История папства
Шрифт:
Заключенный Львом Х в 1516 г. в Болонье конкордат с Францией отменял «прагматическую» санкцию 1438 г. Управление церковью во Франции осуществлялось отныне на основе соглашения между Парижем и Римом. Несмотря на протесты духовенства, парламентов и университетов во имя «независимости» церкви и против «чрезмерного усиления королевского абсолютизма», конкордат 1516 г. вошел в силу. 10 архиепископов, 82 епископа, 527 аббатов и множество каноников стали «конкордатными», фактически были назначены королем и оказались проводниками его политики. Высшее духовенство сплошь рекрутировалось из аристократии и стало высшим французским сословием, столь же паразитическим, сколь преданным своему королю. Вне конкордата оказалось низшее духовенство, плохо оплачиваемое и зачастую настроенное враждебно к господствующему строю.
Глава десятая. Реформация в Западной Европе
Итальянская буржуазия конца XV — начала XVI в. не могла мириться с аскетизмом, ограниченностью, фанатизмом и изуверством христианской религии в ее феодальной разновидности и видела идеал в древних республиканских учреждениях с их своеобразными нравами, «языческим» мировоззрением. С другой стороны, Италия, в особенности Рим, немало выигрывала в материальном отношении от «олицетворяющего
Вокруг папского двора кормилась масса посредников, прихлебателей и бездельников; Вечный город был крупным центром потребления богатств, притекавших в него со всей Европы. В то же время, благодаря этому притоку средств, он становился центром торговли, финансовых и кредитных операций, коммерческих сделок и спекуляции. В орбиту этих сделок вовлекались и другие торговые центры Италии, связанные с Римом общими деловыми интересами.
Эта своеобразная заинтересованность части буржуазии Северной и Центральной Италии в деятельности папства была причиной двойственного отношения к папству: с одной стороны, оно вызывало возмущение алчностью духовенства и особенно самой курии, ее стремлением к духовному порабощению людей, с другой же — оно создавало широкие возможности обогащения Италии за счет других государств.
Эта двойственность сказывалась и на идеологии формировавшегося класса ранней буржуазии, который в силу общих экономических причин становился руководящей силой в борьбе с папством. Его свободомыслие не шло обычно дальше критики «кошмарного» правления «распутной» курии. Борьба с папством была более словесной, литературной, чем действенной, воинствующей. Когда же на папском престоле восседали «папы-меценаты», «папы-язычники», то критика и вовсе затихала, а кое-кто из поэтов и художников даже воспевал и превозносил великую историческую роль папства, якобы являющегося могучим двигателем человеческого прогресса. Вместе с тем выступали и более смелые критики папства и религии. Так, в сочинениях одного из идеологов выступавшего на арену нового общественного класса — Пьетро Помпонацци — мы видим попытку расшатать самые основы религиозного мировоззрения — веру в бессмертие души и в абсолютность религиозной истины. Помпонацци полагает, что «человеческая душа не бессмертна, и если говорят о ее бессмертии, то такое утверждение не соответствует действительности». По словам Помпонацци, «действительность» дает такую массу доказательств «испорченности души» даже наместников Христа на земле, что нужно быть слепым, чтобы «упорно» повторять «старую» мысль о бессмертии души. Мало того, необходимо сделать «страшный» (по мнению церкви) вывод, что, по существу, нет никакого различия между душой человека и животного — у всех «живых существ» одни лишь эгоистические, животные желания. Подобные мысли стали распространяться среди значительной части образованного населения Рима: «считалось признаком образованного человека не разделять мнения, совпадающего с установленными истинами христианского учения». При княжеских и аристократических дворах, одинаково светских и духовных, с иронией говорили о христианских догматах и почти с нескрываемым презрением относились к церковным таинствам.
