История куртизанок
Шрифт:
Все чаще священнослужители, не желавшие соблюдать данный ими обет безбрачия, удовлетворяли плотские желания с помощью женщин, которых могли уложить в постель без всяких последствий. Вполне понятно, что претендентками на роль любовниц становились замужние прихожанки. Эти женщины были доступны, поскольку либо имели причины для встреч со священниками, либо могли их придумать. Им было совершенно ни к чему навлекать на себя гнев мужей, признаваясь в измене, а кроме того, они могли очень легко объяснить причину беременности.
Один священник стал настолько искусным совратителем, что превратил в любовное гнездышко свою церковь. Через потайную дверцу к нему по ночам украдкой приходили замужние любовницы. Потом он грешил с ними у самого алтаря. Немецкий
Другим отъявленным грешником был отец Георг Шерер; по собственному признанию, он начал грешить в 1622 г. и занимался этим до 1650 г. Шерер грешил по крайней мере с четырьмя служанками, каждую из которых отсылал в другой город, как только вступал в близкие отношения со следующей. Бывших любовниц отца Шерера, каждая из которых родила от него ребенка, причем двое детей умерли при подозрительных обстоятельствах, обвинили в грехе прелюбодеяния и в Мюнхене заточили в Соколиную башню, печально известную тем, что в ходе судебного разбирательства там проводились допросы с применением пыток. Перед допросами женщин предупредили, что, если они откажутся от сотрудничества, их подвергнут пыткам, а потом показали жуткого вида приспособления, действие которых им пришлось бы испытать на себе. При виде орудий пыток женщины проявили готовность давать показания.
Троих из них признали виновными и наказали: они были либо публично опозорены — одеты в покаянное платье и оставлены на целый день у позорного столба перед церковью на виду у всех, — либо их навечно выслали. Шерер, ожидавший решения суда в тюрьме для лиц духовного звания, условия содержания в которой были значительно лучше, чем в Соколиной башне, подвергся символическому штрафу.
Клара Штраус была четвертой осужденной сожительницей Шерера и матерью одного из его сыновей. Шерер заявил, что инициатором их отношений являлась Клара, соблазнившая его, когда он был пьян, и в оплату своих услуг потребовавшая тридцать флоринов, что ставило ее в положение блудницы. И действительно, он так ее называл, а она в ответ смеялась и прозрачно намекала на его мужскую несостоятельность. Их половой акт произошел исключительно из корыстных побуждений, заявил Шерер, и был единственным случаем распутства. К сожалению, в ту же ночь его служанка забеременела. Как и другие женщины, с которыми сожительствовал Шерер, Клара понесла наказание.
Четыре года спустя Шерера вновь обвинили в том, что Клара от него забеременела. Несмотря на приведенные доказательства того, что он упрашивал другого священника крестить новорожденного ребенка, Шерер отрицал обвинение, и суд отпустил его без всякого наказания. Прошло еще четыре года, и Шерер вновь предстал перед духовным судом: он признал, что состоял в интимных отношениях с другой служанкой, и умолял о милости. И вновь суд проявил снисходительность. Вместо того чтобы изгнать Шерера из прихода, суд объявил ему строгое предупреждение, обязал три дня провести на хлебе и воде, а также оштрафовал.
Спустя еще двадцать лет уже престарелый Шерер вновь был обвинен: на этот раз клирика уличили в связи с его кухаркой Марией, которая сожительствовала с ним, будучи к тому же его невесткой. Его сын от Клары, женившись на Марии, видимо, хотел скрыть ее отношения с отцом. Священник, совершивший обряд церковного бракосочетания, показал на суде, что Шерер грозил его убить, если он не проведет церемонию. Другой свидетель указал на то, что Шерер помогал Марии избавиться от плода, причем, возможно, не один. И угрозы убийства, и, говоря современным языком, аборты считались тяжкими преступлениями, так что Шерер был осужден на пожизненное заточение в монастыре. Марию казнили — вероятно, ее сожгли у позорного столба, если только, как
К концу XVI в. вместо целибата нормой для католических священников стало внебрачное сожительство. Это было вызвано Реформацией, решениями третьей сессии Трентского собора, проходившего в 1562–1563 гг., десятилетиями преследований священников и изменением методов их подготовки. Постепенно от характерной для Средних веков двойственности восприятия целибата, оказывавшего значительное влияние на отношение прихожан к священнослужителям, не осталось и следа. К этому времени прихожане полагали, что священник должен соблюдать обет безбрачия — тот идеал, который точно соответствовал тому, чему его учили в семинарии. От него ждали, что его одеяния будут отличать его от мирян, что он будет воздерживаться от приверженности таким светскими порокам, как азартные игры, пьянство и распутство. Действительность, конечно, существенно отличалась от этих ожиданий. Хоть большинство священников уже не осмеливались открыто состоять в сексуальных отношениях, многие все же проигрывали в непрестанной борьбе за целомудрие безбрачия, которое обязывались соблюдать. Как ни удивительно, история целибата одновременно является историей сожительства священнослужителей: когда брак под запретом, даже самые прочные союзы объявляются вне закона.
Последовавшие за Реформацией столетия не принесли с собой значительных перемен. Безбрачие для священников в основном продолжает оставаться делом добровольным, и, как свидетельствуют научные исследования, около половины всех служителей церкви — как это было всегда — целибат не соблюдают. Однако приоритеты церкви и церковных общин в этом вопросе теперь кардинально изменились. Поэтому нет ничего удивительного в том, что им так и не удается найти общий язык.
Публичное оправдание церковью преследования священников объяснялось традиционной теологической приверженностью целибату, а также убеждением в том, что безбрачие избавляет священнослужителей от обязательств, которые мешают им целиком посвятить себя пастырским обязанностям. Еще одна, не менее важная причина, о которой не принято говорить, заключается в том, что холостые священники обходится церкви гораздо дешевле по сравнению с женатыми клириками, которые пользуются церковными материальными ресурсами для того, чтобы содержать семью, давать образование и обеспечивать карьерное продвижения сыновьям, а также выделять приданое дочерям, когда те выходят замуж. Сожительницы и дети священников рассматривались как серьезные помехи преданности священников долгу и дополнительные статьи текущих расходов церкви.
С другой стороны, как отмечает историк Генри Ли, для церковной организации в целом эти обстоятельства «делали брак менее желательным, чем сожительство или блуд»{146}. В конечном итоге сожительство и блуд не обязывали священников ни к чему серьезному, в то время как брак и законные дети могли составить потенциальный ущерб церковным богатствам. Священник, состоящий в тайной связи с женщиной, в этом отношении был для церкви значительно менее опасен, чем женатый священнослужитель.
Следствием такой путаницы и противоречий стало увеличение числа сожительниц священников. И, несмотря на все постановления, запрещавшие священникам брать на место домоправительниц женщин моложе тридцати, а порой и сорока лет, любовницы, выступавшие в этой роли, чувствовали себя вполне уверенно. Тайна, окутывавшая эти отношения, и тот факт, что домоправительницы обычно имели самое низкое социальное происхождение, объясняют, что — вплоть до XX в., когда изменилось отношение общества к внебрачному сожительству священников с женщинами и об этом заговорили открыто, — удалось обнаружить совсем немного сведений об отдельных любовницах.