История моего попаданства
Шрифт:
Мира рассказывала о своей прежней жизни, пряча глаза, и попросила никому не говорить о её грехе. Почему в Певунах её приняли без вопросов, она не знала.
Сали заявила, что никаких секретов не имеет, работала себе спокойно в таверне, да и всё. Мол, может, Фаррел вообще ошибается, и никакой магической привязки нет, ведь никто никогда об этом не говорил, верно?
А уж где на самом деле правда — в словах девочек или Фаррела, — попробуй разберись.
Маг сдержал обещание и показал моё лицо в глади спокойного озерка, встретившегося нам по дороге. Я немного испугалась,
Ничего нового, лишь пара штрихов, но теперь моё лицо притягивало взгляд, словно магнитом. Слегка обалдевшая, я с трудом оторвала взгляд от водной глади.
— Ну как? — улыбаясь, спросил Фаррел.
— Вроде, ничего? — Зачем-то вынесла новую внешность на его суд.
— Да, действительно, — усмехнулся маг, — «ничего» — самое подходящее определение. Может, и хорошо, что я не могу распознать малетум?
— Малетум?
— Магическая формула, с её помощью достигается необходимый магический эффект. И которую я не могу распутать.
Точно, учитель магии из него будет, что надо.
— Фаррел, ты выяснил информацию о родных и о доме?
Лицо мага окаменело, мгновенно превратившись в непроницаемую маску, тёплые глаза засверкали колючими льдинками. Ответ был очевиден, но мужчина всё же проговорил:
— Их больше нет.
Печаль Фаррела поймут многие. Далеко ходить не надо — моя мама умерла, когда мне исполнилось тринадцать. Постепенно жизнь наладилось, я пришла в себя и сумела выстоять, потому что знала — мамочка всегда будет со мной. Пусть не здесь, а где-то там, на другом свете… И радость жизни не исчезла — жизни можно и нужно радоваться хотя бы для того, чтобы радовать ушедших близких — вряд ли они почувствовали бы себя счастливыми, узнав о наших страданиях.
Поэтому я просто обняла мага, и мы долго стояли молча, вспоминая каждый своё. Когда напряжённость в теле мужчины начала понемногу спадать, я выскользнула из его объятий, и заглядывая в глаза, продекламировала стихотворение Константина Бальмонта «Смерть». В своё время оно мне очень помогло:
Не верь тому, кто говорит тебе,
Что смерть есть смерть: она — начало жизни,
Того существованья неземного,
Перед которым наша жизнь темна,
Как миг тоски — пред радостью беспечной,
Как черный грех — пред детской чистотой.
Нам не дано понять всю прелесть смерти,
Мы можем лишь предчувствовать ее, —
Чтоб не было для наших душ соблазна
До времени покинуть мир земной
И, не пройдя обычных испытаний,
Уйти с своими слабыми очами
Туда, где ослепил нас высший свет.
Пока ты человек, будь человеком
И на земле земное совершай,
Но сохрани в душе огонь нетленный
Божественной мистической тоски,
Желанье быть не тем,
Бестрепетно иди всё выше — выше,
По лучезарным чистым ступеням,
Пока перед тобой не развернётся
Воздушная прямая бесконечность,
Где время прекращает свой полёт.
Тогда познаешь ты, что есть свобода
В разумной подчиненности Творцу,
В смиренном почитании Природы, —
Что как по непочатому пути
Всегда вперед стремится наше Солнце,
Ведя с собой и Землю и Луну
К прекрасному созвездью Геркулеса,
Так, вечного исполнено стремленья,
С собой нас увлекает Божество
К неведомой, но благодатной цели.
Живи, молись — делами и словами,
И смерть встречай как лучшей жизни весть.
Мои усилия не пропали даром — черты лица мага смягчились, в глаза вернулась улыбка.
— Я рад, что встретил тебя, Вита.
— Я тоже рада, — призналась в ответ и, помолчав, добавила, — Фаррел, прости, что в такой момент говорю о себе, но я не знаю, куда идти и что делать. Я здесь совсем чужая.
На самом деле мне хотелось отвлечь мага от грустных мыслей, дать ему новую цель — разве плохо, если он захочет помочь?
— То, что тебе некуда идти, было очевидно с самого начала, поэтому я и решил пока остаться с тобой.
— И ты не спросишь, откуда я? Почему называю себя чужой?
— Я догадываюсь, — медленно, словно раздумывая, стоит ли говорить, ответил Фаррел, — и пока не прошу раскрывать все тайны. Возможно, когда-то придёт время для откровенного разговора, а сейчас предлагаю просто держаться вместе. Обустроим твою жизнь и, скорее всего, расстанемся.
От этих слов стало мне так грустно, что на глаза выступили слёзы, и, быстро кивнув, я поспешила отвернуться.
***
На следующее утро мы входили в Кембре, владение кхина Ла Эдона.
По всему периметру владения, насколько хватало обзора, виднелась толстая каменная стена, поэтому сначала нам пришлось пройти заставу: две высокие круглые башни, между которыми теснились ворота с роскошным гербом наверху. На шахматном чёрно-белом фоне сверкал красный крест, похожий на мальтийский. С двух сторон его пересекали серебристые стрелы, нацеленные остриями вверх, а в самом низу красовалась длинная витиеватая гравировка на непонятном языке.
За въезд с путешественников взимался символический налог, а торговцы платили по отдельному прейскуранту, исходя из цены ввозимых ими товаров. За нас заплатил маг, так и не признавшийся, откуда у него появились деньги. Стражники, которые собирали пошлину, пропустили наш маленький отряд без вопросов. И досматривать не стали. Зачем тогда они нужны?
На вопрос ответил Фаррел:
— В этом владении всё контролируется магически. Кхин Ла Эдон сам необычайно сильный маг, и в его подчинении состоит целый штат магов, причём не только людей. Я точно знаю, что у него есть парочка эльфов и демон. Вернее, были около пяти лет назад. Если кто-то попытается пронести запрещённые товары, поверь, мы увидим впечатляющее зрелище.