История России с древнейших времен. Том 12. Окончание царствования Алексея Михайловича. 1645-1676 гг.
Шрифт:
6 февраля Тяпкин отправился к архиепископу-примасу в присланной за ним карете шестеркою; с ним вместе в карете с левой руки сидели пристав и переводчик; перед каретою верхом с государевою грамотою ехал жилец Иван Тяпкин с двумя подьячими, перед грамотою ехали дворяне королевские, 20 человек, а за каретою шли московские стрельцы с бердышами и посланниковы люди. Первая встреча была у крыльца, у самой кареты, другая – в сенях, третья – в дверях палатных; при каждой встрече говорили гостю: «Егo милость ясноосвещенный арцыбискуп вас, его царского величества посланника, ожидает с любовию». Сам архиепископ с пятью сенаторами встретил Тяпкина среди палаты. «Великий государь, – начал посланник, – вам, примасу и первому князю, и всем вам господам сенаторам и целой Речи Посполитой свою царскую милость обещает на всякое время и велел мне вас навестить и спросить о вашем здоровье». Архиепископ и сенаторы стояли все без шапок и слушали посольство со всякою учтивостию. Посланник поднес архиепископу грамоту великого государя в тафте; тот, приняв грамоту, спрашивал о здоровье великого государя, говорил речь, именованье и титул по письму сполна. Когда Тяпкин ответил, что царское величество в добром здравии, то примас спросил: «Великого государя бояре и вся Дума их по здорову ль?» «Бояре и все думные люди в благоденствии и добром здравии пребывают», – отвечал посланник. Следовал спрос о здоровье и путешествии самого посланника; когда Тяпкин ответил, что «милостию божиею и великого государя жалованьем в путном шествии поводилось во всем здраво и благополучно», архиепископ и сенаторы сели по местам, велели сесть и посланнику среди палаты против архиепископа. Посидевши немного, посланник встал и объявил, что он прислан резидентом, точно так как Свидерский прислан в Москву. Канцлеру литовскому Кристофу Пацу Тяпкин подал статьи, чтобы ему быть в Варшаве в таком же положении, в каком
В то же самое время в Москве посланник литовского гетмана Паца Августин Константинович подал Матвееву условия, на которых царевич Феодор может быть избран в короли польские: 1) принятие католицизма; 2) вступление в брак со вдовою покойного короля Михаила; 3) возвращение всех завоеваний; 4) соединение сил против турок и денежное вспоможение Польше. Отвечал посланнику ближний боярин князь Юрий Алексеевич Долгорукий: «Великий государь сыну своему на Короне Польской и Великом княжестве Литовском быть не изволяет, а соизволяет быть государем сам, своею государскою особою в православной христианской вере восточной церкви. Быть королю католиком – эта статья трудна с обеих сторон: на коронации у вас король присягает не притеснять никого в вере, если же присягу нарушит, то этим подданных от подданства увольняет, а если быть королю и греческой веры католиком, от этого между восточною церковию и западным костелом преломление, чему никаким образом сделаться нельзя». «Между греческою и римскою верою, – отвечал посланник, – мало разницы; только в королевстве Польском всегда бывали короли-католики, точно так как и другие окрестные государи держат также католическую веру, и об этом можно договориться». «Станут духовные съезжаться для постановления о вере, пройдет много времени, – сказал Долгорукий. – Великий государь хочет быть государем польским и литовским в греческой вере, а Речи Посполитой все права и вольности подтверждает. Что прежние польские короли были католиками и что другие окрестные государи католики, то не пример; которые у великого государя подданные римской, люторской, кальвинской, калмыцкой и других вер служат верно, тем никакой тесноты в вере не делается, за верную службу жалует их великий государь». «В Польше и Литве никогда не бывало государей греческой веры», – повторял посланник. «Бывали разных вер, – отвечали ему, – сам ты говорил, что между греческою и римскою верою мало разницы, следовательно, государю греческой веры у вас быть можно; можно быть и потому: в последнем договоре с султаном вы обязались давать ему гарач, следовательно, сделали его себе государем. Об условии, чтобы царевич вступил в брак с королевою, говорить нечего, потому что королем хочет быть сам государь. О возвращении завоеваний будет договор в то время, как приедут к царскому величеству польские и литовские послы. Что же касается до вспоможения казною, то до сих пор войскам государевым, которые помогают Короне Польской, розданы многие тысячи миллионов. Царское величество делает это теперь только для имени христианского, а когда будет государем польским и литовским, тогда совесть понудит его оборонять своих подданных как своими, так и чужеземными войсками. Все доходы