История отношений между русскими князьями Рюрикова дома
Шрифт:
В 10-й год Изяславова старшинства (1064) Ростислав Владимирович, лишенный надежды на старшинство преждевременною смертию отца и обязанный кормиться тою волостию, какую дадут ему дядья из милости, покинул семейство во Владимире Волынском и удалился в Тмуторакань{139}: здесь на отдаленном застепном приморье, окруженном разными варварскими народами, был самый удобный притон варяжничеству; сюда стремились все те, которым почему-нибудь было тесно в обществе, здесь из разноплеменных пришлецев составлялись дружины, готовые на все возможные подвиги под знаменами первого искателя приключений: здесь же надеялся и Ростислав собрать многочисленную и отважную дружину, с которою если и не мог возвратить утраченное старшинство, то по крайней мере мог быть независим от произвола дядей.
В Тмуторакани, зависевшей, как мы видели, от Чернигова, княжил сын черниговского князя Глеб Святославич.
Но когда восточным областям русским нечего уже было опасаться вторжения от исключенного из старшинства князя, области западные терпели от другого подобного же князя, именно от Всеслава Полоцкого. Всеслав наследовал от отца ненависть к потомству Ярослава{142}. В 1067 году он явился во владениях последнего, пожег и разграбил Новгород, не пощадил даже и святыни{143}. Соединенные Ярославичи отплатили Всеславу страшным опустошением его собственных владений и поражением его самого на берегах Немизы, или Немана, которого берега прослыли оттого кровавыми в народе{144}. Желая избавиться и от другого исключенного князя, Ярославичи, подобно греческому правителю Корсуня, прибегли также к лукавству: они призвали к себе Всеслава под клятвою не делать ему никакого зла, нарушили эту клятву, схватили доверчивого князя, отвезли в Киев и заключили в темницу{145}. Но коварство не помогло: исключенные князья множились все более и более.
По смерти Вячеслава Смоленского и переведенного на его место Игоря остались сыновья, которые не могли быть сонаследниками с дядьями и потому должны были оружием отыскивать владения на Руси. Скоро на помощь обделенным князьям является дикая орда кочевников, которая вписала имя свое в наших летописях тем, что участвовала во всех усобицах Русской земли, опустошая ее под знаменами враждующих князей: я говорю о половцах. Этот бич Божий за грехи народа, по выражению летописца{146}, явился в русских пределах еще в 1055 году. Тогда Всеволод Переяславский, вероятно дарами, успел отвратить их от своей области{147}, но ненадолго: в 1060 они явились снова, разбили Всеволода, опустошили страну{148}; в 1068 Ярославичи должны были соединить свои полки для отражения варваров. Но недавнее клятвопреступление против Всеслава требовало казни, говорит летописец{149}, и Ярославичи были наголову разбиты половцами на Альте.
Изяслав явился беглецом в Киев, к ужасу и негодованию граждан, которые считали обязанностию доброго князя умирать за людей, вверившихся его защите. Собралось вече: решили идти просить у князя оружия и коней, чтоб выступить одним против врагов. Согласиться на такое требование значило отказаться от главной своей обязанности и вместе с тем, след., от своих прав, потерять свое значение. Изяслав после долгих споров с киевлянами отверг их просьбу. Тогда народ решился добыть себе князя, который бы мог защищать его, и что предвидели некоторые из думцев Изяславовых, то исполнилось: народ освободил Всеслава из темницы и провозгласил его князем. Изяслав не смел отважиться на борьбу с соперником и убежал в Польшу. Сокровища казны его были разграблены ожесточенным народом{150}. Таким образом, чего князь полоцкий не мог никак достигнуть, будучи свободным, того достиг он, сидя в заключении: «Дотронулся копьем до золотаго стола киевского и разшиб славу Ярослава»{151}. Но ненадолго. Ярославичи не могли равнодушно видеть Изяславова внука на старшем столе. Святославу Черниговскому удалось разбить половцев и выгнать их из пределов своего княжества, а между тем Изяслав приближался с польскими полками. Всеслав вышел было к нему навстречу к Белграду, но видел ясно, что ему нельзя с одними киевлянами бороться против Ярославича и Болеслава Польского, и потому ночью тайно, оставя стан киевлянам, бежал в свою вотчину — Полоцк.
