История России с древнейших времен (Том 1-29)

Соловьев Сергей Александрович

С мужем Елениным у Иоанна происходили беспрерывные сношения, предметом которых по-прежнему были ссоры между пограничными жителями, не перестававшими нападать друг на друга. Однажды Александр прислал сказать тестю, что уже пора ему возвратить Литве взятые у нее по перемирному договору волости, что ему, Александру, жаль своей отчины. Иоанн велел отвечать, что и ему также жаль своей отчины, Русской земли, которая за Литвою, — Киева, Смоленска и других городов. В другой раз Александр прислал жаловаться, что его наместник кричевский, Евстафий Дашкович, изменил ему, убежал вместе с другими кричевскими дворянами в Москву, пограбивши пограничных литовских жителей. Иоанн отвечал: «В наших перемирных грамотах написано так: вора, беглеца, холопа, рабу, должника по исправе выдать; Евстафий же Дашкович у короля человек был знатный, воеводою бывал во многих местах на Украине, а лихого имени про него мы не слыхали никакого; держал он от короля большие города, а к нам приехал служить добровольно и сказывает, что никому никакого вреда не сделал. И прежде, при нас, и при наших предках, и при Королевых предках, на обе стороны люди ездили без отказов; так и Дашкович к нам приехал теперь, и потому он наш слуга».

Как Иоанн смотрел на перемирие с Литвою, видно из наказов послам, отправлявшимся в Крым: «Если Менгли-Гирей захочет идти на Литовскую землю, то не отговаривать, только нейти самому с татарским войском. Если приедут литовские послы в Крым за перемирием, то говорить Менгли-Гирею, чтоб он не мирился, а если он скажет, что великий князь перемирье взял, то отвечать: «Великому князю с литовским прочного миру нет; литовский хочет у великого князя тех городов и земель, что у него взяты, а князь великий хочет у него своей отчины,

всей Русской земли; взял же с ним теперь перемирье для того, чтоб люди поотдохнули да чтоб взятые города за собою укрепить: которые были пожжены, те он снова оградил, иные детям своим отдал, в других воевод посажал, а которые люди были недобры, тех он вывел да все города насадил своими людьми… С кем Александру стоять? Ведома нам литовская сила!"» Детей ханских посол должен был уговаривать, чтоб не давали отцу мириться с Литвою: «Ведь вам тогда не воевать: так у вас весь прибыток отойдет».

Иоанн имел право говорить: «С кем Александру стоять?», ибо королю было мало надежды и на помощь самого деятельного союзника своего, магистра ливонского. Мы видели, что в 1460 году с немцами ливонскими было заключено перемирие на пять лет, но еще не дошло двух лет до перемирного сроку, как начались опять ссоры у псковичей с немцами: в Дерпте посадили в тюрьму посла и гостя псковского, псковичи посадили в тюрьму немецкого гостя, и вслед за тем зимою явилась немецкая рать к Новому Городку и начала бить пушками в его стены. Получивши весть, что немцы под Новым Городком, псковичи собрались наспех с двумя посадниками в небольшом числе и поехали туда, а немцы, услыхав, что идет псковская сила, отбежали от города и запас свой кинули. Но скоро опять пришла весть, что немцы воюют псковские села; тогда псковичи, собравшись с пригорожанами, пошли к Городку, но немцев уже не нашли: те убежали в свою землю. Посадники и псковичи стали думать: куда бы пойти за ними? И решили идти к Воронью камню. Когда вся псковская сила была уже на озере, пришел доброхот из-за рубежа, чудин, и сказал, что сила немецкая собралась и хочет в ночь ударить на Колпино; псковичи возвратились, пошли к Колпину и, подошедши к нему на рассвете, увидали, что немцы жгут и воюют по волости, церковь колпинскую зажгли и добычи много набрали. Псковичи, не медля нимало, ударили на немцев, обратили их в бегство и гнали 15 верст по двум дорогам. «Не дивно ли и не достойно ли памяти, — говорит летописец, что в такой страшной сече из псковской рати не был убит ни один человек, тогда как немецкие трупы лежали мостом». В то же время другая псковская рать — охочие люди ходили также воевать Немецкую волость и возвратились с большим полоном, а воеводою у них был Ивашко-дьяк; изборяне с своей стороны пожгли и попленили около Нового Городка немецкого. В старину этим и кончилось бы дело, опять до нового набега немцев; но теперь немцы начали войну уже не с одним Псковом; Псков находился теперь под властью великого князя московского, брал наместника от его руки, и вот по челобитью псковичей явился к ним московский воевода Федор Юрьевич с полками и пошел с ними за Великую реку, к Новому Городку немецкому. До сих пор немцы приходили осаждать Псков и его пригороды, псковичи довольствовались обыкновенно опустошением сел; но теперь псковичи с московским войском осадили немецкий город, стали бить его стены пушками. Осада была неудачна: простоявши четверо суток, псковичи выстрелили из большой пушки в стену — и пушку разорвало, после этого приключения отошла вся сила от Городка, потому что был он крепок, замечает летописец.

