первыми готовиться к переселению жителям Кинбургской и Березанской паланок. 18 марта 1793 года была отправлена с секунд-майором Шульгой и капитаном Григорьевским первая колонна семейных казаков. Остальное население предполагалось разбить на 20 колонн. Часть переселенцев была направлена через Буг на Соколы, а часть через Днепр на Береслав. Начальниками колонн были назначены полковник Белый, бунчуковые товарищи секунд-майор Бурнос, капитаны Танский, Лисица, поручики Маленский, Дрига, Никопольский, Брунько, Миргородский, Куций, Иваненко, Верис, Сташков, Малый, Толмачевский, Семенко, прапорщики Дозовой, Голубицкий, Щербина и полковой хорунжий Мазуренко. Колонны под командой этих лиц разновременно приходили на пожалованные земли и занимали указанные места.

15 июля выступил с остальным войском и тяжестями сам войсковой судья Головатый, но направился в Черноморию совершенно другим путем — от Днестра через Крым на Фанагорию. Месяц спустя, 15 августа, эта часть переселенцев

была уже на Тамани.

Но партией Головатого не закончились массовые переселения черноморцев. Кроме семейных казаков в Черноморском войске была масса одиночек — «сиромы», и между ними немало бездомовых и безхозяйных. После окончания турецкой войны «сирома» разбрелась на заработки по разным местам юга и продолжала жить вдали от войска или вне его контроля в то время, когда производились массовые переселения войска на Кубань с Саввой Белым, Кордовским, Захаром Чепигой, Антоном Головатым, Тиховским и др. Таких одиночек были целые сотни.

Поэтому вице-адмирал де Рибас, всегда близко принимавший к сердцу интересы Черноморского войска, поручил бывшему за Бугом полковому есаулу Черненко собрать одиночек вместе. На призыв Черненка явилось до семисот черноморских казаков. Все это были люди неимущие, бедняки, которым не на что было переселиться на Кубань. Чтобы не поставить их в безвыходное положение, другой сторонник Черноморского войска, Суворов, распорядился, с согласия графа Румянцева-Задунайского, отправить отряд есаула Черненка на работы в Хаджибей, или нынешнюю Одессу. Здесь черноморцы на лодках и по льду, за известное вознаграждение, вбивали сваи в гавани и выполняли разные другие портовые работы, пока не были потом отправлены на Кубань. Это было последнее массовое переселение черноморских казаков. После являлись в войско то одиночки, то отдельные члены семей, застрявшие или задержанные на стороне от войска.

Несмотря на такое организованное переселение черноморцев в течение двух лет, на новое местожительство перешло далеко не все войсковое население. Одни из казаков, осевши прочно за Бугом и в южной России, сами не пошли на Кубань; другие были так бедны, что им не на что было передвинуться; а третьих, при сильнейшей поддержке местной администрации, не пустили помещики. Эти последние, закрепленные за помещиками казаки составляли большинство. Помещики и мелкие власти всячески задерживали тех, кто намеревался или пробовал перейти в Черноморское войско — силой возвращали с пути следования в войско, сажали под арест, били плетьми, киями и истязали всячески, отрезали чуприны, отнимали жен, детей, скот и имущество, а некоторых довели даже до могилы.

Доставалось при этом всем — и рядовым казакам, и старшине, и даже получившим армейские чины офицерам. Утеснители ни с кем не церемонились. При обилии свободных, пустующих земель колонизаторы Новороссийского края просто охотились за людьми, обращая их в «подданных», а потом и в крепостных. Тому же способствовала предпринятая по отношению к запорожцам правительственная мера. После разрушения Запорожской Сечи ее населению приказано было перейти в поселяне. Только по трем уездам Екатеринославского наместничества — Екатеринославскому, Александровскому и Царичанскому — в 1783 году значилось обращенных в поселяне 4065 муж. и 2452 жен. пола бывших запорожских казаков, затем 1157 муж. и 2487 жен. пола запорожского подданства, а всего, следовательно, 12 161 душ обоего пола. Цифры, по которым можно отчасти судить, как велико было то количество казачьего населения, которое по тем или другим причинам не попало в состав Черноморского войска. Несмотря поэтому на то, что в Черноморское войско записалось много лиц, не имевших никакой связи с Сечью, состав его оказался меньше состава казачества за Бугом.

