История разводов

Ивик Олег

Прецедент был создан, и римляне, глядя на свободного и счастливого Карвилия, начали разводиться все чаще. Впрочем, такая возможность была не у всех, а только у тех, кто состоял в расторжимой форме брака.

Поначалу римляне практиковали три основные формы брака. Самым почетным и богоугодным был священный нерасторжимый брак-конфарреация, который торжественно освящался главным жрецом Юпитера (фламином). Расторгнуть его можно было лишь в одном случае: если муж решал казнить жену смертью за провинности (например, за употребление виноградного вина, что женщинам было категорически воспрещено древним правом). Поскольку казнить собственную жену, да еще нерасторжимо связанную с мужем, самому мужу было неприлично, то перед казнью совершали диффареацию – нечто вроде развода. Хотя некоторые исследователи считают, что, возможно, получив долгожданную свободу, муж мог на радостях простить преступную супругу

и ограничиться высылкой ее из Рима, но в целом конфарреация считалась нерасторжимой и заканчивалась только со смертью. Поэтому с тех пор, как развод начал приживаться на берегах Тибра, свободолюбивые римляне сказали конфарреации решительное «нет». В итоге, когда в 23 году н. э. искали кандидата на должность жреца Юпитера, который, по древнему закону, должен был происходить от родителей, сочетавшихся по обряду конфарреации, и сам должен был находиться в браке, заключенном таким же образом, римляне не смогли найти даже трех претендентов.

Жена, вступившая в брак-конфарреацию, юридически находилась в полной власти мужа. Он распоряжался и ее жизнью, и ее имуществом. Но ничего особенно обидного римлянки в этом не видели, поскольку в таком же положении находились и другие домочадцы. Власть главы семьи в Риме была абсолютной, и до тех пор, пока был жив отец, взрослый и даже немолодой римлянин не только не имел права сам совершать крупные сделки, но и мог быть продан отцом в рабство. С течением времени эти законы лишь понемногу смягчались, но полностью не отменялись. В какой-то мере их ограничивали цензоры, в чьей власти было надзирать за нравственными устоями, а продажа жен и детей в рабство в целом не совпадала с устоями римлян, что бы им ни разрешали древние законы. И женщины находились в этом смысле даже в лучшем положении, чем их взрослые сыновья, поскольку за спиной женщин стоял юридически бесправный, но освященный традицией домашний суд, в который входили их отцы и братья.

Другой брак, заключенный в форме «коемпции», был попросту куплей-продажей жены за один серебряный сестерций. Для сравнения можно отметить, что столько же стоила на берегах Тибра хорошая курица. За эту же сумму можно было провести время с дешевой проституткой. Качественная рабыня могла стоить в несколько тысяч раз больше в зависимости от своих достоинств и рыночной ситуации. Но цена на жен была фиксированной и от их достоинств не зависела. В присутствии пяти свидетелей и «весовщика» жених бросал на весы монету, и жена переходила в его полную собственность так же, как и в браке-конфарреации, а заодно переходило и приданое. Правда, невеста должна была дать согласие на сделку. Этот брак в принципе считался расторжимым, и, возможно, именно его имел в виду Ромул, определяя штрафы за развод.

Третьей формой брака был «узус». По закону любое движимое имущество, находившееся в чьем-либо пользовании в течение года, становилось его собственностью. Это касалось женщин в не меньшей мере, чем лошадей или овец. Поэтому, если влюбленные по какой-то причине не могли вступить в законный брак, девушке достаточно было прожить в доме у мужчины ровно двенадцать месяцев. В течение этого времени она формально находилась во власти отца, но если пара умудрялась продержаться год, то ни родители, ни закон уже не могли забрать у супруга его «собственность». Сначала в «узус» вступали римляне, принадлежавшие к разным слоям общества и не имевшие права заключить официальный брак (до 445 года до н. э. существовал закон, запрещавший браки между патрициями и плебеями), но потом эта форма прижилась. Играли свадьбу, родители препровождали невесту с приданым в дом жениха, но ни жреца-фламина, ни «весовщика» не приглашали. Жена сразу же вступала в права законной супруги, а вот муж становился господином своей «собственности» только через год.

И в «коемпции», и в «узусе» жена находилась во власти мужа (как раньше она девушкой находилась в полной власти отца), поэтому и расторгнуть брак мог только муж, вернув надоевшую или провинившуюся жену под опеку отца или брата. Поначалу государство в эти вопросы почти не вмешивалось, предоставляя традиции и домашним судам разбираться с основательностью причин развода, с судьбой приданого и со штрафами.

Но женщины, как и мужчины, жаждали свободы, и они нашли совершенно фантастическую для патриархальных времен лазейку в законе. Дело в том, что жене, вступившей в брак, который по истечении года должен был превратиться в «узус», достаточно было отлучиться из дома на три дня, чтобы срок, дававший мужу права на движимое имущество, прерывался. Отсчет времени начинался заново, и жена, сохраняя все права законной супруги, оставалась под юрисдикцией отца.

