История одной судьбы
Шрифт:
— К вам, Григорий Федорович.
— Вижу.
— Весна торопится.
— Вижу.
— А у вас как?
— Вот я и боюсь…
Они понимали друг друга с полуслова.
— А как у вас новый агроном?
Челушкин улыбнулся.
— Не обижаюсь.
— Нахалка, а так ничего, — добавила Милочка.
Обе девчонки переглянулись и прыснули. Челушкин поглядел на них строгими глазами, и они разом смолкли.
Анна повернулась к Милочке.
— Что значит — нахалка?
— Очень себя высоко несет… — убежденно сказала Милочка. — Что ни скажешь ей — «я знаю» да «я знаю».
Анна обратилась
— Ну, а на самом деле — знает?
— Знает, — подтвердил тот. — Только уж больно непростительная.
— Что значит непростительная?
— Поймает кого на ошибке — обязательно просмеет.
— А ну попросите ее сюда, — распорядилась Анна. — Хочу познакомиться с ней.
Челушкин кивнул той девчонке, что бегала за ним.
— Тася!
Тася опрометью помчалась прочь из конторы.
— А к севу-то она готовится? — спросила Анна.
— Вот в этом-то весь вопрос, — задумчиво сказал Челушкин. — Готовиться-то готовится, да только сеять собирается как-то чудно.
Анна знала Челушкина и видела — относится он к Авериной с симпатией, она нравится ему, но что-то его и настораживает…
Тася опять примчалась.
— Сейчас придет, — сообщила она. — Дома была.
С каким-то вывертом — ногу вправо, ногу влево, носки вместе, носки врозь — она проскочила к своему столу.
Милочка прикрикнула на нее:
— Таська, что это за кренделя?
— Новый танец. Люся вчера показывала.
Анна поинтересовалась:
— Это какая Люся?
— Агрономша. Она все танцы знает.
Она опять повернулась к Челушкину:
— Ну, а как сеять — знает?
— Знает. — Это он сказал уверенно. — Но все хочет сделать по-своему.
— Ну, а если поконкретней? Как — по-своему? — Анна вглядывалась в своих собеседников. — Что-то не пойму… Да где же она?
Милочка усмехнулась:
— Не торопится!
— Она у вас всегда так? — опять обратилась Анна к Челушкину.
— Нет, не всегда, но бывает. — Он сердито взглянул на Тасю. — Ты сказала — кто ее ждет?
Тася пожала плечами.
Анна усмехнулась.
— А может, она и не слышала обо мне?
— Ну да! — убежденно воскликнула Тася. — Ах, говорит, это секретарь райкома, что ли? Скажи, говорит, сейчас приду.
За дверью послышались шаги, дверь отворилась, и появилась Аверина.
Высокая… Что она высокая, Анна помнила по первой встрече в Суроже. В коротком модном пальто из голубоватого драпа с начесом… Анна сразу определила — дорогое пальто. Пальто, какое не по карману сельскому агроному. В серых остроносых туфельках. Деревенская улица еще в снегу, в грязи, но Аверина не пожалела туфель. Малиновый шарфик…
Плоское лицо, монгольские черты, скулы слегка выдаются, косой разрез глаз. В общем, довольно простое лицо. Но раскрашена дерзко: и губы, и брови, и глаза подведены…
Очень не похожа на Анну, какой она себя помнит в Мазилове.
Однако Анна заранее готова простить этой девчонке ее заносчивость и даже легкомыслие, лишь бы она оказалась знающей и восприимчивой, лишь бы из нее можно было слепить что-нибудь подходящее для «Рассвета», для Сурожа, для всей этой трудной стремительной жизни.
Аверина остановилась посреди комнаты, огляделась.
— Здравствуйте, с кем не видалась. Здравствуйте,
Но не подошла, и Анна вынуждена была сама подняться, чтобы подать руку Авериной.
— Долго, — упрекнула, не сдержалась Анна. — Минут двадцать ждем.
— Красилась, — независимо объяснила Аверина. — Не люблю выходить из дому растрепой.
— А для кого… — спросила было озадаченная Анна. — Для кого ж это вы мажетесь?
Она медленно обвела взглядом окружающих — Челушкина, Милочку, двух девчушек… Действительно, для кого?
— А для себя, — ответила Аверина с легким вызовом. — Главным образом для себя.
Вот это-то Анна и должна в ней сломить! Таких девочек надо переделывать. Анна готова отдать ей весь свой опыт, подарить всю свою заботу, лишь бы воспитать из нее настоящего человека.
Они смотрели друг на друга, и Аверина поняла, что Гончарова не хочет замечать ни ее вызывающего тона, ни остроносых туфелек, так контрастирующих рядом с рабочими сапогами Челушкина.
Однако ничто не изменилось ни в лице, ни в позе Авериной, и лишь во взгляде, который она бросила на свои заляпанные туфли, в короткой паузе и еле уловимой краске на лице Анна своим чуть ли не материнским чутьем безошибочно уловила запрятанную куда-то внутрь растерянность очень молодого и очень самолюбивого существа, во что бы то ни стало пытающегося сохранить чувство собственного достоинства.
— Я к вам по поводу севооборота, — сухо сказала Анна. — Я бы хотела, чтоб вы познакомили меня…
Аверина загадочно посмотрела на Анну.
— Но ведь в район, в сельхозинспекцию, все представлено…
— Видите ли, я сама агроном, — пояснила Анна. — И работала именно в этом колхозе. Мне бы хотелось вас послушать. Чтобы вы сами показали…
Неожиданно для самой себя она потеряла нить разговора. Аверина не шла ей навстречу. Слушала и молчала. Разговор не получался.
— Знаете что, пойдемте-ка лучше в поле, — предложила вдруг Анна. — Посмотрим, посоветуемся. Там вы мне все и объясните…
— Хорошо, — с облегчением согласилась Аверина. — Но только я должна сбегать к себе. В таком виде…
Она покосилась на свои испачканные туфли.
— Мы зайдем к вам по дороге, — сказала Анна. — Вы переоденетесь, а я посмотрю, кстати, как вы живете.
LXIII
Анна мысленно рисовала себе жилье Авериной. Кровать. Стол Этажерка с книгами. На стене платья под простыней. Ну, пусть не под простыней, пусть гардероб… Но очутилась она в очень непривычно обставленной комнате, точно перенесенной из какой-нибудь модной московской квартиры. Окна в комнате, конечно, невелики, рамы похожи на решетки, потолок невысок, и пол не паркетный, словом, комната как комната, как десятки комнат в Мазилове, но у Авериной она выглядит совсем не так, как представляла себе Анна. Вместо кровати широкая, застеленная ковром тахта, никаких этажерок — вся стена в асимметричных полках, заставленных безделушками и книгами, окна задергиваются одной пестрой шторой, свисающей от потолка до полу, полированный гардероб, радиола, на стенах странные рисунки — какие-то танцовщицы в голубом, узкоглазая девушка с веером, похожая… Да, очень похожая на Аверину!