В такой крайности покинутые князем киевляне созывают вече: решено было звать на помощь Ярославичей — Святослава и Всеволода с угрозою, что если братья не пойдут, то граждане в отчаянии зажгут
Освободившись от поляков, Изяслав не показал себя таким незлобливым, каким величает его летописец{153}. Он пошел на Всеслава, выгнал его из отцовской области, которую отдал сперва сыну своему Мстиславу, а по смерти его — другому сыну, Святополку. Но изгнанный Всеслав, за которым в потомстве осталась слава необыкновенной быстроты, с какою перелетал он из одной области в другую{154}, не думал поддаваться Ярославичам: он явился внезапно пред Новгородом, был отражен тамошним князем Глебом Святославичем, но успел выгнать Святополка из Полоцка, хотя и был в том же году разбит другим Изяславичем, Ярополком{155}.
Посылая против Всеслава сыновей своих, Изяслав преследовал в Киеве его бывших приверженцев, действительных или мнимых. Эти люди находили убежище в Чернигове у Святослава. Так, св. Антоний, основатель Печерской обители, подвергнувшийся гневу в. князя как приятель Всеслава, был ночью взят и скрыт в Чернигове Святославом. Если бы даже Святослав сделал это единственно из любви и уважения к св. мужу, то Изяслав, с своей стороны, не мог не оскорбиться приязнию брата к человеку, в котором он видел врага своего. Как бы то ни было, несомненно только то. что между братьями началась распря{156} и что Изяслав вздумал наконец вступить в мирные сношения с князем полоцким, ибо Святослав, уговаривая Всеволода вооружиться на Изяслава, мог переиначить смысл сношений киевского князя со Всеславом, но не мог выдумать факта{157}.
Имеем право заключить также из приведенного случая с св. Антонием, что Изяслав принужден был вступить в связь с непримиримым врагом своим, видя недоброжелательство со стороны брата. Святослав, с своей стороны, видел в таком странном сближении явно враждебное для себя намерение и уговорил младшего брата Всеволода предупредить его. Изяслав был вторично изгнан из Киева, на этот раз уже родными братьями, из которых старший, Святослав, сел на главном столе, в Киеве.
Изгнанник Изяслав с семейством опять отправился в Польшу. Он предвидел, что не найдет уже в Болеславе помощника, и потому надеялся единственно на сокровища, вывезенные им из Киева; но поляки, взявши у него большую часть этих сокровищ, показали ему путь от себя, по выражению летописца{158}.
Тогда осмеянный Изяслав принужден был обратиться к верховному повелителю Польши, римско-германскому императору, и признал себя данником империи{159}. Но Генрих IV не мог думать об утверждении своей власти на востоке Европы, потому что на западе встретил себе противника, который хотел поделить с ним владычество. Генрих мог только отправить к киевскому князю посольство с требованием возвратить престол Изяславу и с угрозою, что в случае отказа похититель испытает силу немецких полков. Послы возвратились к своему государю с богатейшими дарами, каких никогда не видывал двор немецкий{160}; после того можно ли было ссориться с таким богатым и щедрым князем! Наш летописец говорит, что Святослав, желая произвести сильное впечатление на императорских послов, велел показать им свою казну, какой не могли они видеть на западе. При этом летописец вложил в уста послов слова, приписанные прежде св. Владимиру: «Храбрая дружина лучше мертвого богатства, с нею можно приобресть и больше этого»{161}. Летописец прибавляет{162}, что богатство Святослава подобно богатству Езекии рассыпалось ровно но смерти владельца.