Казалось бы, что после того как отдельные части войска передвинуты были из-за Буга на Кубань, Войсковому Правительству предстояло разрешить простую задачу расселения прибывших на новых землях. У самого населения и у властей был уже подобный опыт за Бугом. Но последующее показало, что расселение войска по территории было соединено с большими трудностями и неизбежными ошибками. Нужно было разместить население на обширном пространстве, отдельные части которого в хозяйственном отношении не были еще изведаны. Рядом, по границе вдоль Кубани, жили воинственные черкесы, против набегов которых заранее требовалось принять меры, приурочив к ним и расселение. В довершение ко всему, внутреннее управление войска не было ни сорганизовано, ни даже намечено. Приходилось вести все сразу — и расселяться по территории, и обезопасить войско по границе, и вводить порядки внутреннего управления краем. Затруднения и ошибки были неизбежны.

При таких условиях последняя треть 1792 года, зима, весна и часть лета 1793 года пошли на передвижения казачества из-за Буга на Кубань и на зимние стоянки. Пока население оседало во временных селениях, наступила осень 1793 года и зима. Разместить куренные селения на войсковой территории возможно было только с весны 1794 года. К тому времени следовало выработать формы местного управления и установить основания земельных порядков. Без этого нельзя было производить и расселения войска.

И вот, в январе 1794 года Войсковое Правительство опубликовало на имя «господ полковников, бунчукового товарищества, полковых старшин, куренных атаманов и всего войска» акт, озаглавленный «Порядок общей пользы» и заключавший в себе организационные начала по управлению войска, землепользованию и расселению. Этот оригинальный документ подписали кошевой атаман Захарий Чепига, войсковой судья Антон Головатый и войсковой писарь Тимофей Котляревский. Выходило, что свои местные

законы составляли и устанавливали только члены Войскового Правительства — кошевой, судья и писарь, без всякого участия войска. Это была уже своего рода узурпация народных прав и узурпация двойная — не было ни Рады, ни казачьих совещаний, не существовало и правительственных распоряжений на этот счет. Задумал войсковой триумвират установить порядки местного управления — и дал, никого не спрашиваясь, «Порядок общей пользы». Прежде, чем рассматривать этот в высшей степени важный исторический документ, необходимо дать известную оценку и освещение тех лиц, которые приняли на себя столь ответственную роль.

Чепига, Головатый и Котляревский — крупные представители Запорожской Сечи и Черноморского войска. Каждый из них оставил в казачьей истории заметные следы. Но несомненно, что из трех их центральную фигуру представлял собой Головатый.

Головатый, войсковой судья и второе после кошевого атамана в Черноморском войске лицо, был в глазах казаков Антон Андреевич, а Захарий Чепига, кошевой атаман и первая по своему высокому положению в войске особа, просто «Харько». Такое впечатление получается при чтении и внимательном изучении документов, характеризующих положение обоих этих деятелей, с именами которых тесно связана история возникновения черноморского казачества и поселения его на Кубани. Головатый был пан «себе на уме», умевший пользоваться всяким подходящим случаем для войска и лично для себя; Чепига же — прямой человек, простота, добрая душа. Головатый вел сношения с массой лиц, занимавших видное государственное положение; к Чепиге те же лица обращались не всегда и как бы для приличия. Головатый был грамотный и образованный по своему времени человек; Чепига не мог подписать даже собственной фамилии. Важнейшие распоряжения высшей администрации шли через Головатого к Чепиге. И неудивительно, что при таком порядке дел войсковой судья был Антон Андреевич, а батько кошевой просто Харько. В этом, впрочем, не было ничего оскорбительного для последнего. Напротив, казаки, несомненно, больше любили Чепигу, чем Головатого, и в самом названии Харько, которым черноморцы запросто честили кошевого, звучали несомненные ноты задушевности, привязанности и нравственной, так сказать, близости. За этим душевным отношением как бы подразумевались заветные желания народа о том, чтобы всякий Харько мог быть кошевым атаманом и всякий кошевой атаман мог превратиться в рядового Хорька по воле товариства. К Головатому казаки не питали таких чувств. Деятельность старшины-доки в войске и особенно в Петербурге по поручению войска клала резкую грань между Головатым и казачеством, — и Головатый как бы по привилегии был Антон Андреевич.

