История России с древнейших времен (Том 7)

Соловьев Сергей Александрович

"Прежде государь нас жаловал, писывал к нам в грамотах; низовым атаманам, и лучших называл по имени, а потом приписывал: и всем атаманам низовым и верховым; а теперь писано наперед атаманам и козакам верховым, и потом уже нам, низовым, и то не поимянно; но верховые козаки государевой службы не знают. Если государь теперь с вами прислал окуп, то мы пленников отдадим, а без окупу нам их отдать нельзя: только нам теперь отдать их без окупу, и нам тех окупов не видать и в 10 лет, а к Москве нам по те окупы не ездить; если же вам велел государь тех пленников взять у нас силою, то вы у нас возьмите их из крови, а мы, пересекши их, пойдем, куда очи несут, уже то у нас готово пропало". Нащокин отвечал: "Отъездом вам государю грозить непригоже, холопы вы государевы и живете на государевой отчине". Козаки на это сказали: "Если к нам государево нежалованье, то нам вперед на Дону как жить, что уж вперед у нас пленников окупать не станут? Кого возьмем, а турский станет писать к государю, и государь станет у нас даром брать и к турскому отсылать: и нам на Дону чем жить?" Когда Нащокин стал им говорить, чтоб жили в мире с Азовом, пока он сходит в Константинополь, то козаки отвечали: "Нам теперь через прежние обычаи самим о миру задирать непригоже, а вот наши товарищи на море, Василий Жегулин с товарищами 300 человек, и нам их не выждав, как мириться?" Посланник привез козакам государево жалованье, сукна, и хотел раздавать их по наказу: лучшим хорошие, а рядовым - похуже; но козаки сказали, что у них больших нег никого, все ровны и разделят сами на все войско, по чему достанется. Когда, наконец, Нащокин стал им говорить, чтоб они служили государю с Хрущевым, то они отвечали: "Прежде мы служили государю и голов у нас не бывало, служивали своими головами, и теперь ради государю служить своими головами, а не с Хрущевым". Но одними словами не кончилось: по возвращении с моря атамана Жегулина козаки в числе 600

человек пришли к посольскому шатру с саблями и ручницами и кричали, чтоб Нащокин показал им государев наказ. Посланник отвечал, что наказ дан о многих делах и показывать его нельзя; если же они пришли грабить государеву казну, то он, посланник, с своими людьми готов помереть за нее. Козаки шумели много, селитру и запасы государевы взяли силою; потом схватили донского атамана Васильева, приехавшего с Нащокиным из Москвы, били его ослопами и посадили в воду перед шатром посольским. Этот Васильев уговаривал их, чтоб они измены свои покрыли, государю не грубили и пленников выдали.

Нащокин после многих затруднений достиг Константинополя и справил свое посольство; султан уже отпустил его и решил вместе с ним отправить своего посланника в Москву, как вдруг пришли вести, что донские козаки взяли у азовцев в плен 130 человек и что царь московский поставил на Дону и на Тереке четыре новых города. Тогда великий визирь сказал Нащокину: "Это ли любовь вашего государя к нашему? За это ведь пригоже за сабли да воеваться, а не дружиться! Если государь ваш велит с Дону козаков свести, и государь наш также крымского хана, азовских и белгородских людей велит унять. Вы говорите: донские козаки вольные люди, воруют без ведома вашего государя; крымские и азовские люди также вольные. Вперед только государь ваш не сведет с Дону козаков, и я вам говорю по богу: не только крымскому и ногаям велим ходить, но сами пойдем своими головами со многою ратью сухим путем и водяным, с нарядом и городом, хотя и себе досадим, а уж сделаем это, и тогда миру не будет". Нащокин отвечал: "Дал бы бог, чтоб между государями вперед братская любовь утвердилась; а теперь если крымский хан и пойдет на государевы украйны, то воля божия: государя нашего рать против него готова, и не угадать, кому что бог даст. Лучше бы крымского унять, чтоб вперед между государями братская любовь не рушилась". Визирь сказал на это: "Правда: когда люди с людьми сшибутся, то будет убыток на обе стороны, да уже не воротишь. А нам стало досадно, что сделали ваши козаки. За такие дела над послами опала бывает; но государь наш над вами за это ничего сделать не велел, потому что у нас того в обычае не ведется, и отпустит вас к вашему государю по прежнему обычаю, а с вами вместе посылает своего посланника".

