История российского мусульманства. Беседы о Северном исламе

Бухараев Равиль

О Хорезми известно лишь то, что можно почерпнуть из его произведения, которое было посвящено одному из областных правителей Золотой Орды, родственнику хана Джанибека Мухаммад-Ходже-беку и написано было в низовьях Сыр-Дарьи, по всей видимости, в столице Хорезма – Ургенче. Его послания и газели завершаются рассказом о дальних странствиях самого поэта, который побывал и в Византии, и в Сирии. Самое же удивительное в этом поэтическом рассказе – это призыв, обращенный к мусульманам, которые, как и сегодня, так часто подпадали в его время под власть надменного невежества:

Зажги ж свечу во тьме и мусульманствуУчись у христиан – в досаду чванству!

Одни эти строки показывают, что мусульмане минувших веков сознавали, насколько духовно близки истинное христианство и истинный ислам, которые, согласно Священному Корану, разделяют одно и то же трудное нравственное учение о любви к ближнему. Разве это случайно, что

Иисус Христос являлся героем многих стихотворных произведений средневековой мусульманской эпохи – как в стихах несравненного Джалалетдина Руми, так и в сюрреалистической поэме «Царь-Череп» Хисама Кятиба, помещенной в этой книге? Думается, что люди, не отдающие исламу справедливости и считающие всех его представителей нетерпимыми и далекими от других культур людьми, призадумаются над этими стихами, бережно хранившимися у мусульманских народов России и мира в течение семи веков.

В процитированном произведении Хорезми интересен и изображаемый им быт, когда он описывает реальное застолье у ордынского князя. Чаша в его посланиях – символ, о котором следует сказать особо. Чаще всего – это чаша мудрости, поэтому поэт и зовет ее чашей легендарного царя-мудреца Джамшида. Вино в его стихах – это духовная категория, что, впрочем, не исключает вполне реальных возлияний – их поэт также не обходит вниманием.

Помимо всего, важную роль в золотоордынском застолье играл аристократический этикет, взявший свое начало еще задолго до образования Великого государства. В своих впечатлениях от поезки к великому кагану монголов, венецианский путешественник Марко Поло отмечал:

«В том покое, где сидит великий хан, посередине стоит чаша из чистого золота; входит в нее бочка вина; кругом нее, по углам, чашт поменьше. Из большой чаши вино или другой напиток разливается по золотым сосудам; а в каждом из них вина хватит на человек восемь или десять; один такой сосуд ставится на стол между двух человек, а у каждого своя чарка с ручкой, ею он и черпает вино из золотого сосуда [419] ».

419

Крамаровский М. Г. «Золото Чингисидов: культурное наследие Золотой орды», Государственный Эрмитаж, АО «Славия», Санкт-Петербург, 2001, с. 82.

Другое, но также чрезвычайно церемониальное, застолье наблюдал в Сарае времен хана Узбека Ибн Баттута в 1333 году:

«Потом приносят золотые и серебряные сосуды для питья…

Когда султан захочет пить, то дочь его берет кувшин в руку, присядет и потом подает ему кувшин. Он пьет, а затем она берет другой кувшин и подает его старшей хатуни, которая пьет из него. Потом она кувшин остальным хатуням по старшинству их. Затем наследник престола берет кувшин, кланяется и подает его отцу, который пьет (из него), потом подает хатуням и, наконец, сестре, кланяясь им всем. Тогда встает второй сын, берет кувшин, угощает брата своего и кланяется ему. Затем встают старшие эмиры, каждый из них дает пить наследнику престола и кланяется ему. Потом встают младшие эмиры и подают пить царевичам [420] ».

420

Крамаровский М. Г. «Золото Чингисидов: культурное наследие Золотой орды», Государственный Эрмитаж, АО «Славия», Санкт-Петербург, 2001, с. 82.

Удивительным произведением, сочетающим в себе глубину религиозного чувства с яркими и живыми осязаниями мира, является уже упомянутая нами выше таинственная поэма Хисама Кятиба «Царь-Череп». Об авторе ее известно лишь то, что он был писцем (кятибом), который работал в канцелярии светского или религиозного лица. Как увидит читатель, его поэма вызывает одновременные ассоциации с «Гамлетом» Шекспира и «Божественной комедией» Данте, что дало повод исследователям искать параллели между мусульманским ренессансом Золотой Орды и первой зарей ренессанса в Италии.

