История помнит
Шрифт:
В начале 1918 года, когда Менжинский занимал пост первого наркома по финансовым вопросам, по указанию В.И.Ленина им, Подвойским и Бонч-Бруевичем был разработан план операции по овладению коммерческими банками в целях их национализации. Об операции знал весьма узкий круг советских государственных и партийных работников. Знал об этом и Пятаков, только что назначенный управляющим Государственным банком. Он ни с того ни с сего вдруг выступил в “Правде” со статьей под названием “Пролетариат и банки” и вопреки Ленину доказывал, что национализировать банки нельзя без одновременной национализации промышленности. Этим он ясно давал понять, что большевики готовятся к национализации банков.
Вышинский не сомневался, располагая убедительными данными следствия, что Пятаков сознательно
В заключительном слове Пятаков заявил: “Да, я был троцкистом в течение многих лет. Рука об руку я шел вместе с троцкистами ... Через несколько часов вы вынесете ваш приговор ... Не лишайте меня, граждане судьи, одного. Не лишайте меня права на сознание, что в ваших глазах, хотя бы и слишком поздно, я нашел в себе силы порвать со своим преступным прошлым”.
Муралов, бывший одно время командующим войсками Московского военного округа, игравший заметную роль в среде приближенных Троцкому военных, а с 1932 года проводивший вместе с Шестовым диверсионные акции на Урале, сейчас стоял навытяжку и держал ответ перед судом. Он просил принять во внимание его чистосердечные показания и отнестись к нему со снисхождением. Он заявил, что “будучи под арестом и после долгой внутренней борьбы, он решил рассказать все. Было бы непристойно обвинять кого-нибудь в привлечении меня в троцкистскую организацию. В этом я не смею никого обвинять, в этом я сам виноват. Это моя вина, это моя беда. Свыше 10 лет я был верным солдатом Троцкого”.
На процессе самым изощренным и говорливым, смиренным и дерзким был Карл Радек. Глядя через толстые очки, он изворачивался перед Вышинским в своих показаниях, но и достаточно полно признал свою виновность. По его словам, он намеревался отмежеваться от Троцкого и его сделки с нацистами, сообщить о заговоре, но ничего не смог придумать, как ему поступить.
Вышинский. Что же вы решили?
Радек. Первый ход — это идти в ЦК партии, сделать заявление, назвать всех лиц. Я на это не пошел. Не я пошел в ГПУ, а за мной пришло ГПУ.
Вышинский. Ответ красноречивый!
Радек. Ответ грустный.
Рассказывая суду о том, как он пришел к мысли признать свою вину и сообщить все, что ему было известно о заговоре, Радек заявил: “Когда я оказался в Наркомвнуделе, то руководитель следствия мне сказал: “Вы же не маленький ребенок. Вот Вам 15 показаний против вас, вы не можете выкрутиться и, как разумный человек, не можете ставить себе эту цель ...
В течение двух с половиной месяцев я мучил следователя. Если здесь ставился вопрос, мучили ли нас за время следствия, то я должен сказать, что не меня мучили, а я мучил следователей, заставляя их делать ненужную работу. В течение двух с половиной месяцев я заставлял следователя допросами меня, противопоставлением мне показаний других обвиняемых раскрыть мне всю картину, чтобы я видел, кто признался, кто не признался, кто что раскрыл ... И однажды руководитель следствия пришел ко мне и сказал: “Вы уже — последний, зачем же теряете время и медлите, не говорите того, что можете показать”. И я сказал: “Да, я завтра начну давать вам показания” [52] .
52
Это признание Радека и то, что следствие по его делу вел сын известного чекиста Кедрова, который затем сам был расстрелян, явно опровергают домыслы Э.Гусейнова и В.Сироткина, которые они излагают в своей статье “Лицо и маски К.Радека” в “Московской правде” от 14 мая 1989 года об избиениях и оскорблениях Радека в ходе следствия. — Примеч. автора.
В
Самое главное, что Радек на суде чуть было не проговорился. Отбиваясь от настойчивых вопросов Вышинского, Радек упомянул Тухачевского. Он сказал: “Виталий Путна приходил ко мне от Тухачевского” — и, поняв, что допустил промашку, сразу же перешел на другую тему. Но этого не упустил Вышинский и спросил Радека: “Я хочу знать, в какой связи вы называли имя Тухачевского”.
“Нужны были некоторые правительственные материалы, — отпарировал Радек, — которые я хранил в редакции “Известий”. Тухачевский не имел, конечно, никакого понятия о моей роли ... Я знаю, что Тухачевский относится к партии и правительству с беззаветной преданностью”.
Несмотря на то что о Тухачевском было сказано всего лишь вскользь, этого достаточно оказалось, чтобы он был взят на заметку Вышинским. Что же касается заговорщиков, то они посчитали этот случай сигналом к экстренным мерам по подготовке и осуществлению военного путча, ибо время и обстоятельства не терпели его отлагательства.
30 января 1937 года военная коллегия Верховного суда СССР вынесла свой приговор. Заговорщики были признаны виновными в том, что они “в целях ускорения военного нападения на СССР содействовали иностранным агрессорам в захвате территории Советского Союза, свержении Советской власти, восстановлении капитализма и власти буржуазии, руководили изменнической, диверсионно-вредительской, шпионской и террористической деятельностью”.
Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Пятакова, Муралова, Шестова и десять других подсудимых к расстрелу. Радек, Сокольников и еще двое участников заговора были осуждены к 10 годам лишения свободы.
На процессе присутствовали многие иностранные дипломаты и журналисты. Он произвел на них глубокое впечатление, особенно на посла США в Москве Джозефа Э.Дэвиса. Он не пропустил ни одного заседания и внимательно следил за его ходом. Будучи адвокатом, он вынес для себя мнение, которое сообщил в Вашингтон: “Вышинский, которого антисоветская пропаганда изображала жестоким инквизитором, очень похож на Гомера Каммингса, министра юстиции США, — такой же спокойный, бесстрастный, рассудительный, искусный и мудрый. Как юрист, я был глубоко удовлетворен и восхищен тем, как он вел это дело” [53] .
53
Сайер М., Кан А. Тайная война против Советской России. С.339-340.
В секретной депеше на имя государственного секретаря Корделла Хэлла от 17 февраля 1937 года посол Дэвис сообщил, что “почти все иностранные дипломаты в Москве разделяют мнение о справедливости вынесенного приговора и существования политического сообщества и заговора, поставившего себе целью свержение правительства” [54] .
Общее мнение представителей иностранной прессы, присутствовавших на процессе, выразил корреспондент из “Инсайд Юэрэп” Джон Гюнтер, который писал: “За границей было широко распространено мнение, что все подсудимые говорили одно и то , же, что вид у них был жалкий и заискивающий. Такое впечатление не совсем правильно. Они упорно спорили с обвинителем и, по существу, признавали лишь то, что вынуждены были признать” [55] .
54
Там же. С.340.
55
Там же. С.335.