История похода в Россию. Мемуары генерал-адъютанта
Шрифт:
Ней понял, что захотел невозможного, и ждал, пока овраг очутится между его бегущими солдатами и неприятелем; этот овраг теперь был единственным его ресурсом. Тогда, не надеясь ни на что и ничего не боясь, он остановил их и вновь сформировал. Он выстроил две тысячи человек против восьмидесяти тысяч; на огонь двухсот жерл он отвечал шестью пушками и устыдил Фортуну, изменившую столь храброму мужеству!
Тут, вероятно, она и ослепила Кутузова бездействием. К великому удивлению французов, этот русский Фабий, слишком усердный, как всякий подражатель, упорно держащийся за осторожность, остался где стоял и ничего не делал,
А между тем достаточно было выступления одного из русских корпусов, чтобы всё закончить; но все боялись сделать решительное движение: они продолжали стоять на местах с рабской неподвижностью, словно были смелы лишь по приказанию, а энергия их была только в послушании.
Они долго не знали, с кем сражаются, потому что думали, что Ней бежал из Смоленска по правому берегу Днепра, — и они ошиблись; это часто случается, потому что они предполагали, что их неприятель поступил именно так, как должен был поступить.
Тем временем иллирийцы вернулись в полнейшем беспорядке; они пережили страшную минуту. Эти четыреста человек, продвигаясь на левый фланг неприятельской позиции, встретили пять тысяч русских, возвращавшихся с отдельной стычки и ведших толпу наших пленных.
Эти два враждебных отрада — один, возвращающийся на свою позицию, и другой, шедший атаковать ее, — двигались в одном направлении, бок о бок, видя друг друга, но ни один из них не решался начать сражение. Они шли так близко друг к другу, что из середины русских радов французские пленники протягивали руки к своим и умоляли освободить их. Те кричали им, что придут и освободят их; но никто не делал первого шага. Тут-то Ней и увлек всех.
Между тем Кутузов, полагавшийся больше на пушки, чем на солдат, хотел победить издали. Его огонь покрыл всё пространство, занимаемое французами, и одно и то же ядро, опрокидывавшее кого-либо в первых радах, убивало затем бежавших из Москвы женщин в экипажах позади армии.
Под этим смертоносным градом солдаты Нея стояли удивленные, неподвижные и смотрели на своего начальника; они ожидали его решения для того, чтобы считать себя погибшими, и в то же время на что-то надеялись, сами не зная почему. Наверное, потому, что в этом крайне опасном положении они видели: душа Нея была спокойна в родственной ей стихии. Он был безмолвен и сосредоточен; он следил за неприятельской армией, которая, став более недоверчивой после хитрого маневра принца Евгения, развернула подальше оба свои фланга, чтобы отрезать ему всякий путь к спасению.
Зимою ночь наступает быстро, и это единственное ее качество, благоприятствовавшее нашему отступлению. Ней только и ждал ночи; но он отдал приказ возвращаться к Смоленску. При этих словах все окаменели от удивления. Даже его адъютант не мог поверить своим ушам: он устремил на него растерянный взгляд и молча стоял, ничего не понимая. Маршал повторил приказ. По его отрывистому тону они поняли, что он принял какое-то решение, нашел выход. Тогда они повиновались и без колебания повернулись спиной к своей армии, к Наполеону, к Франции! Они вернулись в злополучную Россию. Их шествие назад продолжалось целый час; когда они вновь увидели поле битвы и остатки Итальянской армии, они остановились,
Они следили за всеми его движениями. Что он предпримет? И куда направит свои шаги, действуя без проводника, в незнакомой стране? А он, движимый воинственным инстинктом, остановился на краю большого оврага, на дне которого протекал ручей. Он приказал расчистить снег и пробить лед. Тогда, посмотрев на течение ручья, он воскликнул: «Это приток Днепра! Вот наш проводник! Мы должны следовать за ним! Он приведет нас к реке! Мы перейдем ее, и на другом берегу — наше спасение!»
И он немедленно пошел по этому направлению.
Однако вблизи большой дороги, покинутой им, он остановился в какой-то деревне; названия ее они не знали, думали, что это Фомино или Даниково. Здесь он собрал войска и велел развести костры, словно хотел устроиться там. Казаки, следовавшие за ним, поверили этому и, очевидно, дали знать Кутузову о месте, где на следующий день французский маршал сдастся в плен. Вскоре они услышали звук стреляющей пушки.
Ней прислушался.
«Неужели Даву, — воскликнул он, — вспомнил, наконец, обо мне?»
Он продолжал прислушиваться. Но выстрелы раздавались с равными промежутками: это были залпы. Тогда, убедившись в том, что в лагере русских заранее торжествуют его сдачу, он поклялся, что обманет их надежды, и снова пустился в путь.
В то же время его поляки обшарили всё в округе. Единственный, кого они нашли, был хромой крестьянин; ему страшно обрадовались. Он объяснил, что Днепр находится на расстоянии одного лье, но что вброд перейти его нельзя: он еще не замерз.
«Замерзнет!» — воскликнул маршал. Когда же ему указали на наступившую оттепель, он прибавил: «Как бы там ни было, мы должны переправиться; это наша последняя надежда!»
Наконец часам к восьми прошли какую-то деревню, овраг кончился, и хромой мужик, шедший впереди, остановился, указывая на реку.
Они думали, что это происходит между Сырокореньем и Гусино.
Ней и шедшие за ним приблизились к реке. Она начинала замерзать: движение льдин, плывших по течению, было задержано тут крутым изгибом берегов; но зимняя стужа заморозила реку только в этом месте, а дальше, выше и ниже, поверхность еще шевелилась!
Тогда первая радость сменилась тревогой: вражеская река может иметь обманчивый вид. Один офицер решился, с трудом достиг противоположного берега, вернулся и объявил, что люди и, может быть, некоторые лошади сумеют переправиться, а всё остальное придется бросить; и надо торопиться, так как из-за оттепели лед начинает таять.
Но во время этого ночного перехода по полям колонна, состоявшая из людей ослабевших, раненых и женщин с детьми, не могла идти сжато. Она разъединилась, рассеялась; ее части потеряли во мраке друг друга из виду. Ней заметил, что с ним находится лишь часть колонны. Конечно, он мог бы переправиться на другой берег, обеспечить себе спасение и подождать там оставшихся; но эта мысль не пришла ему в голову. Она явилась у кого-то другого, Ней отверг ее! Он дал срок три часа на стягивание частей; не волнуясь от нетерпения, закутался в свой плащ и проспал глубоким сном все три таких опасных часа на берегу реки: у него был темперамент великих людей, сильная душа в крепком теле и изумительное здоровье, без которого не бывает героев.