История Польши. Том II. Восстановление польского государства. XVIII–XX вв.

Бобжиньский Михал

Закон делил крестьян на тех, кто имел земельные участки в собственности, на тех, кто имел их на правах наследственной аренды, и, наконец, на тех, кто арендовал землю только временно. В случае сомнений арендаторы считались наследственными. При этом пан только в исключительных случаях и с разрешения властей имел право принудить находившегося у него в крепостной зависимости владельца земли продать ее, а арендатора – отказаться от аренды.

Наибольшее внимание во всеобщем земском праве уделялось определению взаимных прав и обязательств панов и их крепостных крестьян, нормированию всех видов крепостных работ, ренты и выплат, предотвращая тем самым их повышение.

В некоторых же случаях крепостные могли требовать их понижения.

Крепостные владельцы земли составляли самоуправляющуюся сельскую гмину во главе с солтысом, назначаемым паном из числа членов гмины, и двумя заседателями, исполнявшими также функции местной полиции.

Хозяева сел имели право применять умеренные телесные наказания в отношении ленивых, непокорных и своенравных слуг, но за все злоупотребления такими наказаниями паны несли ответственность в уголовном порядке. В отношении же домовладельцев и их жен они имели право только на наложение кратковременного ареста с такой же ответственностью.

Все эти законы были, видимо, продиктованы не столько стремлением к установлению гражданского равенства, сколько интересами сельского хозяйства. И подчиняться им должны были как крестьяне, так и паны. Конечно, для польского дела, несомненно, было бы лучше отменить крепостное право и освободить крестьян. Но сегодня трудно обвинять иностранные правительства в том, что они этого не сделали, поскольку они аналогичным образом организовывали крепостное право и в других своих провинциях.

Эти правительства не изобрели крепостничество специально для польских провинций. Однако на практике в них ситуация была иной. Одно дело, когда бюрократия, призванная охранять такой строй, набиралась из людей, которыми она управляла, и совсем иначе обстояло дело там, где она навязывалась народу из числа иностранцев – немцев или онемеченных чехов. Подобная бюрократия использовала отношение крестьянина к своему пану для утверждения своей власти, чтобы внушить ему доверие, а у шляхтича, против него согрешившего, вызвать страх. Поэтому шляхта хорошо понимала, что в случае нового восстания крестьянство за ней не только не пойдет, но может подняться и против нее самой. В результате о восстании против чужеземного правления собственными силами в таких условиях не могло быть и речи.

Воспитанные в атмосфере крепостничества даже просвещенные, патриотически настроенные помещики не понимали, какое значение имеет польский крестьянин для народа и какую роль он может сыграть для будущего страны. Так, один из таких помещиков, который позднее стал министром Великого герцогства Варшавского, Леон Любенский для улучшения хозяйства пригласил в свои поместья немецких колонистов как лучших работников и даже построил для них евангелический костел, за что был награжден прусским правительством орденом Красного орла¹¹.

В отличие от прусских и австрийских властей русское правительство в землях, отошедших к России после разделов Польши, поступало по-другому. Ему было чуждо любое облегчение участи крепостных в польских губерниях, поскольку такое могло стать опасным прецедентом для самой России, где процветало безжалостное рабство крестьян. Поэтому оно не только сохранило крепостное право в польских землях и обосновало необходимость этого, но даже ужесточило его по сравнению с тем, каким оно было в отношении русских крестьян.

В принципе крепостное право на польских землях ничем не отличалось от того, каким оно было в самой России, поскольку и тут и там крестьянин полностью зависел от помещика, от которого

его не защищали ни закон, ни власти. Но на практике разница все же существовала. Польский крестьянин не обладал личной свободой и был привязан к земле, на которой сидел. Он не имел права с нее куда-либо двинуться, не получив освобождения от своего пана, и в случае смены хозяина деревни переходил от старого пана к новому. В то же время он не мог стать предметом купли-продажи с отрывом его от своей земли. А вот российский крестьянин не являлся привязанным к земле и принадлежал только своему помещику, которому ничего не стоило продать его и без земли. В Польше подсчитывали количество крестьянских хозяйств, а в России – число душ, что придавало крепостному праву черты крайней неволи. В Польше крепостные повинности зависели от размера крестьянской земли, а в России они ложились на крестьянскую общину.

Конечно, в Польше крепостное право тоже являлось тяжелым бременем для крестьян и иногда отличалось даже чрезмерной эксплуатацией. В то же время в ней не было недостатка в таких поместьях, точнее, латифундиях, которые характеризовались хорошим ведением хозяйства и чьи владельцы прекрасно понимали свои интересы, складывавшиеся из перечня крепостных повинностей.

Крепостничество в Польше тоже держалось за счет суровых наказаний, но в ней не было недостатка в помещиках, проявлявших при необходимости заботу о своих крепостных. В России же, где баре соревновались в жестоком обращении со своими холопами, об этом даже не слышали. В Польше уже занимались отменой личной крепостной зависимости и облегчением бремени крепостных, а в России об этом даже не заикались.

В результате российские крепостные сбегали от своих помещиков в польские поместья, где условия для них были лучше. Русские помещики гневно жаловались на это и требовали возврата беглецов, что, однако, было сопряжено с большими трудностями. При этом предотвратить данное бегство можно было либо путем улучшения положения крестьян в России, либо в результате ухудшения их судьбы в Польше. Россия решилась на последнее, а добились этого те русские паны, которые получили поместья в польских землях, отошедших к России после разделов Польши. В результате в 1775 году был издан царский указ, который признал за помещиками в русской части Польши право продажи своих крепостных без земли. Поэтому и тут стали оценивать стоимость поместий по количеству имевшихся в них душ.

После третьего раздела за панами было признано право требовать от каждой крестьянской души трехдневной отработки, право назначения холопов на работы вне территории поместья, право их продажи, дарения и переселения для несения службы при своем дворе. При этом подавать жалобы на помещика крестьянам запрещалось.

Правительство опиралось на помещиков – шляхтичей, держа их, однако, в страхе, что в случае какого-либо сопротивления оно может напустить на них темную массу литовских крестьян или, что еще хуже, русских холопов. Ведь призрак Колиивщины¹² все еще витал в воздухе.

Однако не все польские помещики пользовались в полном объеме правами, предоставленными им в отношении крепостных крестьян. Имелось много славных исключений, но варварство на Польшу с Востока продолжало наступать. В то же время крестьянская неволя имела для России и Польши разное значение. Ведь деспотическое царское правительство расправлялось с крестьянами так же, как и с дворянами, и создало в результате настолько могущественное государство, что никто из чужаков не решался осуждать его по вопросу закрепощения народа.