королевские государь велит собирать Речи Посполитой на наем войск, а сам будет довольствоваться своею царскою казною». Константинович был отпущен с ответом: «Великому государю не только для короны Польской и Великого княжества Литовского, но и для целого света нельзя оставить благочестивой веры греческого закона; быть у вас государем царское величество изволяет сам, а сына своего отпустить не соизволяет; следовательно, королеве замуж выходить не за кого, а как ей жить, о том договорятся комиссары с обеих сторон. Когда царское величество будет государем во всех трех государствах, то рубежей разделять не для чего. Права ваши и вольности не будут нарушены, а при коронации сенаторы и вся Речь Посполитая присягают в верной службе и послушании; в уряды ваши и маетности великий государь никогда вступаться не будет и никому не велит. Когда царское величество будет вашим государем, тогда Польшу и Литву станет оборонять от всяких неприятелей своими ратными людьми, не требуя из скарбов коронных и литовских никаких податей; коронные и литовские войска должны помогать государевым ратным людям на всякого неприятеля ровным числом на коронных и литовских проторях, потому что великий государь никаких поборов и податей, которые сбирывались в казну королевского величества с его экономий, в свою казну собирать не изволит, а укажет всякие поборы и подати раздавать ратным людям. Ты упоминал о даче миллионов Речи Посполитой; но великий государь владеет своим Российским государством и впредь его содержать может по своему бодроопасному разуму без приискивания иных государств куплею; так эту торговлю Речь Посполитая оставила бы. Если Речь Посполитая хочет иметь у себя государя премудрого, благочестивого, в ратных делах искусного, многонародного и всякими годностями в Европе цветущего, то пусть обратится к царскому величеству, пусть пришлет послов своих с прошением, а государь отправит на елекцию своих послов с полною мочью, которые и станут договариваться».
К Тяпкину в Варшаву послан был список этих статей с наказом: повидаться с гетманом Пацом и говорить ему, чтобы он великому государю раденье свое показал и свою братью панов и Речь Посполитую приводил, чтоб они избрали себе государем царское величество именно на этих статьях.
4 марта написан был этот наказ Тяпкину, который, между тем, находился в затруднительном положении, не получая никаких грамот из Москвы; 25 февраля он обратился с жалобою к Матвееву: «Милостивый государь, отец и благодетель мой Артемон Сергеевич! Преславши обыкновенное пренижайшее рабское мое поклонение тебе, милостивому моему государю, от превышнего господа бога яко многолетнего здравия, так и счастливого и добропомысленного господствования усердно тебе, государю, присно желаю. По своей, государь, велией ко мне отеческой милости изволишь ведать: и я на службе великого государя в Варшаве за помощию божиею и его государским жалованьем и твоим, света и государя отца моего, милостивым заступлением жив до воли вседержителя нашего; только никогда не могу беспечален быти, понеже чрез многия почты не токмо вижу писания, ниже слышу о твоем, государя моего, здравии, которого сердечно, любовною моею охотою рад бы на всяк час слышать и о нем веселиться, яко неотменный раб и желатель твоей, государя моего, милости. Понеже убо вся вещи ветхость снедает, а благодеяния же точию память во веки старетися не имать: сице же и у мене искушенная твоя, государя моего, отеческая благодать, ея же должен есмь в сердце моем имети, даже и до последнего издыхания моего. Наипаче же о сиротстве моем с плачем прошу твоей, государя моего, милости: чего бы ради так забвен есмь? Яко николи же чрез многие почты не имам и на отписки и вестовые письма мои из Минска, и из Вильны, и из Варшавы никакого государского указу по се число ко мне не бывало и ни единые ни о чем ведомости не имел: а сенаторы, государь, беспрестанно спрашивают, а наипаче о войсках его царского величества. От них только что услышу, а сам во время безвестен пребываю, от чего и зазор себе немалый пред другими резиденты имею, понеже ко всем чрез всякую почту письма доходят, а я уже в Варшаве по се число живу четвертую неделю, ни о чем не слышу. Пожалуй, премилостивый государь, отец мой и благодетель, не прогневись на грубое письмо и прошенье мое, вели, государь, хотя малое, что надлежит до ведомости мне, посылать чрез всякую почту. Послов безмерно на елекцию желают и говорят о том мне, чтобы я к тебе, государю, писал; а референдарь литовский, Павел Бростовский, с великим прошеньем говорил мне и велел к тебе, государю, нарочно отписать, чтобы ты изволил с ним дружество иметь и любительным письмом ссылаться, крепко, государь, желает твоей приятной милости и частого писанья».
