Шрифт:
Рисунки О. Земцова
Звезда Утренняя, звезда Вечерняя
Для древнего человека взгляд на небо значил многое. По звездам собирали урожай, следили за разливами рек, начинали военные действия. И течение суток задавалось небесными знаками: Солнце означало день, Луна и звезды — ночь. А в самое прекрасное время, на рассвете и в предзакатных сумерках, являлись две приметные звезды — Утренняя и Вечерняя.
Не заметить их было невозможно — ярче, прекраснее, пожалуй, и не было на небесах. В действительности то была одна звезда, да и не звезда — планета, однако заметили это не скоро. О ней-то, о планете
Венера на протяжении тысячелетий светила влюбленным, и с глубокой древности за ней «закрепили» титул патронессы любви и красоты. В то время все звезды были на одно лицо, лишь цвет позволял их как-то различать. Марс пылал багрянцем, тусклым и зловещим, и наводил на мысль о крови, а от Венеры веяло покоем и безмятежностью… Враждовавшие порой религии древности в одном оказались на редкость солидарны:, звезда была названа женским именем.
Разные языки, разное произношение… «Тиомутири» и «Оаути» у египтян, «Дильбат» у персов, «белоликая красавица Тай-Пе» у китайцев; «Нин-дар-Анной» — «госпожой на небе» — звалась она у астрономов Древнего Вавилона. Имена разнились — лишь смысл оставался неизменным, как неизменна была сама звезда: прекрасная, чудесная, восхитительная…
С древности до нас дошли первые загадки и удивительные совпадения, которыми пестрит «история» Венеры. Среди многих титулов богини Иштар (а звезда Нин-дар-Анна символизировала Иштар, прародительницу богов в Древнем Вавилоне) имелся, например, и такой — «Сестра Луны». Догадывались ли жрецы о том единственном, что роднит Венеру с Луной, о ее фазах? Сомнительно, скорее всего просто совпадение, но совпадение удивительное.
В античности Венера не сразу обрела свое нынешнее имя. С чисто женским непостоянством она сменила несколько богинь-покровительниц — домашнего очага, плодородия, весны. Трудно сказать, кто первым понял, что звезд-то не две, а одна, долгое время равноправно существовали обе точки зрения. Например, в гомеровской «Илиаде» нам встретятся звезда Утренняя — Геспер, «который на небе прекраснее всех и светлее», и Вечерняя — Веспер (в русском переводе «Светоносец»). Но уже пифагорейцы примерно в V–VI веках до нашей эры догадались, что имеют дело с одним небесным телом. А в знаменитом трактате Тита Лукреция Кара «О природе вещей» уже появляется знакомая всем нам латинская Venus.
Занятно, что даже в древние времена, в античности, возникло представление о Венере как о небесном теле, на поверхности которого можно передвигаться, дышать, жить. Кто был автором столь смелого утверждения? А кто первым описал полет на Луну? Чье произведение можно с оговорками назвать «первым в истории научно-фантастическим романом»? В те времена был только один такой человек — Лукиан из Самосаты. Кажется, он дал рождение доброму десятку тем современной фантастики; было бы удивительно, если бы и в «венерианской» тематике он не оказался пионером. Так оно и было: во время аудиенции у Повелителя Луны, короля Эндимиона, герои знаменитой лукиановской «Правдивой истории» (II век н, э.) узнают, что владыка «как-то задумал, собрав самых бедных своих подданных, переселить их на Утреннюю Звезду, которая представляет собой необитаемую пустыню»… Вот вам и «операция «Венера», написанная за восемнадцать столетий до известного романа Пола и Корнблата!
Менялись эпохи, народы, неизменным оставалось небо. Венера по-прежнему была звездою — самой яркой и красивой, но, подобно мириадам других, лишенной отличительных черт.