Новые идеи, связанные с ростом в Италии буржуазных отношений в эпоху Возрождения, доходили до Германии. Но здесь не было почвы для «снисходительного» отношения к папству, которое выкачивало огромные суммы денег из Германии. В империи даже самый «возрожденческий папа» не мог снискать симпатий бюргерства. Подражание «высоко цивилизованной» Италии, с которой Германия находилась в тесных торговых, политических и церковных связях, и желание приблизиться к манящей атмосфере «Возрождения» получили здесь свое выражение в стремлении к изучению первоисточников Ветхого и Нового заветов с неясно осознанной целью сличить «подлинное» вероучение с тем его вариантом, который проповедовался Римом и всей церковной иерархией. Появились Рейхлин и Эразм, два великих знатока Библии и евангелия, вслед за которыми за изучение еврейского и греческого языков взялась в Германии многочисленная монашеская братия. В тесных кельях германских монастырей шли жаркие споры о соответствии между книжной истиной и действительностью. В глазах папы Льва Х эти споры были «монашеской склокой», принявшей «по непонятным причинам» широкие размеры, и легкомысленный представитель дома Медичи на папском престоле, любивший говорить о «прибыльности сказки о Христе», видел в усиленных занятиях Германии «чистой теологией» лишь удобный повод для нового использования этой пресловутой сказки и требовал от «германской нации» огромных жертв для строившегося в Риме собора св. Петра этого, по идее папства, грандиозного символа величия и единства христианства.
Были пущены в продажу в несметном количестве индульгенции, раскупавшиеся теми, кто жаждал освободиться от небесных и земных наказаний за свои грехи и преступления. Майнцскому архиепископу Альбрехту Бранденбургскому (из дома Гогенцоллернов), не успевшему еще расплатиться с банкирским домом Фуггеров, давшим ему возможность купить в Риме за 24 тыс. дукатов богатейшие майнцское и магдебургское архиепископства, было, по милости папы Льва X, поручено стать распорядителем по снабжению Северной Германии индульгенциями. За это он должен был получить половину суммы, которая будет выручена за освобождение несчастной страны от ее многочисленных грехов. Для бранденбуржца, боявшегося в случае неуплаты долга Фуггерам потерять свое архиепископство, предложение папы было тем заманчивее, что совместительство новых функций с архиепископским званием напрашивалось как бы само собой. Главным оператором и агентом по продаже папских индульгенций он назначил энергичного и красноречивого доминиканского монаха Иоганна Тецеля.
Медленно, на осле, как подобает истинному; христианскому проповеднику, продвигался Тецель в сопровождении агента банкирского дома Фуггеров по бесчисленным городам и весям обширной Германии, передавая ключ от шкатулки, где хранились деньги от проданных индульгенций, фуггеровскому агенту для отправки их в погашение долга архиепископа Альбрехта. Если бы Тецель путешествовал со своей денежной шкатулкой и индульгенционным коробом по Италии, он собрал бы мало денег, но много метких слов и эпиграмм. В Германии же им было собрано много денег, хотя здесь он вызвал немало злобы и возмущения. Из лона ордена августинских монахов, занимавшихся усиленно теологией и изучением греческого и еврейского языков, раздался голос, в котором было больше наивного вопрошения, чем гневного негодования: «Почему папа, который несомненно богаче Креза,
Волна энтузиазма, поднявшаяся в ответ на выступление Лютера, была тем сильнее и тем естественнее, чем грубее проявляла себя папская курия в деле эксплуатации немецкого народа и чем меньше, вследствие политической раздробленности Германии, была возможна всеобщая его борьба против папы. Германия несла на себе такие тяготы, от которых давно уже были свободны и Франция, и Англия, и Испания. В этих государствах значительная часть доходов от эксплуатации церковью народных масс оставалась в пределах страны, попадала в руки господствующего класса, в Германии же, по верному замечанию Ульриха фон Гуттена, нелегко было добиться хлебного прихода, если не послужишь ради него несколько лет в Риме или не отправишь туда крупной суммы денег для подкупа, или, наконец, если не купишь его прямо через Фуггеров, этих агентов-банкиров папской курии. Ульрих фон Гуттен (1488–1523) немецкий писатель-гуманист, один из авторов знаменитого памфлета «Письма темных людей», разоблачавшего невежество и нравственное разложение духовенства, бесплодность схоластики. Неудивительно поэтому, что даже эксплуататоры народа были в значительной части настроены против «папы-пиявки» и с упоением прислушивались к нападкам Лютера на «червя, сосущего кровь и мозг немецкого народа». Но и разорившееся мелкое, так называемое имперское рыцарство