История помнит
Шрифт:
Затем Крестинский рассказал о своей встрече с Тухачевским на VIII Чрезвычайном Всесоюзном съезде Советов и его беспокойстве в отношении арестов, провалов и снятии с поста наркома Ягоды. “Очевидно здесь политическое недоверие ему. Ягоде, сказал тогда Тухачевский, как активному правому, участнику объединенного центра ... Если докопаются до этого, докопаются и до военных. Тогда придется ставить крест на выступление. Он делал вывод: ждать интервенции не приходится, надо действовать самим. Начинать самим это трудно, это опасно, но зато шансы на успех имеются. Военная организация большая, подготовленная, и надо действовать.
В ноябре Розенгольц, Крестинский и Гамарник взяли на себя руководство троцкистской организацией. Они заявили Рудзутаку, что отныне он должен считаться с ними и числить их в малочисленном, но существующем центре. В конце декабря 1936 года — начале января 1937 года из Норвегии “Троцкий ответил, что он согласен” (СО. С.255). Состоялось совещание на квартире Розенгольца, на котором был намечен срок выступления — до 15 мая.
Одновременно Крестинский встретился с тремя ответственными работниками Московской парторганизации, с которыми он поддерживал связь как со скрытыми троцкистами — Постоловским, Фурером, Корытным. Они знали московские кадры и стали готовить списки, кого надо арестовать, а кого назначать на их место.
“Но в первых числах мая начался разгром контрреволюционной организации, были опубликованы передвижения в военном ведомстве, снят Гамарник ... Тухачевский переведен в Самару, Якир из Киева, Уборевич из Белоруссии, арестованы Корк и Эйдеман. Стало ясно, что выступление становится невозможным, так что вопрос о том, чтобы переворот произошел в половине мая, стал явно недискутабельным ... (СО. С.256.)
Через несколько дней я был арестован”.
В конце своих показаний Крестинский сказал, что Троцкий постоянно упрекал их в недостаточной активности в развертывании террористической и диверсионной деятельности. Это дело было централизовано, и им занимались Смирнов, затем Мрачковский, после Пятаков, в конце за него взялся Гамарник.
“Во время последней встречи с Тухачевским он настаивал на том, чтобы до контрреволюционного выступления были совершены террористические акты. Мы с Розенгольцем сомневались в их целесообразности, один Тухачевский настаивал, и мы согласились на проведение теракций против Молотова и Ворошилова. Гамарник сказал нам тогда, что у него тоже намечены кадровики исполнителей террористических актов” (СО. С.257-258).
Вышинский. После всех ваших колебаний и противоречивых заявлений, которые были здесь на суде сделаны, вы теперь признаете себя виновными в предъявленных вам обвинениях?
Крестинский. Да, признаю.
Вышинский. Вы признаете себя германским шпионом с большим стажем?
Крестинский. Фактически с 1923 года ...
Вышинский. Вы признаете себя виновным в том, что вы были активным участником “правотроцкистского блока”?
Крестинский. Да.
Вышинский. Далее вы не только участник, но и один из организаторов заговора против Советской власти?
Крестинский. Да.
Вышинский. Что вы непосредственно подготовляли и были участником подготовки антисоветского государственного переворота в СССР?
Крестинский. Да.
Вышинский. И наконец, вы были одним из участников обсуждения и подготовки террористических актов против товарищей Сталина, Молотова и Кагановича?
Крестинский. Признаю.
Вышинский (к Розенгольцу). Был ли у вас преступный замысел осуществить террористический
Розенгольц. Против Иосифа Виссарионовича Сталина.
Суд перешел к заслушиванию подсудимого Раковского, который полностью признал и подтвердил свои показания, данные на предварительном следствии.
“... В феврале 1934 года я дал телеграмму в ЦК ВКП(б), что полностью идейно и организационно разоружаюсь и прошу принять меня обратно в партию. Эта телеграмма была не искренней, я солгал. Я намеренно старался скрыть от партии и от государства о моей связи с “Интеллидженс сервис” с 1924 года ...” (СО. С.260).
По возвращении в Москву из ссылки в Астрахань, рассказал Раковский, он написал письмо Троцкому в Копенгаген и получил ответ, в котором Троцкий сумел убедить его в продолжении работы в троцкистской организации, на что он дал согласие.
Раковский показал также о том, как он стал агентом “Интеллидженс сервис”, и о своей поездке по линии Красного Креста в Токио, где он был завербовал японской разведкой. “На вербовку, — заявил он, — я пошел по рекомендации советского полпреда в Японии Юренева и с санкции Пятакова.
Я вернулся из Токио, имея в кармане мандат японского шпиона ... Если Троцкий и раньше выдавал себя за идеологическое течение ... теперь мы стали школой шпионажа, вредительства, государственной измены, террора. Мы превратившись в авангард иностранной агрессии, международного фашизма ...” (СО. С.267-268).
Далее Раковский рассказал о связи Троцкого с “Интеллидженс сервис”. “Вначале было решено сослать Троцкого в Астрахань, но он добился направления в Алма-Ату, поближе к китайской границе. Он рассчитывал на побег. “Мне поможет “Интеллидженс сервис”, — сказал Троцкий. И тут он мне конфиденциально сообщил, что с 1926 года он вошел в преступную связь с “Интеллидженс сервис” через одного из представителей концессии “Лена-Гольдфильдс”. Троцкий тогда был председателем Главконцесскома. Он уже тогда оказал некоторые услуги этой организации и помог консерваторам осуществить разрыв отношений с СССР. Он подсказал “Интеллидженс сервис” удобный вариант на возможность организации налета на Аркос. Он назвал некоторых лондонских троцкистов, работавших там, в том числе Мюллера и Миллера, через которых было обеспечено нахождение в помещении Аркоса специально сфабрикованных документов. Это дало тогда в руки министра внутренних дел Англии Джонстона Хикса повод к тому, чтобы убедить коллег в необходимости разрыва дипломатических отношений между СССР и Англией.
С Троцким я являлся другом и политическим, и личным с 1903 года. Я признаю, что, начиная с 1924 года, являлся изменником советской социалистической родины. Мы — троцкисты вели борьбу за захват власти, ликвидацию социалистического строя и возвращение к капиталистическому строю, и здесь была налицо авантюра, расчет на помощь фашистского агрессора.
Я должен заявить, что сегодня признаю себя полностью виновным. В течение восьми месяцев я запирался, отнекивался ... продолжая жить старой троцкистской контрреволюционной идеологией и тактикой. У меня много раз возникала мысль: правильно ли я поступаю, что отрицаю ... Встало мое прошлое и моя ответственность за помощь агрессорам ... и я заявил следователю, что завтра начну давать полные и исчерпывающие показания” (СО. С.282-283).