Антон Андреевич действительно был незаурядный человек и прошел широкую и разностороннюю школу жизненной практики. Родился он в 17З2 голу, был по происхождению сын малороссийского казачьего старшины. Следовательно, получил первые впечатления детства и рос в привилегированноий казачьей среде и, несомненно, в достаточной материальной обстановке. По крайней мере, есть указания, что родители отдали его для образования в Киевскую академию, а это делали только люди состоятельные и чиновные. Из письма священника Сочивца видно, что родители Головатого жили в селении Новых-Санжарах Полтавской губернии, были записаны на поминовение в местную церковь, в которой старик Головатый «положил начала к сооружению нового иконостаса», и что в 1794 году, как писал Сочивец, был еще в живых какой-то дядя Головатого Алексей Федорович. По наведенным, однако, справкам П. П. Короленко, фамилии Головатых в Санжарах не оказалось, чем, по мнению Короленко, подтверждается устное свидетельство родственницы Головатого о перемене им своей фамилии в Запорожской Сечи. Сам Головатый впоследствии энергично отыскивал свои дворянские права и утвержден был в потомственном дворянстве 21 ноября 1791 года. В 1794 году он просил известного министра поэта Р. Г. Державина «приложить старание в доставлении грамоты», а генерала Н. П. Высоцкого, от которого, по-видимому, зависело разрешение дела, извещал о передаче Державину доверенности на получение дворянской грамоты. Все это, вместе взятое, указывает на то, что родители Головатого принадлежали к среднему классу господствовавшей в Малороссии казачьей старшины.

Неизвестно почему, но Головатый не окончил курса в академии и, по преданию, бежал из бурсы прямо в Запорожскую Сечь. Если побег мог быть вызван какими-либо случайными причинами, то место, куда бежал молодой бурсак, указывало на стремление в беглеце к господствующим идеалам того времени, воплощавшимся в казачестве и его боевой деятельности. В Сечь Головатый поступил в 1757 году и, видимо, не сидел здесь сложа руки. По словам историка Запорожской Сечи Скальковского, Головатый считался отличным казаком Кущовского куреня, «грамотным и письменным», и служил первоначально в команде молодиков при боку кошевого находящейся. Но уже в 1762 году, пять лет спустя, он был избран куренным атаманом, т. е. занял самое почетное и самое ответственное место в Сечи. Куренной атаман был «батьком» в курене, пользовался широкой патриархальной властью, «журил» и наказывал собственноручно провинившихся, давал порядок товариству и действовал вообще независимо от высших сичевых властей — кошевого, судьи, писаря и есаула. Понятно, что такую роль могли нести только люди почетные и преклонного возраста, и куренными атаманами были преимущественно «сидоусые диды». Если же Антон Головатый был сделан куренным батьком в 30-летнем возрасте, то это указывало на его незаурядные способности и выдающуюся в войске деятельность. Еще через два года, в 1764 году, 32 лет, он в качестве полкового старшины был поставлен во главе тысячного отряда и громил с запорожцами взбунтовавшихся против хана татар на р. Берде.