также приветствовало агитацию Лютера. Рыцарство это, в связи с развитием военной техники и распространением военного наемничества, теряло свое значение как феодальное ополчение и очутилось в тяжелом положении. Жившие ранее главным образом войной, рыцари остались при своих небольших земельных участках, неспособных их прокормить, и представляли собой своеобразный деклассированный и паразитический слой, брезгавший трудом и не располагавший средствами. Не будучи полезны более на поле брани, рыцари проявляли свою воинственность в грабежах и насилиях и были истинным несчастьем для мирного населения. Против этих «беспокойных» элементов выступало, с одной стороны, бюргерство, а с другой — князья. Вместе с тем и те и другие ненавидели богатое духовенство, которое увеличивало свои земельные владения, не страдая, вследствие целибата, от дробления их, подобно светским феодалам. Они уже давно зарились на церковную землю. Неудивительно, что среди них появились «вольнодумцы», все чаще слышались меткие ядовитые словечки по адресу клира и его главы, а проповеди Лютера, бичевавшие жадность и корыстолюбие церкви, понимались рыцарством прежде всего как призыв к тому, чтобы лишить ее богатства и передать его в распоряжение нации, которую они отождествляли с собой. Так рыцари попали в приверженцы Лютера и подняли в 1522 г. восстание, которое в случае успеха, с одной стороны, ударило бы по духовенству, а с другой — по князьям и отчасти по бюргерству, не говоря уже о том, что победа рыцарства тяжело отразилась бы на дальнейшей судьбе крестьянства. Именно поэтому это восстание осталось лишь отдельной вспышкой, никем не было поддержано и окончилось поражением.
Для немецких крестьян XVI век был веком несчастий. Покинувшие военную службу средние и часть мелких рыцарей нередко превращались в сельских хозяев и тем сильнее заботились об увеличении своих доходов, чем дороже становилась жизнь (вследствие притока драгоценных металлов из Америки), чем больше росли потребности и чем шире развивалась торговля. Дворянству идти в ногу с новым, XVI в. можно было либо путем захвата крестьянской и общинной земли, либо путем усиленной эксплуатации собственных земель с помощью крестьян. Это вело к постепенному усилению феодальной зависимости крестьян. Даже крупные землевладельцы, благодаря развитию товарного хозяйства, низводили чиншевого крестьянина в крепостного, предъявляя ему все новые требования. Чинш — в феодальной Европе регулярный фиксированный оброк продуктами или деньгами, который крестьяне платили сеньору. Предпринимательская лихорадка, характерная для начала XVI в., высасывала из крестьянина все живые соки. Неудивительно, что крестьянин встретил «новые времена» растущим недовольством, в котором по-прежнему слышалось прежде всего старое требование: «бить попов». Бить попов за то, что церковная десятина страшно давит на крестьян; бить за то, что на огромных церковных землях из крестьянина выжимают последние соки, бить за то, что духовенство благословляет всякое кровавое подавление крестьянского недовольства и всегда и всюду заодно с господами выступает против бедняков; бить за то, что монастыри лишают крестьянина-кустаря возможности сбывать изделия его рук; бить за то, что духовенство ведет паразитическую жизнь, а прелаты издеваются над «евангельским учением о святости нищеты и целомудрия»; бить за то, что церковники жгут на кострах борцов за дело народа и под разными «святыми» предлогами выхватывают лучших людей из крестьянской среды.
С радостным чувством услышали крестьяне «новое», им, однако, давно знакомое «божье слово» Лютера, требовавшего во имя «истинного евангелия» дать суровый отпор «начальнику всей содомской шайки», этому «жалкому и смердящему грешнику», пьющему народную кровь и пухнущему от награбленного богатства. Если десятина и другие обременительные требования духовенства противоречат истинному евангелию и во имя учения Лютера должны быть отвергнуты, то само учение должно быть включено в крестьянские требования. И в «Двенадцати статьях», выставленных крестьянами в Великой крестьянской войне 1525 г., имелись лютеровские пункты о свободе проповеди, о выборе священника общиной и некоторые другие в этом же духе. С того момента, когда объявление Лютером войны католической иерархии привело в движение все оппозиционные элементы Германии, не проходило ни одного года без того, чтобы крестьяне вновь и вновь не выступали со своими требованиями. С 1518 по 1523 г. в Шварцвальде и Верхней Швабии одно местное восстание крестьян следовало за другим. С весны 1524 г. эти восстания приняли систематический характер… Наконец, произошло решающее восстание в ландграфстве Штюлинген, которое можно считать непосредственным началом Крестьянской войны.