История отравлений

Коллар Франк

Горячие споры о том, отравили ли Наполеона на острове Святой Елены, или он умер от желудочного заболевания, ведутся до сих пор. В статье «Остров Святой Елены» современного «Словаря Наполеона» Жана Тюлара тезис об отравлении отвергается, а канадский исследователь Бен Вайдер защищает его. Однако вопрос о том, как именно подавалась информация о смерти императора, является важным. По правде сказать, творцы мифа о Наполеоне не уделяли слишком большого места обстоятельствам его конца. Причиной, возможно, являлось то, что смерть от яда совсем не обязательно способствует возвеличиванию полководца. Главная задача апологетов Наполеона состояла в сотворении образа мученика реакции, которая обрекла его на смерть. Они обращали внимание на непереносимый климат острова (своего рода естественный яд), отсутствие необходимого лечения, суровость местных английских властей, тоску и даже истощение.

Тем не менее сомнения, касающиеся причин смерти императора, появились сразу после его смерти. В Париже говорили

то ли о расстреле, то ли о падении с высокой скалы, то ли о бурной ссоре. Отчет о вскрытии оживил версию отравления, поскольку в нем отмечалось изъязвление желудка. Впоследствии этот факт подтвердили люди, находившиеся рядом с Наполеоном в ссылке. В мемуарах генерала Ламарка можно прочесть следующее: «Все верили, что императора отравил губернатор сэр Хадсон Лоу». И в другом месте: «Сегодня [декабрь 1821 г. ] кажется очевидным, что император скончался от нездорового климата, под гнетом горестей, пренебрежения, обид и лишений всякого рода, которые его вынудили претерпевать». Ламарк отмечал также, что, по мнению Монтолона, англичане не отравили Наполеона, а убили плохим обращением. Ирландский врач О'Мира, которого губернатор отослал с острова, потому что он слишком сблизился с пленником, публично заявил в декабре 1818 г., что если бы он следовал приказам Лоу, то император был бы уже мертв. Однако желание раз и навсегда покончить с побежденным врагом никогда не оставляло Бурбонов. Особенно это касалось графа д'Артуа, будущего Карла X. Согласно Монтолону, Наполеон считал, что наемные палачи графа пытались его убить еще на Эльбе и стали бы искать в любом месте, поэтому бежать, например, в Латинскую Америку не имело смысла. Какое оружие использовали убийцы, не уточнялось. А отравления Наполеон боялся, еще находясь на вершине власти. После первой встречи с Лоу пленник якобы сказал, что его тюремщик похож на полицейского-сицилийца, которого следует опасаться. Император жаловался, что ему подавали сомнительное вино, и анализ действительно показал наличие окиси свинца. Вайдер делает предположение, что отравление Наполеона без ведома англичан организовали французские Бурбоны, дабы закрыть проблему раз и навсегда. – Для этого они якобы воспользовались услугами графа де Монтолона, который, в свою очередь, мстил августейшему пленнику за связь с его супругой (владевшей, к слову сказать, записками маркизы де Бренвилье). Находясь рядом с императором, Монтолон, начиная с 1816 г., постепенно травил его мышьяком. Естественно, что потом он пытался переключить внимание на Хадсона Лоу, однако на самом деле Англия опасалась как раз оживления бонапартизма в случае смерти «Людоеда», после того как его вынужденно покинули все действительно верные люди. Как бы то ни было, французские власти объявили смерть Наполеона естественной, а Карл X в 1825 г. весьма любезно принимал Хадсона Лоу. Это питало молву, направленную не столько на Бурбонов, сколько на англичан.

На самом деле, возможно, что изъязвление желудка происходило от рака. В любом случае следует отвергнуть тезис об отравлении мышьяком, основанный на анализе волос Наполеона. В свое время их привез лакей Новерра, а потом унаследовал швейцарский промышленник Фрей, который и установил в них ненормально высокое содержание мышьяка.

Вайдер полагает, что отравили также и сына Наполеона. Его воспитывали при венском дворе, намеренно тщательно изолируя от отца. Однако Орленок оставался надеждой бонапартистов. Герцог Рейхштадтский печально окончил свои дни 22 июля 1932 г. двадцати одного года от роду. Обстоятельства его кончины вполне позволяли думать о яде, который ввел дантист или которым отравили дыню. Его смерть ликвидировала возможность реставрации империи во Франции, впрочем, в 1832 г. и без того весьма маловероятной. Тем не менее Луи Филипп, чьим интересам кончина Орленка отвечала больше всего, предпочел обвинить Меттерниха, это воплощение контрреволюции. Даже король Баварии Людвиг I осмелился поинтересоваться у австрийских представителей, от естественных ли причин умер герцог Рейхштадтский. Самое малое, что инкриминировали Меттерниху, это запрет молодому человеку отправиться лечиться в Италию из-за того, что венское правительство опасалось объединения вокруг него стонавших под австрийским сапогом регионов. И все же Хофбург совсем не походил на двор Борджиа, австрийский канцлер не имел никаких оснований оказывать услугу французскому королю-гражданину, с которым не ладил, а слабое здоровье больного туберкулезом юноши делало бессмысленным ускорение его смерти. Она и так наступила достаточно быстро.