Зная, что во времена чумной эпидемии столица Золотой Орды была перенесена выше по Волге в город под названием Гулистан (Сад Роз) близ современного Саратова, спрашиваешь себя, а где же что-то вроде золотоордынского «Декамерона», созданного Бокаччо, как известно, в сходных декорациях чумной эпидемии? В какой-то степени эту нишу заполняет сохранившееся прозаическое произведение Махмуда бин Али «Нахдж эль Фарадис», созданное в Хорезме в 1358 году, но ведь были – не могли не быть – и иные золотоордынские книги?

Неужели неизвестные нам пласты подобной золотоордынской литературы пропали навеки?

Есть, однако, надежда: неведомые нам прежде рукописи и сейчас обнаруживаются в библиотеках и книгохранилищах мира. Уже тех радужных осколков, которые сохранились в тысячелетней литературе татарского и литературах других тюркских народов России, довольно, чтобы представить себе все величие этой поэтической культуры.

В странах Востока в XIV веке было, конечно, немало поэтов, сравнимых с поэтами нашей книги по силе художественного видения и тонкой остроте чувств. Но с кем из западных современников можно было бы их сравнить и сопоставить?

Как ни удивительно, разве что с Данте и Петраркой, о чьем творчестве наши поэты вполне могли

быть и осведомлены. Достаточно вспомнить, насколько прочны и постоянны были связи между Генуей, Венецией и процветающими городами Золотой Орды.

Я как переводчик, не понаслышке знающий, как шумит волжский ветер на вершине сохранившегося средневекового минарета Великого Болгара, хотел бы, чтобы читатели могли вместе со мной представить цветущую культуру городов Золотой Орды, в которых были не только величественные здания, шумные рынки и ремесленные мастерские, но и сады, полные роз, журчащих струй и, конечно же, соловьев: ведь все это было у нас, в России, – разве что семь веков назад!

ХОРЕЗМИ

РАССКАЗ

(написан по-персидски)

Когда в Дамаск вели мои дороги,Восторг пути сполна познали ноги.За пазухой свою обувку пряча,Я шел блаженно, где смеясь, где плача…Мне люди хлеба и воды давали,Как кудри гурий, челн ветра взметали,По воле Бога пересек я море,Всю Византию исходил я вскоре.Как суфий, обошел я все пещеры,Ища людей отшельнической веры.От них в Дамаск пошел я ради Бога.Из Рума – в Шам легла моя дорога [421] .Со мной шел знатный отрок, – волей рокаОн был из рода нашего Пророка.Двух скрученных косиц переплетеньеИ небо приводило в удивленье.Одет невзрачно, не имел он видаВ остроконечной шапке Баязида.В своей одежде, грубой и колючей,Он был, что солнце, скрытое за тучей.Но близ него огонь с водой был дружен,Сам Соломон шел к муравью на ужин,И птица Феникс царского чертогаДружила с воробьем во имя Бога.Шел караван в отрогах гор безлюдных,То средь цветов, то средь колючек скудных,И вдруг один из спутников сейиду [422] Нанес нарочно горькую обиду.Сказал он: «Нищий ты, и врать не надоЧто ты сейид из рода Мухаммада!»Христианин шел с нами в той пустынеЗа Иерусалим – к монахам в Мине.Предупредил он ссору в караване,Сказав: «Есть храм у нас в Тартабидане,Там триста штук копыт, в честной оправе,Того осла, что нес Мессию к славе.Количество их непонятно многим:Осел Христа ведь был четвероногим,Но даже тот, кто всуе их считает,Все триста за святые почитает.А вдруг, из тех трехсот, одно копытоИ впрямь налетом святости покрыто?»Не мог старик поведать притчи лучшей!На правый путь наставлен был заблудший.Неверный славно подшутил над нами,Сейид проникся мудрыми словами.Со стариком сдружился он дорогой,Во всем христианину стал подмогой.Зажги ж свечу во тьме и мусульманствуУчись у христиан – в досаду чванству!Не подвергай сейидов подозреньям,Вслед Хорезми, будь другом знатным семьям.Пускай совсем проста твоя обитель,В ней сам себе ты царь и повелитель.Живи, не превращая жизнь в забаву,Ищи то место, что твое по праву,И в миражи не верь, прося у небаВ благом смиренье лишь воды и хлеба.

421

Рум – Византия, Шам – Сирия.

422

Сейид – потомок Пророка.