История нравов
Шрифт:
Эта нетребовательность объясняет тот удивительный факт, что среди знати и рыцарства встречалось гораздо больше безобразных физиономий, чем среди городского бюргерства. Большинство знатных, по его словам, родились от грязных мужиков и последних конюхов.
Если низшее дворянство представляло класс, находившийся в полном разложении, так как стал экономической ненужностью, то крестьянство, ближе всего стоявшее к феодальной знати и имевшее с ним очень много точек соприкосновения, представляло собой класс, находившийся тогда в процессе полного преобразования. Развившееся денежное хозяйство не сделало его лишним, но оно должно было внутренне совершенно переродиться, так как всюду переходило от производства для собственного потребления и для нужд общины (марки) к производству товарному.
Производителем всех этих предметов становилась деревня. Под влиянием этого радикального переворота изменилась и половая мораль крестьянства. Стерлись прежде всего старые патриархальные отношения внутри семейного союза, и быстрее всего, разумеется,
Народная мудрость выразила свой взгляд на супружескую верность крестьян в сжатой поговорке: «Попам нет надобности жениться, пока у крестьян есть жены». И этот взгляд рассказчики новелл и фацеций, авторы масленичных пьес и народные поэты комментируют сотней описаний, примеров, анекдотов и сатирических выпадов. Надо, однако, иметь в виду, что в продолжение столетий крестьянин был излюбленным предметом насмешки, что остроумие горожан — все описания крестьянской жизни принадлежат именно перу горожан — с особенной охотой подчеркивало грубость и низменность его вожделений. Такое поведение было, впрочем, совершенно логично. Тип мужика противополагался горожанину не из простого желания злословить и клеветать, ибо это желание могло остановиться и на другом объекте, а потому, что крестьянство было не только угнетенным классом, но и классом враждебным: в интересах бюргерской классовой борьбы было навязать ему всевозможные пороки.
Если мужика изображали не иначе как обжорой, пьяницей, развратником и грубым идиотом, то потому, что таким образом хотели унизить своего классового противника. Но если даже принять во внимание эту общую тенденцию приписывать мужику все грехи и пороки, изображать его вечно обманываемым — и прежде всего, конечно, его собственной женой, — если скинуть с его бюджета даже половину того, что на него наговорили, то и тогда нам придется сказать, что эти описания только до уродливо-смешного преувеличивали основные линии действительности. А что крестьянство действительно отличалось дикостью и грубостью, достаточно объясняется его некультурностью, обусловленной его примитивными экономическими средствами существования. В нем не было и следов какого-нибудь образования, господствовало отчаяннейшее невежество. Столь же невежественный священник с его узким умственным горизонтом был единственным источником знания для деревни. При таких условиях разве могли возникнуть среди крестьянства более высокие этические воззрения, более утонченное нравственное чувство? Ничем не сдерживаемое подчинение инстинкту казалось ему высшим блаженством.
Бесспорно известно, например, что процент незаконных рождений в деревне всегда был выше, чем в городе. Далее: не менее бесспорно, что все указы, изданные властями против «растления девушек, разврата и прелюбодеяния в деревнях», никак не влияли на жизнь, несмотря на то что постоянно возобновлялись, и обыкновенно даже самые суровые церковные епитимьи не приводили к желаемому результату. Эта неискоренимость нравственной разнузданности имела свои основательные причины.
Изнасилование девушек, например, было во многих местностях просто потому неискоренимо, что по господствовавшему наследственному праву сотни парней были лишены возможности жениться, раз старший брат, наследник двора, еще не обладал определенными средствами или если родители еще не передали детям наследство, не желая удовольствоваться своей «старческой долей». Одно это обстоятельство объясняет нам в достаточной степени тот факт, что в таких местностях все указы против добрачного полового общения оставались безрезультатными, а также и то обстоятельство, что в этих местностях ни для девушки, ни для парня не считалось позором иметь незаконных детей. Надо прибавить еще и то, что в деревне не существовало проституции как суррогата брака или, во всяком случае, не в таком размере, как хотя бы в ничтожнейшем городишке. Это учреждение было деревне, конечно, не потому неизвестно, что открытая проституция не вязалась с воззрениями деревни на нравы и нравственность, а потому, что любовь — товар, который можно обменять почти только на деньги, а деньги имелись у крестьянина лишь в очень ограниченном количестве. Так, оставалось только сходиться с крестьянскими женами и дочерьми, а в более богатых деревнях, где существовала женская прислуга, с последними.
Если среди крестьянства господствовали, естественно, более разнузданные нравы, чем в городе, то по отношению к батрачкам и служанкам уже, несомненно, господствовал принцип «chacune pour chacun». Правда, о положении тогдашней прислуги у нас почти нет никаких положительных данных, так как она не нашла своего историка. Но мы знаем, в каких условиях жила прислуга лет сто тому назад и каковы эти условия во многих местах еще в наше время. Мы знаем, например, что очень часто и теперь еще батраки и батрачки спят в одной комнате, что одежда их часто состоит только из рубахи и штанов, из рубашки и юбки. Если мы приложим к быту прислуги Ренессанса масштаб недавних дней или нашего времени, то придется сознаться, что вся женская прислуга находилась всецело во власти парней, батраков и, кроме того, еще хозяина-мужика. И, несомненно, лишь очень немногие служанки избежали такой судьбы, зато было много таких, которые должны были в продолжение года отдаваться не одному мужчине, бывали вечно беременны
Наряду с рыцарем и крестьянином необходимо здесь упомянуть еще о ландскнехте, вытеснившем в XVI в. рыцарское ополчение. Хотя наемный солдат и является, таким образом, совершенно новой социальной формацией, однако о нем необходимо поговорить именно здесь, так как сходство его жизни с жизнью низшего дворянства наложило сходную печать и на его нравы.