Но в то время как главная псковская рать была с московским воеводою под Городком, в Пскове вспомнили старый обычай и отпустили охочих людей с посадником Дорофеем Елевферьичем в лодках воевать Немецкую землю; кроме своих охочих людей набралось много пришлых: в то время удальцы, почуяв рать, возможность добычи, собирались из разных мест. Соединившись с псковскими охочими людьми, эти прихожие люди много воевали Немецкую землю и, узнав, что главная сила отступила от Городка, возвратились назад с большою добычею. Потом, услыхав, что немцы напали на берега Наровы, псковичи собрались было ехать туда, как явился гонец от Ордена с просьбою, чтоб немецким послам вольно было приехать в Псков на поговорку (переговоры о мире) и опять отъехать; псковичи дали ему на том руку, что вольно будет послам приехать и отъехать. И по той руке прислал магистр послов своих, честных людей и немцев добрых, бить челом воеводе великого князя, и наместнику, и всему Пскову, чтоб не воевать более с юрьевцами (жителями Дерпта) и не гибли бы головы с обеих сторон. Перемирие было заключено на 9 лет: епископ дерптский обязался давать дань великому князю по старине, Русский конец в своем городе и русские церкви также держать по старине, по старым грамотам, а не обижать. Воевода московский, князь Федор Юрьевич, сказал псковичам на вече: «Мужи псковичи, отчина великого князя, добровольные люди! Бог жаловал и святая живоначальная троица князя великого здоровьем, с немцами управу взяли вы по своей воле, а теперь на вашей чести вам челом бью», — и поехал в Москву; псковичи проводили его с большою честью и на прощанье дали тридцать рублей да боярам, которые при нем были, дали всем пятьдесят рублей.