Когда Нащокин дал знать об этом в Москву, то на Дон отправлена была царская грамота: "Если вы начнете с азовскими людьми какой-нибудь задор и между нами и турским сделаете этим недружбу, то вам от нас быть в опале и в Москве вам никогда уже не бывать; пошлем на низ Доном к Раздорам большую свою рать, велим поставить город на Раздорах и вас сгоним с Дону: тогда вам от нас и турского султана где избыть? Так вы бы службу свою показали: перебрав лучших атаманов и молодцов конных, послали на Калмиус, на Аросланов улус, улус его погромили бы, языков добрых добыли и к нам с этими-языками товарищей своих прислали, чтоб нам про ханское умышленье и про его поход ведомо было. Если же до приходу в Азов нашего и турского посланников хан или царевичи его пойдут на наши украйны и с ними азовские люди, то вы бы все на конях шли под них на перевоз и на дороги и на Донец Северский, и над ними нашим делом промышляли; а где сойдетесь на Донце с нашими людьми путивльскими и с запорожскими черкасами, которые придут по нашему указу под хана на Донец (а велено черкасам запорожским, гетману Христофу Косицкому и всем атаманам и черкасам быть на Донце на дорогах и за ханом идти к нашим украйнам), то вы бы промышляли с ними, с нашим дворянином, который с ними будет вместе заодно".

Но козаки не только не хотели показать своей службы по царским требованиям, даже не хотели дать провожатых для послов. Князь Волконский, отправленный встречать турецкого посланника под Азов, доносил царю: "Донские атаманы и козаки о провожанье нам отказали, что им неволею послать провожатых нельзя, а которые охотники сами захотят ехать, то они им не запрещают; но охотников с нами идет только человек с тридцать. Хотели с нами идти в провожатых атаманы и козаки многие: но приехал с Украйны на низ в войско козак Нехорошко Картавый, который сбежал с твоей государевой службы из Серпухова, и сказывал козакам, что на Москве их товарищам нужда большая, твоего государева жалованья им не дают, на Дон не пускают, служат на своих конях, корму им не дают, а иных в холопи выдают. Услыхавши это, многие атаманы и козаки с нами ехать раздумали, а которые охотники с нами едут, и тем мы не верим, потому что побежали от донских козаков 40 человек, думаем, что пошли к черкасам".

Турецкий посланник, Резван, приехавши в Москву, объявил те же требования, о которых Нащокин слышал уже от визиря в Константинополе, то есть, чтоб донские козаки были сведены и крепости на Дону и Тереке разрушены. Государь приговорил с боярами: "Турского посланника отпустить, а с ним вместе к Амурату султану отправить своего посланника для того, чтоб ссылка вперед не порвалась; против грамоты султановой отписать, что государь чрез Кабардинскую землю турецким людям, которые станут ходить в Дербент и Шемаху, дорогу отворяет; а про козаков отписать по-прежнему, что на Дону живут воры, беглые люди и, соединясь с литовскими черкасами, турецким городам тесноту делают без государева ведома; а городов государевых на Дону нет". Новым послом был назначен дворянин Исленьев, который отправился в июле 1594 года. Исленьев должен был отдать грамоту и жалованье терновскому митрополиту и сказать ему: "Как был посланник Нащокин, то ты государю служил, и эта твоя служба государю известна, послужи и теперь". К патриарху повез Исленьев паробка для наученья греческому языку. Подробности переговоров этого посла нам неизвестны; из сношений с Австрийским двором узнаем, что Исленьев был задержан в Константинополе новым султаном, Магометом III.