Казалось бы, все изменилось с изобретением телескопа. Мгновения, когда Галилей направил сконструированную им зрительную трубу на ночное небо, можно смело причислить к «звездным минутам человечества». Правда, сами звезды лишь увеличились в числе, зато планеты… планеты стали ближе. Появилась даже возможность различать отдельные детали на поверхности. Все изменилось, все… кроме Венеры. Не стало больше таинственной звезды, но этот эпитет прочно закрепился за планетой. Так как оказалось, что на Венере ничего не видно. Решительно ничего…
Этим она отличалась от других «детей Солнца» — Марса, Сатурна, Юпитера. Не удалось астрономам обнаружить на Венере ни каналов, ни Кольца,
Нетрудно было предвидеть, что информационный «голод» рано или поздно толкнет астрономов на скользкий путь домыслов, спекуляций, фантазий. Так, в прошлом веке немецкий астроном Иоганн Шретер сообщил о будто бы виденных им горных пиках высотою в несколько десятков километров. А его коллеге Францу фон Груйтуйзену «привиделись» даже гигантские костры, свидетельствующие якобы о периодах повышенной активности венериан во время их религиозных праздников! Ни больше, ни меньше…
Но если астрономы не скупились на фантазии, то что говорить о философах, теологах, писателях!
В 1686 году вышли знаменитые «Беседы о множественности миров», принадлежащие перу французского мыслителя Бернара Ле Бове де Фонтенеля, «наиболее универсального гения своего времени», по словам Вольтера. Трактат написан в форме диалогов с очаровательной и чрезмерно образованной по тем временам собеседницей, маркизой Д., и является яркой пропагандой идей Бруно. Не забыл Фонтенель и обитателей Венеры. По его представлению, «они должны походить на мавров Гранады — такие невысокие, дочерна сожженные Солнцем, искрящиеся остроумием… очень влюбчивы… Большое внимание уделяют они Музыке и Поэзии». Далее Фонтенель уточняет, что Венера намного ближе к Солнцу и воздействие солнечной радиации там, следовательно, неизмеримо выше. А потому «Гранада, во всем своем блеске, — лишь Гренландия по сравнению с Венерой; что же касается ее обитателей, то ваши галантные и остроумные мавры выглядят по сравнению с жителями Венеры тупыми и неповоротливыми лапландцами…» В таком же приблизительно лирическом ключе рисовались венериане французскому писателю Жаку Анри Бернардену де Сен-Пьеру.
А потом начал стремительно набирать обороты мотор научно-технического прогресса. Наступил XIX век, век промышленной революции, век радио и точного подсчета всего и вся. Стали появляться изредка смельчаки, оспаривавшие тезис о том, что жизнь кишмя кишит на всех без исключения планетах Солнечной системы. В анонимном труде (его автором был английский ученый Уильям Уивелл), вышедшем в 1853 году, встречается примечательная фраза: «Верить, что Венера имеет поверхность, аналогичную земной… что этот мир заселен такими же людьми и пасущимися стадами, — есть не что иное, как упражнение в воображении, ничего общего не имеющее с теми сведениями, что дают нам телескопы…»
Впрочем, подтвердилось это много позже, в ту же пору точка зрения скептика не нашла еще сочувствия — «упражнения в воображении» продолжались, и количество самых невероятных фантазий росло из года в год.
Приведем поэтические строчки Анатоля Франса, хорошо выражающие общее романтическое настроение, ностальгию по братьям-инопланетянам:
Я вижу: первою встает над темной чащей, На бледном западе струя свой свет дрожащий, Венера дивная, честь и краса ночей. …В ближайшей к нам звезде наш разум ищет разум. Мы с вами, существа, невидимые глазом! Как нас вы славите, вас прославляем мы. Так выйти хочется нам за пределы круга, Так жажда велика узнать, любить друг друга, Так далеко душа лучи стремит из тьмы!И, наконец, пришла научная фантастика — юная, искрящаяся оптимизмом, жадная в поисках новых ощущений, новых тем и возможностей. Фантастика конца XIX века лишь расправляла плечи и со свойственной молодости верой в собственные силы полагала, что ей все по плечу. Позднее, как положено, пришли самоанализ, трезвость, соразмерность и опыт.
Вот мы и приблизились к собственно «истории Венеры». Истории литературной, вымышленной, но — истории, со своими закономерностями и этапами, переломами и курьезами.