История одного дня. Повести и рассказы венгерских писателей

Сабо Магда

— Закрой дверь! — сказал Янош.

Мальчик ногой захлопнул дверь.

— Ну, неужели неинтересно? — спросил отец. — Даже не говори, что неинтересно. Ведь я так для тебя стараюсь, тебе так сильно хотелось…

Они посмотрели друг на друга. Морщины на лице отца собрались во взволнованную улыбку. Красные и зеленые огоньки светили с пола, с опутавших всю комнату рельсов, станций, стрелочных будок, шлагбаумов, тоннелей игрушечной железной дороги. Огоньки крохотных семафоров, лампочек.

— Я построил большой виадук! — в радостном возбуждении сказал Янош.

Мальчик стоял руки в карманы и смотрел на отца. Наверное, он не брился сегодня утром, седая щетина покрыла подбородок. Но потом вдруг Яношка

отвернулся — не выдержал отцовского взгляда. На тускло отсвечивающих рельсах стояли два поезда. Пассажирский и товарный. Дизель и паровоз. Возле книжного шкафа правильный, под углом в тридцать пять градусов, подъем рельсов переходил в дугообразный мост, под мостом пересекались пути. И в других местах тоже: рельсы перекрещивались и так и эдак, сразу и не понять было, куда они ведут. — Ну, что скажешь? — спросил Янош. Осторожно, чтобы не поломать сложные пути, он подошел к виадуку. — Подъем по всем правилам. Представляешь, сколько пришлось перепробовать, прежде чем я додумался, под каким углом должен идти подъем, чтобы вытянул паровоз. Но зато сейчас ты бы видел, как он взбегает! Это самый опасный участок пути. Откровенно говоря, он довольно непрочный. Но так, по крайней мере, у него такой же вынос, как у настоящего виадука. Здесь есть из-за чего поволноваться. Я думал, дождусь тебя с окончательной отделкой, но… вот… ты там на катке…

Яношка прислонился к стене. Почему это, размышлял он, девчонки такие хорошенькие, славные, но стоит только захотеть их чуть прижать к себе, тотчас выскальзывают. А ведь я по-настоящему люблю тебя, Вица. Я по-настоящему люблю тебя. Тебе нечего меня бояться. Я люблю тебя, Вица.

— Ну, смотри, — сказал отец. — Давай включим для начала, скажем, дизель. Будь добр.

Завтра я не уйду домой, думал Яношка. Нет, будь что будет. Останусь на катке до закрытия.

— Будь добр! — сказал Янош. — У шестой будки стоит дизель. Видишь, красный сигнал. Будь добр, дай ему свободный путь. Сейчас семнадцать часов пятьдесят семь минут. Опоздание, конечно, прощаем… хе-хе-хе… Монтаж железной дороги. Чрезвычайная задержка. Будь добр, вон там, у шестой будки…

— Папа, — тихо сказал Яношка, — не сейчас.

— Не понимаю.

— Не сейчас. Ладно?

— У шестой будки…

— Нет, папа, не сейчас.

Янош, отец, на коленях стоял у виадука. У подъема, сделанного по всем правилам. Он стоял на коленях, и его руки беспомощно — упирались в пол. Он все еще улыбался.

— Но почему? Вот увидишь…

Яношка повернулся. Он стоял возле закрытой двери, в горле саднило.

— Да что с тобой? — спросил Янош.

— Я еще не сделал алгебру.

— Алгебру? А-а… ну, мы сделаем вместе, после ужина.

Яношка взялся за ручку двери. Господи, думал он, Вица, я тебя люблю. Чувствуешь ли ты это? Знаешь ли?

Он не решался открыть дверь. Ведь это обида. Он знал, это обида для отца. Ручка двери под его ладонью стала горячей. Он слышал, как отец встает, что-то звякнуло, наверное, рельсы. Слышал, как отец отряхивает колени.

— Я же из-за тебя затеял все это, — бормотал Янош. — Спешу домой. Прыгаю с трамвая на трамвай. Из-за тебя. Строю новые линии. Тебе так давно хотелось. Или ты думаешь, мне больше нечего делать?