Изо всех этих переговоров мы видим, что султан, кроме сведения козаков с Дону, требовал еще уничтожения крепости московской на Тереке. Мы видели, как после взятия Астрахани Московское государство должно было войти в сношения с народцами кавказскими, которые, враждуя друг с другом, боясь турок и крымцев, требовали его покровительства, предлагали подданство; Иоанн IV вошел в родственный союз с черкесскими владетелями и построил крепость на Тереке, которую потом оставил по требованию султана. При Феодоре, в 1586 году, явились в Москве послы от кахетинского князя Александра, который, угрожаемый с одной стороны турками, с другой - персами, бил челом со всем народом, чтобы единственный православный государь принял их в свое подданство, спас их жизнь и душу. Царь принял Александра в подданство: отправлены были в Кахетию учительные люди, монахи, священники, иконописцы, чтоб восстановить чистоту христианского учения и богослужения среди народа, окруженного иноверцами; дана была и помощь материальная: отправлен снаряд огнестрельный. Терская крепость исправлена и занята стрельцами. Из Москвы требовали, чтоб Александр доставил в эту крепость запасы на 2500 человек, но он отказался: "Для дальней дороги, для гор высоких, да и запасу собрать столько нельзя". Московскому войску легко было защитить Александра от владельца тарковского (Шевкала), сделать последнему утеснение великое и отнять у него реку Койсу, вследствие чего он и бил челом государю, но нельзя было решиться за Кахетию вступить в явную борьбу с страшными турками: турки требовали от Александра запасов и пропуска войскам их чрез его землю в Дербент и Баку; Александр отвечал: "С запасом чрез свою землю не пущу, и своих запасов не дам: я холоп царя русского, а турского не боюсь". Но из Москвы дали ему знать, чтоб он жил с турским, переманивая его, пока промысл над ним учинится. Александр видел, что чрез подданство Москве он не достиг главной цели своей, не может надеяться скорой и сильной обороны, видел, что ему советуют по-прежнему, как слабому, хитрить с сильными, переманивать их, и потому не мог быть усерден. Он бил челом, чтоб государь опять послал на Шевкала большую рать, взял Тарки и посадил тут из своих рук свата Александрова, Крым-Шевкала. Из Москвы отвечали, что рать будет отправлена, но чтоб и он с своей стороны послал туда же свою рать с сыном и сватом; московский воевода, князь Хворостинин, действительно вошел в землю Шевкалову и взял Тарки, но понапрасну дожидался полков кахетинских; вместо них явились неприятели, разные горские народцы; Хворостинин принужден был разорить Тарки и выступить оттуда; но он возвратился на Терск с немногими людьми: 3000 человек было у него истреблено горцами. Было ясно, что Московское государство в конце XVI века еще не могло поддерживать таких отдаленных владений; но Феодор уже принял титул государя земли Иверской, грузинских царей и Кабардинской земли, черкасских и горских князей.

Ведя переговоры с императором немецким о союзе всех христианских государей против турок и приказывая послам говорить султану, что царь из дружбы к нему не слушает предложений императора, королей и папы, Годунов в то же время вел переговоры с Персиею о том же самом союзе против турок, и также московские послы утверждали в Константинополе, что царь не слушает предложений шаха. Неудачная борьба с турками заставила шаха Годабенда

в 1586 году предложить царю союз против султана; шах не щадил обещаний, говорил, что отдаст русским Баку и Дербент, если даже и сам возьмет их у турок. Сын его, Аббас Великий, продолжал сношения все с тою же целию; этот, кроме Дербента и Баку, уступал царю Кахетию, владение русского присяжника Александра; посол его, склоняя Годунова к союзу, говорил, что такие два великие государя, как царь и шах, не только смогут стоять против турского, но и сгонят его с государства. От этого нового союзника московскому правительству нечего было позаимствовать хорошего в нравственном отношении. Аббас велел сказать Годунову, что перемирие, заключенное им с султаном, есть только хитрость, что он отдал туркам в заложники шестилетнего племянника своего - и это ничего: "Ведь племянника своего мне убить же было". Посол персидский также говорил Годунову: "Один племянник шахов у турского, а двое у шаха посажены по городам и глаза у них повынуты; государи наши у себя братьев и племянников нс любят". И переговоры с Персиею о союзе против турок кончились так же, как и переговоры с Австриею), ничем.