Все сказанное отнюдь не мешало ссылаться на яд как тем, кто победил Революцию и Империю, так и их врагам, сторонникам свободы. Возможно, в каких-то случаях эта версия порождалась стремлением сопоставить Наполеона с Александром, как это делал Шатобриан. Впрочем, такой подход не очень характерен для текстов того времени, да и сам факт выглядит мелковатым в масштабах наполеоновского эпоса. Согласно Монтолону, Наполеон говорил, что ему следовало бы погибнуть во время московской битвы. Такой конец приравнял бы его к Александру. Из чего следует, кстати, что император не верил в отравление македонского завоевателя.

От великого века Людовика XIV до века великого императора

Наполеона использование яда в политике не прекращалось. Однако дел, в которых токсическое оружие применялось реально, помогая завоевать или удержать власть, оказывалось гораздо меньше, чем дел, в которых яд действовал только в политическом языке в виде упреков, намеков и обвинений. Отравление сохраняло свой статус отвратительного преступления, подтвержденный, в частности, ордонансом 1682 г. Оно как и прежде ассоциировалось с тиранией. Во времена Людовика XIV правительство боролось с отравителями в целях очищения королевства. Сожжение отравителей на костре становилось своего рода символом такого очищения. Однако впоследствии употребление яда утрачивало демоническую окраску, становилось банальным, поскольку все больше теряло связь с колдовством, порчей, магией. Борьба с этим преступлением оставалась актуальной, но теперь оно затрагивало, в первую очередь, частную жизнь. Никакие мелкие козни не могли пошатнуть крепнувшее государство или нанести ущерб общественному благу.

Глава IX

Отравление, демократия и тоталитаризм

Хроника политических отравлений долгое время выглядела весьма скудной, однако мы наблюдали внезапный взрыв в первые годы наступившего века. В последние двести лет многие страны переживали серьезные институциональные изменения. Распространявшаяся демократия постепенно цивилизовала нравы политических элит; центры власти перемещались от дворов, предающихся интригам и полнящихся слухами, к правительствам и парламентам, где действуют правила, а политическая борьба введена в строгие рамки.

Одновременно с этим в первой половине XIX в. невероятно быстро развивалась токсикология, что резко суживало возможность отравлений. Установить наличие или отсутствие яда теперь не составляло труда, и независимо от своего положения в обществе отравители не могли быть уверены, что их предприятие останется в тайне.

И все же нарисованная нами благостная картина ухода ядов в прошлое нуждается в серьезном уточнении. С одной стороны, возможность разоблачения отнюдь не мешает некоторым державам совершать преступные действия, которые всегда можно отрицать. На карте мира сохраняются государства, закрытость и/или тиранические режимы которых по-прежнему обеспечивают благоприятные условия для отравлений. С другой стороны, в основе успехов токсикологии лежит прогресс химии, а он позволил также создать новое грозное оружие. На полях сражений Первой мировой войны солдат впервые травили газом. На смену покушениям на конкретного человека шли отравляющие вещества нового типа, призванные обеспечивать победу, – оружие массового уничтожения.

Итак, в последние два века нашей истории в изучаемом нами явлении произошли весьма серьезные сдвиги. Стараясь не преуменьшать все эти технические, научные и политические новшества, мы постараемся в последней главе показать, как применение ядов в современной политике связано с прошлым, подчас очень далеким.

Яд в борьбе за власть: уходы и возвращения

Борьба за власть ведется, разумеется, по-разному в зависимости от политического режима. Однако независимо от того, идет ли речь о демократических выборах в парламент или о грубом сведении счетов при тоталитаризме, обращение к яду маловероятно, потому что непропорционально задаче. В первом случае оно ничтожно, ибо яд не может помочь выиграть выборы. Во втором – чрезмерно: во время какой-нибудь «ночи длинных ножей» прекрасно обошлись без него.

На первый взгляд в обоих случаях яд оказывается одинаково ненужным.

Демократия в роли противоядия

В древности противоядие давали не только отравленным. Его регулярно принимали маленькими дозами, чтобы защитить организм от реального покушения. В метафорическом смысле демократия играет примерно такую же роль. Она обеспечивает политическому обществу своего рода иммунитет против попыток использования мерзкого оружия.

На протяжении длительного периода утверждения демократии в странах Запада преступление, связанное с применением яда, по-видимому, уходило в сферу частной жизни. Похоже, что этот аргумент даже перестали использовать в политической пропаганде. Конечно, можно сказать, что соблюдение демократических правил отнюдь не исключает ударов из-за угла в политических схватках, а от угрозы отравления государственных деятелей защищают беспрецедентные меры безопасности. Не говоря уже о том, что возможные проблемы их здоровья, все равно естественного или криминального происхождения, не предаются огласке. И тем не менее фактом остается то, что если яд и используется в политике, то это делается очень скрытно.

Показательно, что во Франции редкие случаи слухов об отравлении рассматриваемого нами периода относились к додемократическим временам и затрагивали так называемые «реакционные» силы. В 1853 г. поговаривали, что монсеньор Сибур, архиепископ Парижский, якобы готовил покушение на императора Наполеона III. Оружие яда, которое он собирался использовать, весьма соответствовало его статусу духовного лица. Многие полагали, что за преступным замыслом скрывалось намерение после смерти императора восстановить церковную десятину, а затем и весь Старый порядок.