История о сене и собаке

Болгова Ольга Васильевна

Он уставился на меня удивленно, наигранно удивленно.

— Вы слишком высокого обо мне мнения.

— Ничего подобного, Роман Петрович, не скромничайте, вы очень успешно обаяли девушку, а потом бросили ее, влюбив в себя!

— Хм… ваш жесткий натиск меня смущает. Но вы ошибаетесь, Дарья Васильевна…

— Я? Ошибаюсь? — возмутилась я.

«Дарья Васильевна, до завтра», — махнул рукой пробежавший мимо главный инженер, с интересом глянув на Лудовина.

— Знаете, Роман Петрович, — продолжила я. — Хотела бы сказать вам пару слов, всего пару, но оставила в кабинете мобильник и должна вернуться

за ним. Если вы не спешите, подождите меня здесь, я вас не задержу надолго.

— Конечно, Дарья Васильевна, подожду, — кивнул он и бросил на меня быстрый странный взгляд.

Добравшись до кабинета и обнаружив злополучного виновника ненужного столкновения на столе, я опустилась в кресло, чувствуя себя до крайности паршиво.

«О чем я собираюсь с ним разговаривать? Отчитывать за то, что он бросил Риту? Но с какой такой стати?

Во-первых, мне следует радоваться этому, а во-вторых, он пошлет меня подальше и правильно сделает, потому что не мое это дело. Странно то, что он расстался с ней и тут же уволился… Что бы это значило? Спрошу его об этом? В конце концов, здесь нет ничего криминального, и я как работодатель имею право интересоваться судьбами своих работников!» Раздраженная собственными сомнениями, я вытащила зеркало, поправила волосы и подрисовала губы.

Приближаясь к выходу из здания, я уже мечтала, чтобы Лудовин ушел, но моим желаниям не суждено было сбыться — он, прихрамывая, прохаживался по тротуару, засунув руки в карманы куртки, и мне ничего не оставалось, как шагнуть навстречу.

— Весь внимание! — сказал он, улыбнувшись.

— Садитесь в машину, — бросила я, щелкая кнопкой дистанционки и направляясь к своей малютке.

— Дарья Васильевна!

— Что? — обернулась я.

Лудовин, стоял, не двигаясь с места.

— Вас что-то не устраивает?

— Я не поеду в вашей машине. Если хотите поговорить, давайте пройдемся пешком.

— Это с какой стати? — возмутилась я.

— Как хотите, Дарья Васильевна… хотя, я мог бы пригласить вас выпить кофе или что покрепче… — заявил он.

Невозможный, невозможный тип! Кто он такой, чтобы так нагло разговаривать? Он издевается надо мной? Может, он — брачный аферист? Ну да, и поэтому пашет на стройке чернорабочим, именно там и находит свои жертвы! Почему же он так кичится своим незавидным положением? Я страшно разозлилась, захлопнула дверцу машины и… согласилась прогуляться с ним пешком. Из принципа. Но пить кофе отказалась, это был бы перебор.

Вечер выдался умеренно теплым, и прогулка по не слишком шумному Владимирскому, даже в компании бывшего футболиста и чернорабочего, а ныне безработного, совсем не повредит. И в фитнес-центр я еще успею.

— У вас есть работа на примете? — спросила я.

— Да, есть, — коротко ответил он.

— А работа на стройке это?..

— Хотите знать, почему я пошел на стройку?

— Нет, не хочу, впрочем, любопытно было бы узнать…

— Хм… ну это длинная и не очень интересная история…

— Можете коротко, я пойму…

— Ну, а если коротко, то я, как вы уже знаете, играл в футбол с двенадцати лет, неплохо играл. Потом попал в аварию, с игрой пришлось завязать, да и со спортом, а на стройку пошел, потому что нужны были физические нагрузки, чтобы восстановиться.

— Но почему на стройку, чтобы восстановиться? Очень странно! Вы же могли заниматься в клубе, в спортцентре, разве нет? А зарабатывать чем-то другим.

— Хм… — он взглянул на меня как-то изучающе. —

Знаете, Дарья Васильевна, чем-то другим, как вы выражаетесь, не вышло, да и желания не было. Мужики тоже удивлялись, зачем меня понесло туда… А может быть, чтобы вас встретить?

— Что? — я остановилась. Да он при этом еще и дипломат! Он, что ко мне клинья подбивает? И как у него хватает наглости вот такое заявлять? Да кто он есть, на самом деле? Альфонс?

— Очень милая шутка, — сказала я.

Лудовин смотрел куда-то в сторону, мы остановились у решетки небольшого сквера, над которой веерами покачивались пожелтевшие листья каштана.

— Ну да, шутка, конечно, прикол, — ответил он. — Слова стоят мало, всякий, кто чего-то хочет, украшает сотней врак одну сомнительную правду.

Я совершенно смутилась и жутко разозлилась, чувствуя, что жаром ударило в лицо, и никакая пудра не спасет теперь мой покрасневший от гнева нос.

— Знаете, Роман Петрович, все это совсем не смешно. Вы решили ухлестнуть сначала за Ритой, а теперь, бросив ее, за мной!

— Поверьте мне, не так ужасна моя вина, как вам сообщила Рита. И я не собирался за вами ухлестывать… — лицо его помрачнело, он, кажется, тоже покраснел. — Я сказал то, что сказал…

Совсем близко от меня были его серые глаза, злые и темные, гладко выбритые синеватые щеки и подбородок, тонкие губы. Я пыталась поймать свою злость, которая стекала, скручиваясь где-то в желудке в горячий дрожащий узел. Вот сейчас возьму и поцелую его в эти тонкие губы, чтобы… я мотнула головой, приходя в себя. Мимо прошел старик, взглянул на нас, что-то пробормотав в пышные седые усы.

В пятницу вечером Федор уже не в первый раз намекнул, что нам, как людям зрелым и лишенным предрассудков, давно пора продвинуться в отношениях, тем более, что союз наш — дело решенное, и нет смысла ждать и откладывать сие знаменательное событие. Я вздрогнула, вспомнила Романа Петровича, пообещала обдумать предложение Федора и дать ответ в ближайшее время, сильно разочаровав жениха, воспылавшего гормоноактивными чувствами. Распрощавшись с обиженным Федором, я отправилась домой и, едва переступив порог, начала дергаться, переживать и третировать население своей квартиры. Василии на меня не отреагировали и устроились в гостиной перед телевизором смотреть футбольный матч огромной важности, зато на кухне Дора разбила стакан с каким-то ядовито-малиновым соком. Его брызги попали на стену и теперь красовались на светло-абрикосовом фоне отвратительными несмывающимися пятнами. Я почти молча проглотила неудачу криворукой племянницы лишь благодаря своевременному вмешательству Кристины. Она взяла Дору под защиту, заявив, что коль скоро здесь начнется гром небесный, от молнии мудрей уйти.

— Лучше уйдет молния! — бросила я и попыталась присоединиться к теплой компании Васек-болельщиков, нервно утрамбовывающих своими пятыми точками мой белый шведский диван. Вид зеленого футбольного поля с мелькающими на его фоне мужскими фигурами снова пробудил моего личного внутримозгового кота, который тут же расправил когти и, напомнив о разговоре под каштаном, спросил: «В какие игры играет Лудовин?». Я попыталась ухватить наглого кота за шкирку, возразив сакраментальным «Какое мне дело до всего этого?», но он начал сопротивляться, вопя, что так просто от него не отделаться.