Еще не вышел срок перемирию, как немцы в 1469 году пришли ратью на Псковскую землю, побили у псковичей 26 человек и хоромы пожгли; привели их свои переветники — какой-то Иван Подкурский да Иван Торгоша; псковичи сначала никак не могли подозревать этих людей в измене, потому что сам Торгоша и весть привез в город о нападении немцев, за что получил деньги; только через полтора года открылось, что эти люди, живя на рубеже, передавали немцам обо всем, что делается в Псковской области; когда измена их открылась, то Подкурского замучили на бревне, а Торгошу за лытки на льду повесили. Набег немцев не имел, впрочем, никаких следствий; в 1471 году приехал в Псков посол от магистра и объявил на вече, что князь местер хочет устроить себе стол в Вельяде (Феллине), переехать туда из Риги; хочет держать с псковичами мир крепкий, но требует, чтоб они уступили ему некоторые земли и воды. Псковичи дали ответ: «Волен князь местер — где хочет, там и живет, и княжение держит, город ему свой, а что он там о земле и воде говорит, то земля и вода святой Троицы, псковская вотчина, добыта трудом великих князей всея Руси, там у нас теперь и города стоят, а мир мы хотим держать до срока». В 1473 году был съезд послам ливонским и псковским в Нарве, но не могли ни в чем согласиться и разъехались без мира. Тогда псковичи отрядили послов в Москву бить челом великому князю, чтоб оборонил их и на коня сел за дом святые Троицы, как и прежде его прародители стояли против немцев; вследствие этого челобитья в конце того же года знаменитый воевода московский, князь Данило Димитриевич Холмской, явился в Псков с большим войском, какого никогда еще не видывали псковичи. Сначала было от него Пскову тяжко, ратники начали было делать разные насилия, грабить, потому что с москвичами приехало много татар, но потом воеводы и ратные люди стали брать у посадников все кормы по уговору. Убытки псковичей были вознаграждены тем, что немцы испугались московской силы и прислали просить мира на всей воле псковичей. Князь местер велел объявить, что отступается от земли и воды св. Троицы и псковичей, своих соседей, обязывается из своей волости тайно пива и меду не пускать, путь псковским послам и гостям давать чистый, колоду (заставу) отложить по всей своей державе. Заключили договор на тридцать лет; договор этот дошел до нас. «Государи наши, — говорится в грамоте, — благоверные великие князья русские и цари, Иван Васильевич и сын его Иван Иванович, прислали воеводу своего, князя Данила Димитриевича, со многими князьями и боярами в дом св. Троицы, в свою отчину, Великий Новгород и Псков, оборонять свою отчину, обид своих поискать на немцах, на юрьевцах, своих даней и старых даней, своих залогов (недоимок) и новгородских старин и псковских обид и старин. И прислали честной бискуп юрьевский, и посадники, и все юрьевцы послов своих, и прикончали мир на тридцать лет таков: святые божьи церкви в Юрьеве, в Русском конце, и Русский конец держать им честно по старине и по крестному целованью, а не обижать. Дани благоверных великих князей, русских царей, старые залоги честному бискупу юрьевскому за восемь лет отдать тотчас же, по крестному целованью, а от этого времени благоверным великим князьям, русским царям на честном бискупе юрьевском дань свою брать по старине, по тому крестному целованью. А новгородскому послу и гостю по Юрьевской земле путь чист на Юрьев со всяким товаром, водою и горою (сухим путем), между Псковом и Юрьевом земли и воды по старый рубеж» и проч.

