Шрифт:
Что за дом притих, погружён во мрак,
На семи лихих, продувных ветрах,
Всеми окнами обратясь в овраг,
А воротами на проезжий тракт…
В.С.Высоцкий
В один из хмурых вечеров конца августа 1842 года в придорожном трактире, что на окраине уездного города Глухово, было людно, гулко и накурено. За угловым столиком, освещённым скупым жёлтым светом настенного фонаря, заканчивали трапезу трое. В центре стола, спиной к
Справа от него, облокотясь десницей на край стола и подперев ею щёку, скучал над пустым блюдом из-под щей молодых лет студент медицинской академии Матвей Рылов. Лицо его было скуласто и бледно, из-под острого, чуть длинноватого носа сочились тонкие молодые усы; изящно сидящий на нём, весьма потёртый, но чистый и отглаженный габардин свидетельствовал о скромности состояния и непомпезности гардероба, а где-то в глубине задумчивых серых глаз его мерцали задорные искры жизнелюбия и жажды постижения высот науки.
Напротив молодого человека, по левую руку от купца, доедал фаршированную щуку лет тридцати с небольшим отставной ротмистр Алексей Крюков в изрядно поношенном, с грубо заштопанным локтем мундире офицера кавалерии. Густые, вьющиеся волосы его, коротко постриженные, были изрядно подёрнуты сединой, плохо соответствовавшей его возрасту, а совсем белые, как снег, бакенбарды, глубокие морщины, расходившиеся длинными пучками в стороны от глаз, медного цвета лицо и занявшийся краской нос выдавали в нём заядлого кутилу, хлебнувшего, однако же, по полной в своей жизни не только вина. Тем не менее молодецкая ещё выправка, энергичные и отточенные движения рук и живые, проницательные глаза вполне покрывали все вышеописанные неблагообразные характерности его облика и возвращали ему возраст и естество.
Закончив со щукой, Крюков напился из большой деревянной кружки квасу, громко отрыгнул и вытер руки об угол скатерти.
– Что за манеры, ротмистр, – Забалуев усмехнулся, поведя головой из стороны в сторону, – Кадетское отрочество вспомнилось?
– Скучно, батенька, – Крюков сплюнул на пол застрявшую в зубах щучью косточку и вынул из кармана трубку, – Поглядите кругом, – он обвёл взглядом погружённый в табачный дым зал трактира, сквозь гул которого то и дело прорывались неприличные слова и фразы, – Сколько сволочи стало здесь собираться каждый вечер. А ведь когда-то было вполне приличное заведение. Трактирщик, каналья, совсем перестал наблюдать за обстоянием своего вертепа, лишь бы мошна трещала.
– Что верно, то верно, – согласился Забалуев, – Нынче всякие сюда заходят. А и потчевали ранее поприличней.
– Позвольте с вами не согласиться, – включился в разговор Рылов, – Люди, как люди, а за более приличным обществом пожалуйте в оперу, да или хотя бы на конные бега. Да и на пищу грех жаловаться. Я бы,
– Это вы, любезный Матвей, очень справедливо заметили, – сказал Забалуев, – по поводу музыкантов. Только вот если, как в кабаке на Мясницкой играют, так лучше бы и вовсе не играли. А про то, как скуку, разогнать, есть у меня, господа, некоторые соображения. А не разыграть ли нам, к примеру, банчок?
– Дело, пожалуй, стоящее, – ответил Крюков, раскуривая трубку, – Только вот на меркантильный интерес я давно уже не играю, жизнь научила-с. Да и жалованьем государь меня не балует, потому ставка, какую я могу вам предложить, вас, вероятно, позабавит, а вот нашего друга Матвея, если не напугает, то уж определённо огорчит.
При этих словах Рылов удручённо сжал губы и утвердительно кивнул.
– А вот не зазорно ли будет вам, милейший Яков Парфёныч, сыграть на особый интерес, о сути коего я вам сейчас доложу?
– А вы докладывайте, ваше благородие, докладывайте, а мы с молодым человеком непременно рассмотрим, – сказал, почёсывая бороду, заинтригованный Забалуев.
– Предлагаю играть в подкидного, подряд, партию за партией. Кто первый трижды проиграет, тот и выполняет интерес. А интерес мой в том заключается, что проигравший должен будет рассказать без вранья самую сокровенную историю своей жизни. Пока играем – вспоминаем, что было с нами такого, о чём доселе никому не рассказывали – страшного, необъяснимого, или даже постыдного – всё равно, лишь бы слушать не скучно было. И главное, чтоб без обмана, как у попа под подолом. Ну, как?
Рылов с Забалуевым призадумались. Крюков, пыхая трубкой, смотрел задорно то на одного, то на другого.
– Хм-м, – сказал наконец Забалуев, – Больно заверченный у вас интерес, ротмистр. А коли не было у меня в жизни никаких историй, что же, сочинять прикажете?
– Истории есть у всех, даже у него, – Крюков указал пальцем на один из столов в зале, за которым, уронив на пол шапку и уткнувшись лицом в блюдо, спал забулдыга в грязных штанах и рваной рубахе, – Если боитесь рассказывать, так и не играйте, кто ж вас неволит. На то он и интерес. А на деньги всякий сыграет.
– Я, пожалуй, подпишусь, – сказал, встрепенувшись, словно что-то вспомнив, Рылов, – Серьёзный у вас интерес, господин поручик. Но мне, кажется, есть что рассказать, хоть и очень не хотелось бы. Но, если проиграю… Только угостите парой чарок, чтобы язык поживее был. Уговорились?
– Да нечто жалко, дорогой друг, – засмеялся Крюков, – Если оно надо для живости языка, то я всегда пожалуйста. Тут главное, чтобы оно в обратную сторону язык не склонило. А так молодец! А что же наш Яков Парфёнович?
– А и сыграем! Отчего ж не сыграть? – оживился купец, – Половой! Колоду неси, таврического графин, да закусить чего-нибудь холодного! Да на столе прибери, не видишь нешто?
Он оттолкнул от себя блюдо с недоеденным бараньим окороком. Подоспевший половой ловко прибрался на столе, унёс посуду и вскоре появился с большим графином красного вина, блюдом с тонко нарезанным салом и ветчиной, и колодой карт. Рылов налил всем вина, а Крюков раздал карты.
Вся игра продолжалась чуть более получаса. Проиграв три партии подряд, Крюков потянулся за трубкой.