Почему он не кричит, думал Яношка. Если бы он кричал, было бы лучше.

Дверь все-таки открылась. Вот он уже в прихожей. Постоял, выжидая. Щелкал газовый счетчик — мать готовила на плите. Во дворе горела лампа, ветер раскачивал ее, как фонари на катке. Вица, думал он, боже мой, Вица.

Вдруг он услышал тихое гудение. Дизель отошел от шестой будки, постукивая на стрелках. Вот сейчас, наверное, он взбирается на виадук, мотор его натужно работает.

Мать приоткрыла дверь из кухни и крикнула!

— Наиграетесь — приходите ужинать!

^{Перевод}

Т. Воронкиной

Л. Тоота

Послесловие

Сокровищница мировой литературы богата и велика. Изучить, да что там — просто окинуть взором все это богатство невозможно. Невозможно потому, что писатели и поэты многочисленных народов изо дня в день продолжают обогащать всемирную литературу и искусство, но различие языков и культур, словно стены перегородок, отделяют их друг от друга. Возникает вопрос, какую из жемчужин следует выбрать из общей массы и предложить на суд широкой публики.

В этом смысле советский читатель находится в выгодном положении. Советская литература, сама являясь многонациональной, с особой чуткостью относится к творчеству писателей разных народов. Советский читатель хорошо знаком с литературой небольшого венгерского народа. Имена классиков венгерской литературы — Шандора Петёфи, Мора Йокаи, Кальмана Миксата, Жигмонда Морица, Дёже Костолани — широко известны в СССР.

Однако литература того или иного народа состоит не только из ослепительных звезд. Звездная карта литературного неба гораздо богаче, здесь есть и меньшие светила — или уже забытые, или еще не открытые. И для того чтобы получить картину более достоверную — о литературе, искусстве, культуре, а в конечном счете об истории, жизни того или иного народа, — нужно представить ее во всех цветах с самыми тонкими оттенками. Не случайно в настоящий сборник наряду с произведениями Кальмана Миксата, Дёже Костолани, Жигмонда Морица — писателей, давно и прочно занявших место среди классиков венгерской литературы, вошли также рассказы и новеллы Арона Тамаши, Ежи Енё Тершански, Иштвана Фекете, Эндре Фейеша — более поздних представителей венгерского повествовательного жанра.

На первый взгляд может показаться, что сборнику свойственна некоторая мозаичность. Действительно, открывает сборник повесть патриарха венгерской литературы Кальмана Миксата, а завершает рассказ нашего современника Кароя Сакони. И тем не менее произведения, вошедшие в книгу, роднят многие черты, которые, на наш взгляд, делают оправданным подобное объединение. Мы попытались отобрать из богатейшего запаса венгерской прозы произведения, которые, во-первых, давали бы читателю представление о литературе Венгрии с начала века и до наших дней, а во-вторых, отражали бы те глубинные, коренные перемены, которые произошли в истории венгерского народа за эти годы.

Венгрии, как и большинству европейских государств этого века, суждено было пережить бурный и насыщенный событиями период истории — первую мировую войну 1914–1918 годов, революционные события 1919 года, крах австро-венгерской монархии, конец многонациональной и некогда могучей империи Габсбургов, вторую мировую войну, разгром фашизма, освобождение страны Советской Армией, установление народовластия.

Исторические катаклизмы, крушение старых форм жизни, ее устоев, традиций, принципов — все эти очевидные симптомы внутреннего кризиса австро-венгерской монархии ощущались уже в конце XIX века. Ощущались они и венгерскими писателями. В условиях крайне устаревшего, по сути дела феодального, государственного устройства в конце прошлого века пришли в движение рабочий класс, беднейшее крестьянство, интеллигенция. Старая, консервативная литература, цепляющаяся за прошлое, продолжала традиции народническо-национального направления. Поиск новых путей был равносилен борьбе за новую, реалистическую, литературу, более того — борьбе за новую Венгрию.