Жалуясь, что не получает известий из Москвы, Тяпкин должен был жаловаться на поляков, что не дают ему вовремя посылать писем в Москву и что трудно получить от них правдивые известия. «Варшавский почтомайстер две почты, не сказав мне, отпустил, – жаловался резидент Матвееву, – сказал нам, что отпустится почта в среду: я изготовил письма и послал в среду рано к почтомайстеру, а он уже почту отпустил еще в понедельник! Все это они делают для своих лакомых подарков, которых много надобно в год, если придется всех дарить. Думаю, что их резидент не очень много передарил наших: а здесь услужит каким-нибудь пустяком, пустую вестишку принесет и уже смотрит, чтоб ему дали: таких лакомых и лживых людей и между погаными трудно найти. Я не только варшавскому, но и минскому, и виленскому почтомайстеру добрые подарки дал, чтобы только писем наших не задерживали; также и от других людей, что куплю, то и проведаю, и, бог весть, как вперед жить будет с такими лакомцами». Тяпкин жаловался, что ему дают мало денег на дрова и конский корм, который в Варшаве гораздо дороже, чем в Москве, именно давали по четыре рубля в неделю. Свидерский в Москве имел у Матвеева два дня в неделю – воскресенье и среду,
Получив из Москвы статьи насчет королевского избрания, Тяпкин отправился с ними к гетману Пацу. Тот отвечал: „Я, желая прислужиться царскому величеству, вместе с литовскими сенаторами, воеводою троцким Огинским, маршалком Полубенским, референдарем Бростовским, виленским каштеляном Котовичем, радел всеми силами, чтобы быть королем царевичу Феодору Алексеевичу, и канцлера литовского Кристофа Паца привел было на то же доброе желание. Если бы царское величество позволил сыну своему быть католиком по нашему древнему праву, то мы бы, оставя всех других государей, выбрали царевича. Но в статьях, привезенных Константиновичем от бояр, объявлено, что быть королем самому царскому величеству; этого нам сделать нельзя, нельзя оставить королеву без супружества: но, что важнее, объявлено, что великий государь и для приобретения целого света католиком не сделается: об этом нам нельзя объявить панам польским, да и некогда было говорить, потому что сеймики в Литве и Короне все кончились, и предложить это дело некому, а без предложения шляхте на сеймиках нельзя начинать дело“.
В апреле начались выборы. Послы папский и цесарский хлопотали за герцога лотарингского. 28 апреля в коле рыцарском держали речь послы волынские, объявили, что они вперед никаких податей в казну королевскую платить не будут, потому что воеводы московские разослали универсалы по всей Волынской земле и Подолии, запрещают давать подати в казну королевскую: а войска царские приближаются уже к Полесью, Заславлю, Острогу, и догадываются они, нет ли соглашения у царя с султаном, чтобы заодно промышлять над Польским государством. Многие паны коронные говорили: „Во столько лет через посольские договоры не могли мы вытребовать у царя Киева, а теперь еще трудней стало, когда всю Украйну царь отобрал“. Польские паны начали винить в этом Литву: тут вмешался в их речи посол цесарский и спросил у коронных: „Ведь Украйна оставалась в ваших руках?“ – и, услыхав ответ, что Украйна с Дорошенком поддалась султану, сказал: „За что же вы сердитесь? Лучше пусть владеет ею государь христианский и ваш союзник!“ Троцкий воевода Огинский говорил также в защиту царя: „Трудно на вас угодить, господа коронные! В прежние годы, когда царь не давал вовсе помощи против татар, то вы с сердцем говорили, что он поступает не по договору; а теперь, когда царь стал помогать и всю Украйну из-под султанского подданства освободил, сердитесь и говорите, что он всю Украйну от вас отобрал!“
8 мая провозглашен был королем великий гетман коронный Ян Собеский. 11 мая по требованию троцкого воеводы Огинского Тяпкин послал к нему переводчика Лаврецкого, и воевода говорил: „Писали мы к царскому величеству, просили себе в короли царевича Феодора Алексеевича: удивительно нам, почему царское величество не изволил исполнить наше желание. А теперь своею силою, посулами и тайным сговором подканцлера литовского Радзивилла и всех Сапегов, которым многие сотни тысяч золотых роздал, стал королем гетман Ян Собеский. И хотя гетман Михайла Пац, и канцлер, и я, и другие паны литовские противились этому и стояли крепко от самого избрания его, с 8 мая до 11-го, только теперь пришлось и нам позволить поневоле, а тайно, конечно, будем радеть, чтобы его какою ни есть смертию извести, и есть на то хорошие способы. Собеский нам потому не люб, что он великий неприятель Московскому государству и, надобно думать, что помирится с султаном сейчас же; хочет он пустить турок на цесаря войною, чтобы