История российского мусульманства. Беседы о Северном исламе
Шрифт:
«Горе тем, которые пишут Книгу своими собственными руками и говорят потом: «Это исходит от Аллаха», дабы получить за это ничтожную плату. Итак, горе им за написанное их руками, и горе им за заработанную ими плату». (Сура Ал-Бакара, 2:80)
Это относится, в частности, к той христианской критике ислама, что пришествие Святого пророка как будто бы не было предсказано Евангелиями, в то время как пришествие всякого истинного пророка предрекалось предыдущими Писаниями. Однако, помимо обвинений в позднейших приписках и другом искажении евангельских текстов, мусульмане, понимая важность божественных предсказаний о явлении Святого Пророка, всегда ссылались на то, что это явление предсказано и в Ветхом Завете [15] , и в Евангелии от Иоанна:
15
См.,
«И я умолю Отца, и Он даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами вовек, Духа истины, которого мир не может принять, потому что не видит его и не знает его, а вы знаете его, ибо с вами пребывает и в вас будет». (От Иоанна, 14:16–17)
Христианско-мусульманский спор здесь идет о слове «Утешитель», которое в греческом подлиннике христиане читают как «Параклет», а мусульмане – как «Периклет», то есть «достойный всяческой хвалы», или, на арабском, Мухаммад. В ответ на христианское утверждение, что дух-Утешитель уже являлся апостолам в Кесарии, когда они вдруг заговорили на двунадесяти языках, мусульмане пытались доказать им, что нижеследующие стихи Евангелия от Иоанна говорят о гораздо большем, чем кесарийское сошествие Святого духа, а именно, о том более глубоком Откровении, которое через шестьсот лет принесет с собою Святой пророк, названный в Коране «милостью», то есть «утешением» для всего человечества:
«Но Я истину говорю вам: лучше для вас, чтобы Я пошел; ибо, если Я не пойду, то Утешитель не приидет к вам, а если пойду, то пошлю его к вам, и Он, придя, обличит мир о грехе, и о правде, и о суде: о грехе, что не веруют в Меня, о правде, что иду к Отцу Моему, и уже не увидите Меня, о суде же, что князь мира сего осужден. Еще многое имею сказать вам: но вы теперь не можете вместить. Когда же придет Он, Дух Истины, то наставит вас на всякую истину: ибо не от Себя будет говорить, но будет говорить, что услышит, и будущее возвестит вам. Он прославит Меня, потому что от Моего возьмет и возвестит вам». (От Иоанна, 16: 7-14)
Очевидно, говорили мусульмане, здесь речь может идти только о пришествии Святого пророка ислама, который говорил «не от себя», но передавал «всякую истину», услышанную им от Бога и вновь прославил Иисуса. Если же Утешитель – это, согласно христианам, Бог Дух Святой, то, будучи Богом, он говорил бы именно «от себя». Заметим, что в этом пророчестве говорится и об отличии ислама от христианства, ибо сказано: «от Моего возьмет», а не «все Мое возьмет». И как после этого ясного пророчества можно «уличать» ислам в «заимствовании» у христианства?
Второй вид аргументации в пользу Троицы, которой, как думали христианские богословы, могли бы внять мусульмане – это логические построения с использованием мусульманских представлений о Божественных Атрибутах. И действительно, одно время христианские богословы пытались воспользоваться этим разработанным исламом теоретическим оружием, чтобы доказать истинность Троицы.
Пользуясь тем, что исламские философы очень усердно занимались вопросами о Божественных Свойствах, а также тем, что Коран также называет Иисуса «Словом Божьим» (Калимуллах), они стали утверждать, что, когда христиане говорят об Отце, Сыне и Святом духе, они просто-напросто имеют в виду, что Бог обладает Речью и Жизнью.
В точном изложении их теологического противника, арабского филсофа Абу Али Мухаммада бин Джуббаи (ум. в 915 г.) это философское построение выглядит следующим образом:
«Учение большинства христиан, за исключением малого меньшинства, состоит в том, Бог является верховным Создателем всех вещей, и этот Создатель является Живущим и Говорящим. Его жизнь есть Дух, который они называют Святым Духом, и его речь есть знание. Некоторые из них говорят, что эта жизнь есть сила Бога. Они утверждают, что Бог, его Слово и его Сила являются вечными. Они утверждают, что Слово есть Сын, и тот, кто обладает Духом и Словом – это Отец. Они утверждают, что эта троица является единой божественной сутью и одним Создателем, и все они вместе составляют единую субстанцию [16] ».
16
«Islamic Interpretations of Christianity”. Edited by Lloyd Ridgeon, Curzon, London, 2001, p. 91–92.
