История роты М
Шрифт:
Идти по джунглям было все равно, что рыскать по чердаку в жаркий день. Старые сырые банные полотенца бьют по лицу, ржавые крюки для одежды хватают за волосы. Более того, в этих диких зарослях были снайперы, зашелестят листья и - хлоп! Но ничто так не досаждало ротам Вильямса и Мор-тона, как муравьи. Маленькие красные насекомые не видали таких сочных пришельцев с запада вот уже четверть столетия - французы не решались показываться в этих предательских местах. Сердобольному Вильямсу и в голову не приходило убивать этих муравьев. Он смахивал их с себя, не прибегая к страшному возмездию. В таком невоинственном расположении духа находился Вильяме, когда произошла
– Сержант! Сержант! Сюда! (Королевство за перископ!)
– Что случилось?
– спросил сержант Вильямса, подбегая к месту происшествия.
– Стреляйте!
– кричал Вильямс, все еще роя грязь лицом.
– Я видел одного!
– Где?
– Вон там! Он ранил меня!
– Вильяме поднял голову, всматриваясь в вечнозеленые деревья, но черноволосого коммуниста и след простыл.
– Куда?
– Вот, в плечо!
– Чушь, просто рикошетом задело.
– Сержант, это был не рикошет! Я ранен, я знаю, что ранен!
– Держись!
– сказал сержант.
– Ты не ранен, все о'кэй1
Вильяме в изумлении поднялся на ноги и огляделся:
– О'кэй, я попробую.
– Пройдешь через джунгли?
– Я попробую.
Когда Вильямс возобновил свой марш через путающиеся лианы, прутья били его по плечам, тянули за ноги. Черными волосами казались ему лианы, черные волосы вырастали из темного воздуха.
– Только бы выйти отсюда - никогда больше не вернусь, никогда! бормотал он.
В пятницу случилось то, чего так долго ждали, - батальон М убил, наконец, кого-то.
– В чем дух штыка?
– кричали на учениях в Америке сержанты с выпученными глазами.
– Убивать!
– так М научилась кричать в ответ.
– Враг упорен, он не удерет от испуга, - говориги сержанты, - надо убивать его.
И утром в пятницу М убила. В этот критический момент М испытывала смешанные чувства, сами понимаете. Одни солдаты расчувствовались при виде восковой смерти, на других это никак не подействовало. Еще в учебном лагере М раздумывала об этом. Ньюмен представлял себе коммуниста, неотвратимо бегущего на него, и спрашивал себя: "Могу ли я его, в самом деле, убить?" Но его приятель просто рассмеялся и сказал:
"Ерунда! Я это я, а он это он", - желая этим сказать: "Если я убью этого парня, это его забота, а не моя".
В тот день Ньюмен вылез из транспортера, чтобы предать огню очередной желтый домик. Минутой раньше он видел, как из него выбегали женщины и дети. Ньюмен смутился. Он сказал сержанту:
– И зачем это делать? Завтра они просто построят себе Другую хижину.
Но в душе он подумал: "Сожгу я их дом, и они станут после этого коммунистами, разве не так?" Все же Ньюмен выполнил приказ. Перед тем как чиркнуть спичкой, он ладонью закрыл коробок - на крышке было начертано: "Где свобода, там мой дом. Бенджамин Франклин".
Потом произошел этот случай. Один мотопехотинец увидел что-то похожее на бункер - хижина сверху, а внизу нора. Услышав оттуда какие-то голоса, он приказал Демиржину бросить гранату. Тот заколебался, и другой солдат, спрыгнув с транспортера,
– О боже!
– В чем дело?
– спросил его парень, у которого Йошиока был вторым номером на пулемете.
– Они попали в девочку.
– И вынес семилетнего ребенка с длинными черными волосами и широко открытыми неподвижными глазами. Глаза эти навсегда останутся в памяти М. В них, казалось, не было белков, одни только черные эллипсы, как черные рыбки. Из носа у нее шла кровь, в затылке была дыра.
– Сэр, - сказал сержант мотопехоты. Большим пальцем он нажимал рычаг своей рации. На проводе был капитан.
– Сэр, здесь ранило девочку, гражданскую...
Сержант надеялся, что пришлют вертолет и девочку доставят в одну из битком набитых больниц для гражданских, где пациенты лежат по трое на койках.
– Роджер1, - сказал капитан.
1 Сигнал принят.
Но тут ребенок вздрогнул и умер.
– Сэр, - сказал сержант, - девочка умерла.
– Роджер, - сказал капитан, и машины двинулись дальше, задержавшись на минуту, пока пулеметчик Йошиока раздавал детям жевательную резинку и утешал мать девочки: "Нам очень жаль". А мать качала головой, наверное, она хотела сказать: ну что вы, это с каждым могло случиться. У нее самой из плеча торчал осколок, и медик сделал ей перевязку.
Йошиока видел, как умирала девочка, - он стоял тогда у бункера. Он не испытывал никаких особых чувств по поводу несчастий Азии, хотя сам был желтый и мать его жила когда-то в Хиросиме. Но, будучи американцем, он любил детей. Йошиока отвернулся, его лицо покрылось восковой бледностью и стало неподвижным. Он не обладал умением удачно выражать свои мысли, поэтому Йошиока просто сказал про себя свое любимое словцо и обещал себе забыть об этом. Но он не смог этого осуществить, так как тремя пятницами позже, спрыгнув с пыльного грузовика, увидел блестящую проволоку между кустами и довольно флегматично объявил: "Вот мина!" Их сержант вытянул руку, чтобы задержать солдат, он вытягивал ее, вытягивал... словом, тремя пятницами позже Йошиока по странному капризу судьбы был ранен точно так же, как тот ребенок с неподвижным взглядом. Сержант дотронулся до проволоки и был убит. Тот солдат, который обнаружил девочку, был убит. Ньюмена пробило осколками, и он был эвакуирован. А солдаты говорили в тот вечер: "убило Йокасоку", так и не научившись правильно произносить его фамилию и не зная, что Йошиока лежит в сайгонском госпитале и находится где-то между жизнью и смертью. На бритую его голову наложили огромные швы, и она моталась налево-направо, как бы говоря: нет, нет, нет.
В субботу, последний по плану день "Операции" и пятнадцатый с тех пор, как Милитт сказал М:
"У меня дома жена и трое детей", в субботу М нечего было делать, разве что проталкивать кусочки ваты сквозь стволы своих винтовок. Демиржин сказал: "Я свою уже вчера почистил", - и уселся у окопа со специали-стом-4 разгадывать кроссворд из "Старз энд Страйпс". Сутулую спину свою он обратил в сторону коммунистов, если таковые здесь имелись.
– Название города. Афины. Вот хорошее слово, - бормотал Демиржин.