Но если Московское государство не могло утвердить свою власть на юго-востоке, в странах кавказских, по условиям местным и по столкновению там с государствами магометанскими, бывшими тогда еще во всей силе: то оно могло беспрепятственно распространять свои владения в обычном направлении, к северо-востоку. В бывшем Казанском царстве и при Феодоре, как при отце его, волновались черемисы, но были укрощаемы; главным средством к их усмирению служили постройки городов, населенных русскими людьми: Цывильска, Уржума, Царева-города на Кокшаге, Санчурска и других. Русские люди успели утвердиться и за Уралом, в Сибири, куда при Иоанне IV проложили дорогу козаки с Ермаком. Мы видели, что Грозный, узнав об успехах последнего, послал в Сибирь воевод, князя Волховского и Глухова. Эти воеводы соединились с Ермаком осенью 1583 года, были приняты с большою честию, козаки надарили им дорогих мехов, но не озаботились главным, собранием съестных припасов на зиму для гостей. Сделался голод между русскими, и много померло козаков и московских служилых людей, в том числе и воевода князь Волховской. Весною 1584 года голод прекратился, но постигли несчастий другого рода: Карача, который покинул Кучума после плена Маметкулова, стоял с своим улусом на реке Таре; он прислал к Ермаку просить помощи против Ногайской орды; Ермак, поверив одной шерти, не взявши заложников, отправил к нему Ивана Кольцо с сорока человеками козаков, которые все были изменнически истреблены Карачею); другой атаман, Яков Михайлов, подошедший к улусу на разведку, был также убит. После этого Карача облег малочисленных козаков в городе и стоял с половины июня, желая выморить русских голодом; но в одну ночь, когда улусники спали, ничего не подозревая, атаман Мещеряк вышел из города и ударил на неприятельский стан: Карача, потерявши двоих сыновей, побежал из стана; на рассвете улусники собрались и дали битву козакам в надежде подавить их числом, но Мещеряк, засевши в стану Карачи, отбивался до полудня и заставил неприятеля отступить; Карача потерял надежду одолеть козаков и ушел за Ишим. Но торжество козаков не было продолжительно; бухарские купцы дали знать Ермаку, что Кучум не пропускает их в город Сибирь; Ермак с небольшим отрядом (50 человек) отправился по Иртышу к ним навстречу, не нашел их и с 5 на 6 августа расположился ночевать на берегу реки; козаки, утомленные путем, крепко заснули, а на другом берегу не спал Кучум. В глубокую ночь, под проливным дождем, он переправился через реку, напал на сонных козаков и истребил их; Ермак, как носился слух, желая достигнуть своего струга, утонул в Иртыше.

