История папства
Шрифт:
Вопрос об отношении к падшим вызвал раскол среди духовенства: епископ Фабиан (236–250) колебался, можно ли принять обратно в лоно церкви падших, если они раскаятся; другие стояли за «милосердие», опасаясь ослабления христианских общин; третьи, во главе с епископом Новацианом, боролись против допущения в лоно церкви провинившихся. Деций, который в первую очередь направлял свой удар против «верхушки», арестовал «колеблющегося» Фабиана, который и умер в 250 г. в тюрьме. Во время выборов нового римского епископа боролись между собою «строгие блюстители старины», группировавшиеся вокруг Новациана, и шедшие на уступки в вопросе о падших. Избранным оказался Корнелий, столь же «колеблющийся», как его предшественник Фабиан. Отныне Новациану как «схизматику» (раскольнику) был закрыт путь к дальнейшей деятельности. Его писания выходили под чужим именем, в частности главную его работу «О троице» в IV в. приписывали то Тертуллиану, то Киприану. Продолжатель политики Фабиана подвергся той же участи, что и он: Корнелий был вскоре арестован, выслан императором в Чивитавеккиа, где в 253 г. умер. Избранным оказался опять «колеблющийся» Луций, который, по-видимому,
Во второй половине III в. римские епископы сумели использовать эти гонения в интересах усиления своей власти, распространяя среди верующих лживые измышления о «мученической» смерти не только Сикста II, но и его предшественников и преемников. Римский епископ возглавил все епископства Апеннинского полуострова и близлежащих островов. Он присвоил себе право не только отлучать епископов, но и назначать. Вскоре его власть распространилась на значительную часть Галлии и Испании, а также Северной Африки, причем в одной только Италии к концу III в. насчитывалось свыше 160 епископств, составлявших так называемый синодальный союз под контролем главной — римской — церкви (ecclesia principalis).
Царствование Диоклетиана (284–305) ознаменовалось новым преследованием христиан. Императорская власть нуждалась в едином для всех народов империи объекте поклонения и обоготворения в лице императора. Еще Август объявил умершего Цезаря богом Юлиусом и посвятил ему особый храм с жрецами. Западная часть империи не мирилась с идеей живого богочеловека; и император объявлялся богом лишь после смерти, когда сенат устраивал торжественную консекрацию (посвящение) и отправлял умершего императора в сонм небожителей.
Диоклетиан не пожелал ждать смерти, чтобы стать богом, и потребовал, чтобы перед ним падали ниц и чтобы ему при жизни отдавали божеские почести. Бюст императора занял место под орлами легионов, и у алтаря его имени приводили воинов к присяге. Но в римской армии находились люди — и их становилось все больше и больше, — которым их религия запрещала признавать божественность императора и вообще какого-либо бога, кроме одного. Конфликт был неизбежен, и Диоклетиан в 302 г. исключил из армии офицеров и солдат, исповедовавших христианство. Вслед за этим он в 303 г. запретил христианские собрания, приказал разрушать церкви, уничтожать богословские книги и потребовать отречения от христианской религии под страхом лишения гражданских прав. Когда в Сирии и Каппадокии, в ответ на эти меры, начались военные бунты, Диоклетиан приказал арестовать все духовенство и держать его закованным до тех пор, пока заключенные не принесут жертву богам Юпитеру и Геркулесу, воплощением которых считались Диоклетиан и его соправитель Максимиан. Наконец в 304 г. был издан четвертый эдикт, в силу которого все городское христианское население должно было принести богам жертвы под угрозой длительного тюремного наказания, пыток и даже смертной казни.
Жестокие меры Диоклетиана проводились далеко не везде. В Галлии, например, где цезарем был Констанций Хлор, они фактически не применялись; в Риме было совершено несколько казней, число которых позднейшие легенды чрезвычайно увеличили. Так, были сочинены легенды о мученической гибели трех пап, сменивших один другого: Марцеллина (296–304), Марцелла (308–309) и Евсевия (309–310). Что касается Марцеллина, то известно, что «мучеником» он не был. Даты же понтификатов Марцелла и Евсевия свидетельствуют о том, что они никак не могли быть жертвами «диоклетиановых гонений». Если и верно, что Марцелл и Евсевий были императором Максенцием высланы из Рима, то в этом нельзя видеть акта преследования со стороны «врага христиан». Максенций встречал оппозицию как раз со стороны язычников (в частности, центром агитации против него был сенат и шедшие за ним элементы старой аристократии), ставивших ему в вину «измену» диоклетиановской антихристианской политике. Высылка им двух епископов объяснялась раздорами между группировками христианского населения Рима. Как всегда после преследований, вопрос о падших и о раскаявшихся принимал острый характер, и «снисходительный» епископ делался предметом таких же ожесточенных выпадов со стороны «ревностных и строгих». При таких обстоятельствах «тиран-узурпатор» Максенций прибег к решительной мере — высылке главных зачинщиков столкновений. Это не было актом нетерпимости, а просто мерой общественной безопасности.
По прошествии почти двух лет, когда страсти несколько улеглись, произошли выборы нового епископа — Мильтиада (311–314).