Так возникла четвертая форма брака, ставшая во времена поздней республики, а затем и

империи практически единственной: брак «sine manu». Этот брак мог продолжаться десятки лет, если жена не забывала вовремя отлучаться из дома. В противном случае он превращался в «узус». В браке «sine manu» мужа и жену формально не связывало почти ничего, они пользовались почти равными правами, в том числе правом на развод. Женщина оставалась под опекой своего отца и в любой момент могла вернуться к нему без особых проволочек. Как и муж мог в любой момент отослать от себя жену.

Новая форма брака, освобождая женщину из-под власти мужа, повышала ее зависимость от отца. Теперь он в любой момент мог потребовать расторжения брака и возвращения дочери под отеческий кров. Только император Антонин Пий в середине второго века запретил отцам самовольно расторгать благополучные браки дочерей. Но дочери особо деспотичных отцов не стали дожидаться императорского постановления и разрешили проблему на три-четыре века раньше. Дело в том, что муж, в том случае, если собственником жены являлся он, после развода вовсе не обязательно должен был возвращать ее в прежнюю семью. На то он и собственник, чтобы самовластно решить судьбу женщины и передать ее любому опекуну по своему выбору (от обязательной опеки женщин освободил только император Август, и то не всех, а лишь многодетных). Особо свободолюбивые римлянки договаривались с кем-то из своих друзей и вступали с ним в фиктивный брак-«коемпцию». Муж покупал жену за один сестерций, после чего разводился с ней и передавал в опеку родственнику по ее выбору. Разведенная матрона начинала сама распоряжаться своим имуществом и своей дальнейшей судьбой, а фиктивный опекун лишь подписывал документы. Если же он стеснял свободу своей подопечной, то стоило ему покинуть Рим на один-единственный день, как женщина могла потребовать, чтобы его заменили.

И римляне стали массово разводиться. А государство стало принимать новые законы, которые ввели бы этот беспредел хоть в какое-то русло: ведь, так или иначе, права детей и имущественные права супругов надо было регулировать. После того как развод стал делом привычным, домашний суд уже не мог остановить мужа, который имел неосторожность вступить в одну из старых форм брака, а теперь жаждал свободы. Авторитет таких судов упал, а потом они и вовсе вышли из моды. Теперь государству пришлось взять на себя вопросы о возврате приданого и о штрафах для виновников развода, в каком бы браке они ни состояли.

Оглашать причину развода теперь было необязательно. Плутарх описывает, как некий римлянин, без объяснений разводясь с женой, которая, по мнению его друзей, была и целомудренна, и хороша собой, и плодовита, выставил перед собой ногу, обутую в башмак, и сказал: «Разве он не хорош? Или стоптан? Но кто из вас знает, где он жмет мне ногу?»

История Рима начиная со второго века до нашей эры – это история бесконечных разводов, в том числе достойных всяческого удивления. Впрочем, удивлялись авторы настоящей книги, что же касается римлян, то они еще в период республики удивляться понемногу перестали. И Плутарх, живший во второй половине первого – начале второго века н. э., уже без всякого удивления сообщает нам, к примеру, подробности развода знаменитого Катона Утического. Этот правнук не менее знаменитого Катона Цензора жил «неудержимо, словно по наитию свыше, стремясь ко всякой добродетели». Его близкий друг Квинт Гортензий был известен как великолепный оратор, наживший огромное состояние адвокатской практикой, владелец роскошных вилл и человек, научивший римлян есть павлинов. Но и он стремился к добродетели… Будучи почитателем Катона, Гортензий попросил друга, «чтобы тот передал ему свою дочь Порцию, которая жила в супружестве с Бибулом и уже родила двоих детей: пусть, словно благодатная почва, она произведет потомство и от него, Гортензия». Впрочем, в случае, если Бибул привязан к жене, Гортензий обещал вернуть Порцию мужу сразу после родов, когда «через общих детей сделается еще ближе и самому Бибулу и Катону». Гортензий уверял, что такие отношения с женами друзей должны войти в традицию, ибо это «полезно для государства», да и «нравственные качества тогда щедро умножатся и разольются в изобилии…».

Катон с пониманием отнесся к замыслу друга, однако оторвать дочь от мужа отказался. И тогда Гортензий «попросил жену самого Катона: она еще достаточно молода, чтобы рожать, а у Катона и так уже много детей». Жена Катона, Марция, была беременна, но это не смутило поклонников добродетели. «Видя, что Гортензий не шутит, но полон настойчивости, Катон ему не отказал и заметил только, что надо еще узнать, согласен ли на это и Филипп, отец Марции. Обратились к Филиппу, и он, уступив просьбам Гортензия, обручил дочь – на том, однако, условии, чтобы Катон присутствовал при помолвке и удостоверил ее».