После голода и трех поражений козаков осталось так мало в Сибири, что атаман Мещеряк счел невозможным оставаться здесь долее и выступил по дороге на Русь. Сибирь снова была занята Кучумом, который, однако, скоро был выгнан из нее соперником своим Сейдяком. Но эти князьки недолго могли на свободе выгонять друг друга. Новое правительство московское высылало в Сибирь воеводу за воеводой. Осенью 1585 года пришел воевода Мансуров, который поставил городок на Оби, при устье Иртыша. Остяки пришли осаждать его и принесли с собою славного идола, к которому на поклонение ходили из дальних мест, но пушечное ядро, вылетевшее из русского городка, разбило его, и остяки, потерявши надежду на свое божество, не беспокоили больше русских; мало того, Лугуй, князь двух городов и четырех городков на Оби, приехал в Москву с челобитьем, чтоб русские ратные люди, которые сидят в городе на устье Иртыша, не воевали его племени и людей, а он будет давать дань в Вымской земле приказным людям. За то, что он приехал прежде всех бить челом, государь его пожаловал, велел привозить дань ему самому или его братьям, или племянникам по семи сороков соболей лучших. Воеводы Сукин и Мясной основали на берегу Туры город Тюмень, а воевода Чулков в 1587 году основал Тобольск; Сейдяк вздумал было приступить к этому городу, но был разбит и взят в плен. Соперник его, Кучум, держался в Барабинской степи и нападал на русские владения; в 1591 году воевода князь Кольцов-Мосальский разбил его близ озера Чили-Кула, взял в плен двух жен его и сына, Абдул-Хаира. После этого Кучум обратился к царю с просьбою, чтоб тот отдал ему юрт и отпустил племянника Магмет-Кула, а он, Кучум, будет под царскою высокою рукою; три года ему не было ответа, а на четвертый, как видно, Кучум опять показался опасен, и в 1597 году отправлена была к нему царская грамота, в которой, перечисливши все грубости Кучума при царе Иоанне и после, Феодор писал: "Теперь в нашей отчине, в Сибирской земле, города поставлены, в них осадные люди с огненным боем устроены, а большой своей рати в Сибирскую землю на тебя послать мы не велели для того, что ожидаем от тебя обращенья: а если б наша большая рать послана была в Сибирь, то тебя бы нашли, где б ты ни был, и не правды твои тебе отомстили бы. Мы, великий государь, хотели тебя пожаловать, устроить на Сибирской земле царем, а племянник твой Магмет-Кул устроен в нашем государстве, пожалован городами и волостями по его достоинству и служит нашему царскому величеству. А как ты козаком кочуешь на поле с немногими людьми, то нам известно. Ногайские улусы, которые кочевали вместе с тобою, на которых была тебе большая надежда, от тебя отстали; Чин-Мурза отъехал к нашему царскому величеству, остальные твои люди от тебя пошли прочь с двумя царевичами, а иные пошли в Бухары, ногаи, в козацкую орду, с тобою теперь людей немного, - это нам подлинно известно; да хотя б с тобою было и много людей, то тебе по своей не правде против нашей рати как стоять? Знаешь сам, какие были великие мусульманские государства Казань и Астрахань, и те отец наш, пришедши своею царскою персоною, взял, а тебе, будучи на поле и живучи козаком, от нашей рати и огненного боя как избыть? Теперь за твои прежние грубости и не правды пригоже было нам на тебя послать свою рать с огненным боем и тебя совсем разгромить. Но мы, истинный христианский милостивый государь, по своему царскому милосердому обычаю смертным живот даем и винным милость кажем, видя тебя в такой невзгоде, наше жалованное и милостивое слово тебе объявляем, чтоб ты ехал к нашему царскому величеству безо всякого сомнения: захочешь быть в нашем государстве Московском, при наших царских очах, и мы тебя устроить велим городами и волостями и денежным жалованьем по твоему достоинству; а если, бывши у нас, захочешь быть на прежнем своем юрте, в Сибири, и мы тебя пожалуем на Сибирской земле царем и станем тебя держать милостиво". Кучум отвечал требованием Иртышского берега, писал к тарским воеводам: "До сих пор я пытался против вас стоять, Сибирь не я отдал, сами вы взяли. Теперь попытаемся помириться: на конце не будет ли лучше? С ногаями я в союзе, и только с обеих сторон станем, то княжая казна шатнется; а хочу помириться правдою, и для мира на всякое дело уступки сделаю". О дальнейших сношениях мы не знаем; по всем вероятностям, они прекратились вследствие несогласия Кучума ехать в Москву. Не скоро успокоились и другие князьки: так, в июле 1592 года царь писал Строгановым, чтоб они собрали с своих городов сотню ратных людей, давали им найму помесячно и запасов дали бы на всю осень и зиму: из них 50 человек пеших, которые должны были идти в Сибирь с воеводою Траханиотовым, и 50 конных, назначенных на войну против пелымского князя. Но самым верным средством укрепления Сибири за Москвою было построение городков, население их и мест окрестных русскими людьми; в царствование Феодора были построены: Пелым, Березов, Сургут, Тара, Нарым, Кетский острог.

Глава 4

ПРОДОЛЖЕНИЕ ЦАРСТВОВАНИЯ ФЕОДОРА ИОАННОВИЧА

Царская власть.
– Соборы.
– Приказы.
– Финансы.
– Торговля.
– Города. Береговая служба.
– Козаки.
– Местничество.
– Укрепление крестьян.
– Холопи. Переселения.
– Церковь.
– Учреждение патриаршества.
– Нравы и обычаи. Искусство.

Царствование Грозного было тяжело не для одного только сословия, которое особенно испытывало гнев царский, не для одних только тех мест, которые были разгромлены Иоанном: кроме того, что земщина должна была испытывать от опричнины, страшно изнурительны были беспрерывные войны, и государство при восшествии на престол Феодора находилось в самом незавидном положении. На соборе, созванном в июле 1584 года, было положено отставить тарханы для воинского чина и оскудения, "пока земля поустроится и помощь во всем учинится царским осмотрением". В тринадцатилетнее царствование Феодора земля имела возможность поустроиться, потому что продолжительных войн не было, а правитель Годунов там, где дело не шло о его личных выгодах, любил показывать свое попечение о благе общем, свою вражду к злоупотреблениям лиц правительственных, свое милосердие, и потому современники имели право прославлять царствование Феодора как счастливое, безмятежное, в которое и начальные люди, и все православное христианство начали от бывшей скорби утешаться.