30 апреля 311 г. в Никомидии, где начались в 302 г. преследования христиан, был опубликован эдикт о веротерпимости в отношении христианского населения. Обычно этот эдикт называют эдиктом Галерия, хотя его подписали и соправители императора — Константин и Лициний. Акт о веротерпимости предоставлял христианам «снова возможность существовать» и устраивать собрания «без нарушения, однако, общественного спокойствия». Формально и фактически христианство объявлялось «разрешенной религией». В эдикте не говорилось о возвращении конфискованного у христиан имущества, но общая тенденция эдикта была такова, что и в этом отношении делались поблажки христианам. Максенций, например, вернул Мильтиаду конфискованное в Риме имущество, хотя в других частях империи «цезари» и «августы» этого не делали, за исключением Африки, где на имя проконсула Анумена было опубликовано специальное распоряжение Константина.
Первая
Вскоре после эдикта о веротерпимости политическая обстановка изменилась: Галерий умер, Константин вместе с Лицинием вступил в борьбу с Максенцием и Максимианом. Исход борьбы между Константином и Максенцием решался на западе. Максенций располагал хорошей преторианской армией, составлявшей римский гарнизон. У Константина армия была вдвое меньше. Свое положение он считал тем более серьезным, что ауспиции [14] были неблагоприятны и гаруспики [15] были против его похода. Наоборот, Максенцию все благоприятствовало, и он принес богам множество жертв, предвкушая сладость близкой победы. Оба противника не вели антихристианской политики, дорожили христианскими солдатами и считались со все растущей силой христианского населения. Но от Константина боги отворачивались, и он, типичный римлянин своего времени, невольно искал помощи у чужого, но все же, как он полагал, обладающего силой бога. В этот момент стало известно, что мост не выдержал тяжести армии Максенция и что «он вместе с ней погиб в водах Тибра, как некогда фараон в Красном море». Все видели в этом руку какого-то бога. Христиане приписывали «чудесное спасение» Константина своему богу; язычники, провозглашая императора любимцем Аполлона, утверждали, что у него было тайное соглашение с богами. Сенат, в котором язычники имели большинство, воздвиг Константину триумфальную арку с надписью, что император действовал по внушению божества. Все были уверены, что победа Константина дело рук бога, и сам Константин верил в это. Однако за Константином укрепилась репутация защитника христиан: ведь он даже в годину диоклетиановских преследований христиан старался не участвовать в них. Сам Константин стал говорить, что «бог христиан наказывает строго тех, кто оскорбляет его культ, и осыпает благодеяниями тех, кто ему служит». После поражения Лициния, когда Константин остался единственным господином всей империи, он неоднократно повторял эту мысль и иллюстрировал ее личным примером.
14
Ауспиции — гадания авгуров по полету и крикам птиц.
15
Гаруспики — древнеримские жрецы-прорицатели, занимавшиеся гаданием по внутренностям животных и истолкованием всевозможных «знамений».
Еще в 313 г. Константин и Лициний опубликовали в Милане «эдикт о веротерпимости», гораздо более широкий, чем эдикт 311 г. В «Миланском эдикте» говорилось: «Мы постановили даровать христианам и всем другим право исповедания той веры, которую они предпочитают, чтобы божество, царящее в небе, было милостиво и благосклонно как к нам, так и к живущим под нашим господством. Нам кажется, что будет хорошо и благоразумно не отказывать никому из наших подданных, христианину или нехристианину, в праве следовать религии, которая ему наиболее подходит. Эту нашу волю мы излагаем письменно, чтобы по устранении всех ограничений, содержавшихся в более раннем указе и являвшихся весьма недобрыми и несообразными с нашей кротостью, это было уничтожено и чтобы отныне каждый христианин мог свободно и беспрепятственно исповедовать свою религию. Видя, что нами дарована христианам полная и неограниченная свобода в содержании религии, твоя светлость поймет, что и другим подданным предоставлена, ради спокойствия нашего времени, такая же свобода, так что каждый имеет право свободно избрать и почитать, что ему угодно». Относительно христиан эдикт специально упомянул, что им немедленно должны быть безвозмездно возвращены церкви, кладбища и вообще все, что у них было отнято. Это относилось не только к казне, но и к частным лицам, которые купили или получили в дар церковное имущество. «Во всем этом твоя светлость должна оказывать содействие обществу христиан… и божественное к ним благоволение, уже нами испытанное в великой степени, пребудет всегда, содействуя нашим успехам и общему благополучию».
«Миланский эдикт» ликвидировал «тяжелое диоклетианово наследие». Но совершенно новым в указе Константина и Лициния было опущение термина «государственные боги»; мало того, многобожие было фактически устранено; речь шла о «божестве, сидящем на небесном троне», безличном, абстрактном, не о Юпитере, Митре, а о высшем божестве (deus summus). Формально «Миланский эдикт» свидетельствовал о религиозном нейтралитете Константина; однако общая тенденция его явно говорила о сочувствии императора христианству. Стремясь к образованию единого, сильного государства, Константин высоко ценил централизующую силу церкви и считал ее, наравне с войском, бюрократией и законодательством, могущественным фактором в деле создания сильной императорской власти. Выражая благосклонность к христианам, Константин содействовал расширению власти и богатства епископата, крепко державшего паству в своих руках, в частности римского епископа, сделавшегося фактически главою Рима, который со времен Максимиана перестал быть резиденцией императора и вместе с тем утратил значение административного центра империи. Несомненно, что после победы над Максейцием Константин, как суеверный римлянин, начал склоняться на сторону христианского бога, откладывая решительный шаг — крещение — до «последнего часа».