Спорить с такими мусульманскими философами, как ал-Джуббаи, на их собственном философском языке было, однако, нелегко. Позднее, когда Троица объяснялась на примере воды, то есть, когда указывалось, что
Христианский пример с Жизнью и Речью Бога также не выдержал доводов мусульманских современников. Ал-Джуббаи начинает с рассмотрения ипостаси «Живущий» и утверждает, что с точки зрения логики, в Троице живет либо один Бог-Отец, либо живут все три ипостаси. Если живет только Бог-Отец, тогда Он один является Богом и Создателем, и о Троице говорить не приходится. Но если живут все три ипостаси, тогда ипостась Жизнь тоже должна быть живущей и в то же самое время дающей жизнь Отцу и Сыну. Но это невозможно, так как внутри системы причина не может обуславливать сама себя.
Далее Ал-Джуббаи показывает, что попытка объяснять таинство Троицы с помощью исламского понятия о Божественных свойствах обречена на провал. Дело в том, что свойство является носителем некоторой характеристики внутри бытия, которое оно характеризует, а не внутри себя самое. Если Жизнь и Слово выступают как Божественные свойства, они не могут одновременно быть ипостасями Бога и Его свойствами.
Конечно, эти ученые споры и обмен богословскими аргументами мало отражались на повседневном общении мусульман и христиан Халифата, не говоря уже об отношениях Византии с мусульманской империей, хотя халифы ислама и византийские императоры вели между собой переписку, неукоснительным правилом которой было возвещение собственных символов веры. Вот, например, как излагали друг другу свои верования в 938 году Аббасидский халиф Ар-Ради и византийские правители Роман, Констанин и Стефан:
«Письмо было написано по-гречески золотом, а арабский перевод серебром… «Во имя Отца и Сына и Святого Духа, единаго Бога: Слава Богу, Всесовершенному, Великому, Милосердному к своим рабам, собирающему разъединившихся и примиряющему народы, спорящие во вражде до тех пор, пока не соединятся они воедино. Хвала Богу, Который сделал мир лучшим из всех благ, так как Он восхваляется на небе и на земле»…
И написал им ар-Ради письмо… Вот его содержание: «Во имя Бога Всемилостиваго, Всемилосерднаго. От раба Божия Абу-ль-Аббаса, имама ар-Ради-Биллаха, эмира правоверных, к Роману, Константину и Стефану, правителям греков. Спасение тому, кто следует по истинному пути, придерживается самой надежной опоры и идет по пути спасения и приближения к Богу. Эмир праверныххвалит Единаго Бога, Единаго, Вечного, у Которого нет жены, нет детей, нет товарища, нет помощника. Он далек от всякого сходства по величию Своему, слишком свят для подражания благодаря мудрости Своей, слишком велик благодаря Своей Божественности, чтобы походить на рабов Своих, и свободен от всяких потребностей благодаря власти Своей и могуществу Своему. И Он таков, каким Сам Себя изобразит: нет божества, кроме Него, Вечноживого, Самосущего. Далее приводятся стихи Корана о единстве и священной войне. «И да будет благословение Божие над пророком Мухаммедом! Да будет благословение и спасение над ним!» Затем халиф извещает греков, что он принимает перемирие и обмен и соглашается на то, о чем они его просили [17] ».
17
Ибн Ал-Асир, «Ал-Камиль фи-т-тарих» в книге А. А. Васильев, «Византия и арабы», т. 2, «Полтические отношения Византии и арабов за время македонской династии», СПб, 1902, с. 129–130.
Такая взаимная проповедь на верховном уровне продолжалась во все века войны и мира между средневековыми империями ислама и христианства. Но более активные богословские споры постепенно утратили свой пыл, тем более, как мы увидим чуть далше, позиции, с которых подходило к исламу византийское христианство, были во многом принципиально ошибочными. У христианских богословов не было ни времени, ни желания познакомиться с конкурирующим вероучением поближе.
Византийские, как впоследствии западноевропейские, христиане смотрели на ислам исключительно как на вражескую религию, тогда как мусульмане имели возможность смотреть на христианство как бы свежими глазами – без нажима вековых традиций и авторитетов и, наконец, вне христианского закона об отступничестве, который карал всякое внимание к такой, по мнению богословов, христианской ереси, как ислам. Поэтому они старались оспорить христианство с позиций религиозной и формальной логики, в чем преуспели только отчасти, ибо таинство в принципе стоит вне всякой логики. Так обе стороны зашли в тупик, и межрелигиозный диалог между исламом и христианством потерял свою остроту уже к XIV веку, когда ибн Хальдун в своей «Мукаддиме», изложив вкратце суть христианского учения, просто отмахивается от всяких бесполезных, по его мнению, разговоров о христианстве.