Тридцатилетнее перемирие не продержалось

и шести лет; начались скоро несогласия: в немецких городах задерживали псковских купцов, отнимали у них товары, но открытого разрыва еще не было, как вдруг 1 января 1480 года немцы явились нечаянно перед Вышгородком, взяли его, сожгли, жителей перебили. Ночью приехал гонец в Псков: «Господа псковичи! Городок немцы взяли!», и в ту же ночь посадники дважды собрали вече, где решили выступить немедленно; но, как часто и прежде бывало, псковичи уже не нашли немцев в Вышгородке. В ту же зиму немецкая рать явилась под Гдовом, оступила городок, начала бить пушками, пожгла посад. Псковичи послали гонца к великому князю в Новгород просить силы на немцев; Иоанн прислал воеводу, который соединился с псковскою ратью, пошел на Юрьевскую волость и взял приступом замок немецкий; много добра вывезли из него псковичи: и пушек, и зелья пушечного, а немцы сами дались руками, увидавши свое изнеможение. Сожегши замок, русские пошли под Юрьев, города не взяли, но страшно опустошили окрестности: воевода московский и его сила много добра повезли в Москву с собою, чуди и чудок и ребят головами повели многое множество без числа, говорит летописец; псковичи также возвратились с большою добычею. Но немцы ждали только ухода московской рати, чтобы отплатить псковичам: магистр Бернгард фон дер Борх пришел под Изборск; не могши взять города, немцы пошли палить окрестности; псковичи, увидав дым и огонь, выступили из города, встретились с немцами у озера и после стычки сторожевых полков главная рать, и немецкая, и псковская разошлись по домам без боя. Летом немцы пришли опять и начали жечь псковские городки: в городке Кобыльем погибло в пламени без малого 4000 душ; в августе месяце пришел магистр со всею землею под Изборск, но, простояв понапрасну два дня у города, осадил Псков. Немцы били в стены пушками, подъезжали к ним в лодках, но также ни в чем не успели: псковичи обратили их в бегство и отняли лодки; по свидетельству немецкого летописца, магистр приводил под Псков сто тысяч войска. На этот раз мстили не одни псковичи ничтожным пограничным набегом: в пределах Ливонии явилась двадцатитысячная московская рать, которая вместе с новгородцами и псковичами гостила четыре недели в Немецкой земле; без встречи с неприятелем в поле взяли два города — Феллин и Тарваст — и много золота и серебра вынесли из этих городов, а другого добра и счесть нельзя; в плен взяли также бесчисленное множество немцев и немок, чуди и чудок и детей малых. Немецкий летописец в тех же чертах описывает это впадение русских войск в Ливонию; он говорит: «Сбылось на магистре фон дер Борхе слово Соломоново: человек и конь готовятся к битве, но победа исходит от господа; собрал магистр против русских силу, какой прежде него никто не собирал, — и что же он с нею сделал?»

Немцы заключили десятилетнее перемирие в 1482 году; когда срок приблизился к концу, в 1492 году, Иоанн велел заложить на границе против Нарвы каменную крепость с высокими башнями и назвал ее по своему имени Иван-городом. Немцы, однако, предложили возобновить перемирие еще на десять лет, и договор был заключен в 1493 году; грамота дошла до нас: в ней говорится, что по божьей воле и повелению великого государя, царя русского, приехали в Великий Новгород к великому князю, наместникам, боярам, житым, купцам и ко всему Великому Новгороду (старинная форма еще сохранилась!) послы немецкие, добили челом великокняжеским наместникам и заключили с ними перемирие за всю Новгородскую державу. Земле и воде Великого Новгорода с князем мистром старый рубеж: из Чудского озера стержнем Наровы-реки в Соленое море; церкви русские в мистрове державе, в архиепископской державе и в бискупских державах — повсюду держать по старине, а не обижать; если немчин у новгородца бороду выдерет и по суду, по исправе немчин окажется виноватым, то отсечь ему руку за бороду и проч. Но в том же году начались неприятности: по немецким известиям, в Ревеле сожгли одного русского, уличенного в гнусном преступлении, а когда другие русские жаловались на это, то ревельцы отвечали им: «Мы сожгли бы вашего князя, если бы он у нас сделал то же». Эти слона были перенесены Иоанну и сильно раздражали его против немцев. Русский летописец говорит, что ревельцы купцам новгородским многие обиды чинили и поругания, некоторых живых в котлах варили без обсылки с великим князем и без обыску; также было поругание и послам великокняжеским, которые ходили в Рим и Немецкую землю; да и старым купцам новгородским много было обид и разбоев на море. Иоанн требовал, чтоб ливонское правительство выдало ему ревельский магистрат, и получил отказ; в то же время Иоанн заключил союз с королем датским, врагом Ганзы, который, предлагая помощь в войне против Швеции, уступая Москве важную часть Финляндии, требовал, чтоб Иоанн за это действовал против ганзейских купцов в Новгороде. Вслед за известием о возвращении русских послов из Копенгагена вместе с датским послом и о привезении ими докончальных грамот встречаем известие, что великий князь в 1495 году под предлогом неисправления ревельцев велел схватить в Новгороде всех немцев-купцов, которых было там 40 человек из 13 городов, посадить их в тюрьмы, гостиные дворы и божницу отнять, товары переписать и отвезти в Москву.