В глазах романтиков всех стран ландскнехт — героическая фигура. Однако он отнюдь не является ею, даже в области военного искусства. В XV и XVI вв. большинство наемников вышло не из Швейцарии, а из Германии. Немецкие наемники составляли главный контингент наемных войск всех государей мира. Они сражались в Италии, Испании, Франции, Германии — словом, везде. И притом безразлично, во имя каких интересов и на службе у какого государя.
Так как условия существования как ландскнехта, так и разбойничьего мелкого дворянства отличались крайней неустойчивостью, то и наемный солдат жил исключительно одним днем. Любовь, если встречалась на пути, доводилась до разнузданности. Ибо кто знает, что сулит завтрашний день. Женщиной по той же причине завладевали всегда силой, если к тому была возможность, и не прибегали сначала к утонченному ухаживанию. Для крестьянской жены или девушки было еще честью, если ее насиловали тут же на краю дороги или за соседним кустом, а еще большей честью, если сразу претензию на нее заявляла дюжина ландскнехтов, бросавших жребий, чтобы установить очередь. Та же судьба, естественно, грозила всем женщинам, предпринимавшим путешествие без надежной мужской охраны и попадавшим в руки шайки солдат; в таких случаях последние брали аванс в счет выкупа или — если они бывали милостиво настроены — требовали от беззащитных женщин дорожную подать.
О гнусностях всадников и рыцарей XV в. один хронист сообщает следующее: «В особенности страдали женские монастыри. Не щадили даже маленьких девочек, а жен прямо вытаскивали из домов мужей». Такие же сведения имеются у нас и о поведении ландскнехтов в XVI и XVII вв. Эти последние также никого не щадили — ни девочек-подростков, ни старух, ни беременных. Все без исключения подвергались насилию. Особенно варварски, конечно, вели себя ландскнехты при взятии осажденных мест. В таких случаях «право» было ведь на их стороне, и правом этим пользовались, насилуя женщин особенно изуверским образом и потом убивая жертвы своих скотских вожделений. Вот для примера описание событий, имевших место при взятии и опустошении городка, описание, которое мы находим у одного хрониста: «Много замужних женщин и девушек, даже беременных, подверглось насилию как в самом городе, так и за его чертой. У одной беременной женщины вырвали груди. Двенадцати летнюю девочку растлили до смерти, изнасиловали даже почти столетнюю старуху. Одну благородную даму так обыскали, думая найти у нее золото, что та от ужаса и стыда скончалась. На глазах у мужа опозорили и увели жену и молоденькую дочку, а его самого убили и т. д.»
Эта картина типична, и из истории Тридцатилетней войны можно было бы привести еще сотню подобных описаний. В этой области прогресс мог совершиться и совершался лишь очень медленно. Только самопомощь, к которой в отдельных случаях прибегали крестьяне и бюргеры, ставила некоторую преграду подобным насилиям.
Все сказанное здесь о ландскнехтах вполне приложимо и к морали большой дороги, кишевшей тогда всевозможными отбросами. О Баварии XVI в., например, сообщается: «Страна изобиловала бывшими ландскнехтами и солдатами, ставшими ворами и разбойниками, разнузданными голодными бродягами и босяками всех видов». Немало преступных элементов встречалось и среди «бродячего люда», среди тех многих людей без рода и племени, которыми тогда были полны проезжие дороги. Разумеется, в них нельзя видеть только преступников. Но, с другой стороны, не следует забывать, что среди бродячего люда находилось много разбойников, так как и эта группа еще в большей степени, чем ландскнехты, вербовала своих членов среди деклассированных. Там, где разбойники были в большинстве, они, разумеется, не просили милостыню и не вступали в переговоры, а удовлетворяли свои желания силой -грабили, убивали, насиловали. Что даже и на улицах многих городов честь женщины никогда не была в безопасности, видно из частых и строгих указов городских властей, направленных против возраставшего числа «насилий над честными женщинами и девушками», а также из постановлений, которые запрещали женщинам с наступлением темноты выходить на улицу без света и без мужской охраны.
Там, где любовь сведена к удовольствию, на первом плане стоит принцип разнообразия. Это разнообразие достигается одновременным половым общением с несколькими мужчинами или несколькими женщинами. Тенденция эта главным образом выражается в возникновении института постоянной любовницы или постоянного любовника. Муж имеет кроме жены еще одну или несколько метресс, порой тут же в своем доме. Гейлер из Кайзерсберга пишет: «Есть и такие мужчины, которые содержат в своем доме рядом с женой еще публичную женщину». Жена часто не только супруга, но и метресса другого, порой третьего и т. д. Большинство сексопсихологов ошибочно называют это «прирожденной склонностью женщины к проституции», потому что исходят из отдельных индивидуальных случаев. На самом деле это социальное и потому заурядное явление, обусловленное вышеприведенными экономическими причинами.