История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек
Шрифт:
— Смотри, в зону не таскай, на вахту сдавать будешь, — сказал начальник ЧОС, передавая ей пропуск. — Да, смотри, не потеряй, ясно?
— Ясно!
Заметно стал прибывать день, уже не сумеречно, а по-настоящему светло, и хотя все так же мела колючая поземка и снег засыпал дороги, минул январь и короткий февраль близился к концу.
— Ты, Михайлова, лошадь-то запрягать можешь? — спросил ее как-то, встретив на вахте, капитан ЧОС.
— Нет, не пробовала.
— То-то и видать, что не пробовала, — ощерился
Надя пропустила мимо ушей двусмысленность, всем видом своим показывая неодобрение и даже обиду.
«Каждый сверчок знай свой, шесток». А капитан и не думал ее обижать. Ему в голову не пришло, что на такую «остроту» вообще можно обидеться.
— Тебе когда за хлебом, в три? Выдь пораньше, я с тобой на конюшню пойду, покажу, как запрягать, дело не хитрое. Лошади не боишься?
— Нет!
Три мохнатые лошади нетерпеливо перебирали ногами в своих стойлах.
— Вот, выбирай, тут для хлебовозов двое: старый жеребец Кобчик и такая же старуха Ночка, кобыла.
Надя выбрала Ночку. Ей казалось, что лошадь женского пола смирнее, хотя обе лошади возили с ней хлеб с пекарни.
— Старого жеребца не хочешь? — опять осклабился капитан.
— То-то же, старость не в радость!
Но Надя и на этот раз не обратила внимания на его неуклюжие шутки.
— Кобыла смирнее, — отрезала она строго.
Получив два-три раза хвостом по лицу, Надя все же одолела искусство запрягать лошадей. Через полчаса она смело упиралась валенком в живот Ночке и без труда справилась со всей упряжкой, при одобрительных возгласах капитана.
Лошадь из трофейных конюшен, когда-то видавшая лучшую жизнь, смиренно и терпеливо стояла во время процедуры. Благодарная Надя поклялась себе выпросить на пекарне немного отрубей, угостить умную скотину.
— Приведешь обратно, не забудь ей сенца натрусить. Да ты не гони, не гони, рысака запалишь! — засмеялся им вслед капитан, когда Ночка, лениво переставляя узловатые ноги, потащилась с Надей в пекарню.
Шутник был этот снабженец и не упускал случая посмеяться, хоть шутки его и остроты попахивали блиндажом.
КЛОНДАЙК
Не в ладу с холодной волей
Кипяток сердечных струй.
День за днем ощутимо приближалась весна. Было все так же холодно, и временами бесилась пурга, но днем над снегом едва приметно как бы струился! на солнце воздух. В один из вечеров в хлеборезку пожаловал новый начальник режима. Надя бросила резать хлеб и, отложив нож, встала по стойке «смирно», как и полагалось приветствовать начальство. Валя грохнула об пол ведро и тоже «руки по швам».
— Здравствуйте, — первым сказал он, и не успели девушки ответить, как он тут же добавил. — Продолжайте работать.
Бросив на весы одну из
— Даже не взглянул, вроде бы мы не существуем, словно нас нет, — возмутилась задетая за живое таким невниманием Надя.
— Жлоб! Но какой красавец, не правда ли?
— Для меня все они держиморды, — сердито возразила она.
— Как будто! — не поверила Валя и, лукаво стрельнув своими золотисто-зелеными лисьими глазками, притворно вздохнула. — Экое лицо, создал же Господь! Ничего не добавишь, ничего не убавишь! Эталон мужской красоты!
Надя промолчала, чувствуя, что лиса ее просто дразнит. — Ах, где мои двадцать лет! Увы! — мечтательно покачала она головой. — Настоящий парень с Клондайка!
— Откуда? — не выдержав, переспросила Надя.
— Из Клондайка! Да вы Джека Лондона читали?
— Читала!
— Что?
— Не помню что, кажется, «Сказание о Кише», — соврала она, потому что слышала, об этом «Кише» только по радио в «Детской передаче».
Валя с сожалением посмотрела на нее.
— Вы мало читали!
— Мало, — согласилась Надя.
— А почему? Не любили?
— Почему не любила? — обиделась Надя. — Книг не было.
Это была правда. Раньше, до войны, Алеша брал книги в детдомовской библиотеке, а потом библиотеку эвакуировали вместе с детдомом. У отца были кое-какие книги, да все малоинтересные.
— Ну, может, это и лучше, — неожиданно поддержала ее немка. — Я всегда говорила: книги — наши враги.
Надя удивленно посмотрела на нее. Она знала другое. В школе ее учили: «Берегите книгу», «Книга — твой лучший друг».
— Да, да, парадоксально, но факт, — продолжала немка. — Начитавшись книг, человек начинает жить в вымышленном мире: он жаждет подвигов, славы, богатства. Он хочет быть честным и правдивым, как герои, о которых он читал, ибо порок в книгах осужден и наказан, в то время как в жизни, в реальной действительности, мы видим обратное. Порок всюду торжествует, а почестей и славы добивается тот, кто может, отбросив предрассудок о чести, гордости и порядочности, идти по головам толпы. Лгать с правдивыми глазами, улыбаясь, делать подлость, доносить, убивать.
— Ну, уж это ты круто завернула, — возразила Надя. — Что-то не то, не так!
— Ничуть! Вот возьмите хоть этого Клондайка. Палач с ангельским лицом.
— Так уж сразу и палач, — заступилась Надя.
— Палач! Охранник! Он, не задумываясь, выстрелит в вас, если нужно.
— Его работа такая!
— Вот и я говорю! Зачем он сюда пожаловал? Людей караулить? Значит, нравится…
Надя невесело рассмеялась:
— А ведь верно! Лик-то ангельский, и глаза с поволокой, как у девушки, а душа дьяволу продана… Как у Фауста.