Московский великий князь только что заключил тогда выгодный мир и союз, политический и родственный, с великим князем литовским, с Данией был также в союзе, и потому Орден не осмелился вооруженной рукой мстить ему за купцов своих, он только чрез послов своих упрашивал о их освобождении вместе с послами городов ганзейских и великого князя литовского; Иоанн велел освободить купцов, но товаров им не отдали. Орден молчал, хотя видел страшную опасность, которой грозила ему Москва; кенигсбергский командор писал к своему магистру: «Старый государь русский вместе с внуком своим управляет один всеми землями, а сыновей своих не допускает до правления, не дает им уделов; это для магистра ливонского и Ордена очень вредно: они не могут устоять пред такою силою, сосредоточенною в одних руках». Вследствие этого сознания своей слабости Орден не мог ничего предпринять до самого того времени, когда новый разрыв между Литвою и Москвою дал ему надежду на возможность успеха в войне с последней. В 1501 году магистр Вальтер фон Плеттенберг заключил союз с Александром литовским и объявил московскому государю войну тем, что задержал в своих владениях псковских купцов; псковичи послали гонца в Москву с этим известием, и великий князь выслал к ним на помощь воевод — князей Василия Шуйского и Данила Пенко. В 10 верстах за Изборском встретились русские воеводы с Плеттенбергом; псковичи первые схватились с неприятелем и первые побежали, потерявши посадника; немцы, говорит летописец, напустили ветер на русскую силу и пыль из пушек и пищалей; когда после бегства псковичей немцы обратили пушки и пищали на московскую силу, то была туча велика, грозна и страшна от стуку пушечного и пищального, что заставило и москвичей обратиться также в бегство. Из этого рассказа ясно видно, что дело было решено немецкою артиллериею, с которой тогдашний русский наряд не мог соперничать.

На другой день немцы пошли к Изборску, но изборяне сами сожгли свой посад и отбились; счастливее был Плеттенберг под Островом: ему удалось взять и сжечь город, причем погибло 4000 русских. От Острова немцы возвратились к Изборску, ночевали под ним одну ночь и отступили, оставив засаду. Когда на другой день изборяне пришли в неприятельский стан и рассеялись по нем, немцы выскочили из засады и перебили их или перехватали. Но Плеттенберг не мог воспользоваться этою удачею: он поспешил назад, потому что в полках его открылся кровавый понос, от которого занемог и сам магистр. Сильно загоревали ливонцы, когда узнали о возвращении больного магистра с больною ратью: они боялись мести от Москвы, и не напрасно. Великий князь выслал новую рать с князем Александром Оболенским и отряд татарский; под городом Гелмедом встретилось московское войско с немцами, и, несмотря на то, что в первой схватке убит был воевода Оболенский, русские остались победителями и десять верст гнали немцев; по словам псковского летописца, из неприятельской рати не осталось даже и вестоноши (вестника), который бы дал знать магистру об этом несчастье; ожесточенный пскович пишет, что москвичи и татары секли врагов не саблями светлыми, но били, как свиней, шестоперами. По словам немецкого летописца, потеря русских в этом сражении простиралась до 1500 человек, но он же говорит, что тогда Ливония лишилась 40000 жителей, убитых и взятых в плен русскими.

Между тем Плеттенберг оправился и в том же году явился с пятнадцатитысячным войском под Изборском; немцы приступили к городу усердно, но, простояв под ним только одну ночь, отошли и осадили Псков; псковичи сами зажгли предместья и отбивались до тех пор, пока Плеттенберг, заслышав о приближении московских воевод, князей Данилы Щени и Василия Шуйского, отступил от города. На берегах озера Смолина настигли его эти воеводы и принудили к битве; битва была одна из самых кровопролитных и ожесточенных: небольшой в сравнении с русскими войсками отряд немцев бился отчаянно и устоял на месте.