отвлечь его от Франции, а самому с отрядом турецкого войска и с Крымом идти непременно на Московское государство. Но если он обнаружит намерение разорвать мир с царским величеством, то мы, литовские, никак этого не позволим, если же возьмут силу коронные, то пусть будет известно царскому величеству, что мы, приехавши в Литву, всеми силами станем радеть, будем приводить всю шляхту литовскую на сеймиках по поветам и по воеводствам, чтобы на войну с Московским государством не давали никаких податей, ни войска ни одного человека. Думаю, что мы со всею Литвою совсем отложимся от коронных и приклонимся к царскому величеству, усмотря время. Хотя мы теперь поневоле и позволили быть королем Яну Собескому, потому что он многих коронных и литовских панов задарил, а иных застращал, приведши под Варшаву войско коронное, однако мы его впредь королем иметь не будем“. Огинский плакал, целовал крест. „Отнюдь, – говорил он, – Литва не хочет воевать с царским величеством; пусть великий государь велит своим войскам поступать осторожно на Украйне, если случится быть вместе с войсками коронными; а теперь бы изволил явить к королю свою милость, не показывал бы ни в чем жесточи, наблюдая, что вперед от короля и от коронных объявится, и если что объявится, то царского величества рати должны быть на рубеже литовском; и этим страх большой разгласится во всей Литве, и станет Литва отговариваться и помощи не даст. Во всех этих и в других своих делах указал бы государь тайно ссылаться и промышлять с гетманом Михаилом Пацом и со мною, не доверяя другим“.
Иное говорил Тяпкину подканцлер литовский князь Михаил Радзивилл: „Нынешний король во многих случаях был желателен к царскому величеству: так, когда коронные гетманы отдали в Крым боярина Василья Борисовича Шереметева, то он сильно противился этому несправедливому поступку, говорил, что они это делают не по христианскому обычаю. А теперь, получивши корону, он еще больше желает дружбы и любви с царским величеством. Напишите к великому государю, чтобы он имел с королем нашим истинную дружбу и никаким ссорам не верил, чтобы как в прошлом году, так и теперь велел своим ратным людям промышлять над Крымом и над Азовом и тем отвести татар от помощи войскам турецким, да и против турок велел бы своим полкам с польскими и литовскими войсками сближаться и заодно стоять“.
Узнавши, что король отложил коронацию и готовится выступить в поход, Тяпкин обратился к литовскому канцлеру с требованием, чтобы ему позволено было быть на резиденции при короле в обозе. „Старый у нас обычай, – отвечал канцлер, – что послы и резиденты ни только что в обоз с королем, и никуда из Варшавы не езжали“. Донося об этом ответе Матвееву, Тяпкин писал: „Трехдневного корма по сие время мне не выдавали, ей, до конца испроелись и, что было государского жалованья, рухляди, все издержали, а вперед, бог весть, как буду жить? А если королевское величество нас с собою не возьмет, то не знаю, какой толк в моей резиденции будет“.
Московскому резиденту долго пришлось дожидаться кормовых денег: денег не было в казне королевской, послали занимать их в Данциг, повезли королевские брильянты в заклад. Без денег нельзя было выступить в поход. В предстоящей страшной войне с турками была помощь только с одной стороны – московской. Сначала в Варшаве сильно беспокоились – как взглянут в Москве на избрание Собеского? Беспокоились, что долго не приходила поздравительная грамота от царя новому королю; наконец грамота пришла, и 11 июля Тяпкин поднес ее королю. Подканцлер коронный Ольшевский, епископ хельминский, в тайном разговоре клялся резиденту, что король желает с царем истинной братской дружбы и соединения сил против турок и татар. „Если это соединение последует, – говорил епископ, – то силами обоих народов, наверное, прогоним турка до Дуная, потому что мы уже знаем, как в битвах с турками промышлять, только бы при них не было татар, которые нашему народу всегда тяжки. А христианские народы, живущие по Дунаю, – волохи, сербы, молдаване, славяне – как скоро заслышат, что царские войска соединились с польскими, то сейчас же пристанут к ним, особенно к людям царского величества; они всякими способами проведывают, тайно и явно, как бы им дал бог, чтобы царское величество с королевским были в братской дружбе и соединении, и тогда немедленно поддадутся обоим великим государям, потому что единоверные они христиане не только с народом московским, но и с нами. римскими католиками, и хотя есть между нами в вере какое различие, то несогласия эти произошли от гордости папы и греческих патриархов. Если же войска обоих народов Задунайские земли у турок отобьют, то этим самым получат способ к вечному покою“.