История Руси

Кожинов Вадим Валерьянович

Далее, в конце XV - начале XVI веков в качестве духовных вождей Руси выступают Иосиф Волоцкий и Нил Сорский, но их деятельность совершается уже в новой, глубоко драматической ситуации.

Стремительное - как бы даже неправдоподобное, "чудесное" - возвышение Москвы, которая к рубежу XIII-XIV веков была еще, в сущности, "рядовым" городом (правда, "посажение" в нее в 1280-х годах сына самого Александра Невского, Даниила - пусть и младшего - имело великое "потенциальное" значение), связано, несомненно, с тем, что этот пока еще не имевший высокой славы город привлек к себе свв. митрополитов Петра и, затем, Феогноста (1328-1353). Еще большее значение имела деятельность следующего пребывавшего в Москве (хотя он все еще звался "Киевским"!) митрополита св. Алексия (1354-1378) - одного из величайших

глав русской Церкви за всю ее историю. Он был теснейшим образом связан с преп. Сергием Радонежским и даже, как известно, упрашивал его сменить себя на митрополичьем служении, но троицкий игумен был предназначен для своей - неоценимой - миссии.

И нельзя не видеть глубокий судьбоносный смысл в том, что ни с чем не сравнимый духовный подвиг Сергия совершался именно в пору подготовки Куликовской победы. Когда некоторые современные историки пытались доказывать, что те или иные сведения могут вызвать сомнение в прямом, "практическом" участии святого в этой победе, они, как уже отмечалось, неправомерно и даже, прошу извинения, наивно применяли к бытию шестивековой давности нынешние представления о политической "практике".

В сказаниях XV-XVI веков могучее воздействие преп. Сергия на события 1380 года нередко толкуется как чудо, как воплощение сверхъестественного дара святого. Для глубоко религиозных людей это объяснение - вполне достаточное. Но уместно поставить вопрос и по-другому. Воздействие пребывавшего в Троицкой обители святого на героев Куликовской битвы и духовное состояние Руси в целом в самом деле было трудно уследимым (а с точки зрения наших современных способов "передачи информации" вообще непонятным), в точном смысле слова таинственным, и потому версия о чуде, в известном смысле, являет собой правду, которую могут принять и лишенные Веры люди...

Но двинемся далее. Как бы пронизавшая всю Русь деятельность многочисленнейших учеников и продолжателей преп. Сергия Радонежского в течение столетия - от 1380 до 1480-х годов - сыграла поистине великую роль. Разумеется, одновременно осуществлялась и многообразная политическая деятельность правителей Руси и их окружения. Но летописи донесли до нас множество сообщений о том, что правители той поры считали необходимым получать советы и благословения у наиболее чтимых подвижников, находившихся подчас далеко от столицы. И в высшей степени показательно, например, что акту окончательного отвержения Иваном III зависимости от ордынцев предшествовало (о чем шла речь выше) весьма резкое послание к нему от архиепископа Ростовского Вассиана.

Словом, политическое и духовное развитие Руси в течение XIV-XV столетий - это, по сути дела, единое историческое творчество, которое к концу XV века превратило Русь в явную всему миру великую державу.

* * *

Но, как мы знаем, любая победа "относительна", имеет свою "оборотную" сторону.

В первые века своей истории Русь действовала на широчайшей мировой арене; затем началась эпоха сосредоточения на "внутреннем" созидании (хотя, разумеется, и в это время существовали и развивались многообразные связи с соседними и более дальними странами). Так, вполне ясно, что у Владимира Святославича никак не могло бы возникнуть намерение отправиться в поход к границам Ирана (как это сделал "Олег II"), а у Ярослава Мудрого попытаться перенести свою резиденцию с Днепра на Дунай (подобно его деду Святославу).

Определенная "замкнутость" Руси особенно усилилась со времени монгольского нашествия, ибо она оказалась в составе Золотой Орды, которая теперь и выступала в качестве "субъекта" внешней политики. Но в последние десятилетия XV века Русь очень широко выходит на международную арену и, в частности, так или иначе осуществляет свои государственные интересы на тех территориях, которые в свое время - до ее ослабления в монгольскую эпоху либо принадлежали ей, либо находились в сфере ее влияния.

Речь идет о западнорусских землях, оказавшихся под властью Литвы и, затем, Польши, о Молдавии и Причерноморье, о донских и прикавказских землях. Все это основательно показано в трактате видного историка К. В. Базилевича (1892-1950) "Внешняя политика русского централизованного государства. Вторая половина XV века" (М., 1952) и в более позднем труде А. Л. Хорошкевич "Русское

государство в системе международных отношений конца XV - начала XVI в." (М., 1980).

Но дело шло не только о (пользуясь современным термином) "ближнем зарубежье". Русь к концу XV века так или иначе устанавливает взаимоотношения и с "дальними" странами Запада и Востока. Вместе с тем к этому времени она утратила давнего союзника и, можно сказать, старшего друга - Византию, которая после сокрушительных действий ее западных соперников - прежде всего Генуэзской и Венецианской республик - была в 1453 году завоевана врагами с Востока и вошла в состав Турецкой империи.

Это было, безусловно, трагической потерей, хотя Русь продолжала поддерживать прочную связь со все же уцелевшей православной патриархией Константинопольской. Гибель Византийской империи и породила знаменитую идею "Третьего Рима", который являла собой Москва (важно иметь в виду, что под "Первым Римом" понималась вовсе не языческая Римская империя античной эпохи, а христианская община в Риме первых веков нашей эры, связанная главным образом с именем Христова апостола Петра). Представление о Москве как о Третьей (и последней!) подлинно христианской державе начало складываться уже вскоре после падения Константинополя, но окончательное выражение получило позднее, в 1520-х годах, в сочинениях псковского монаха Филофея.

Эта идея, несомненно, имела большое значение для многих людей того времени, но, как доказано в новейших исследованиях, она ни в коей мере не стала официальной государственной "программой". И лишь в XIX-XX веках "либеральными" авторами был создан миф - нередко приобретавший к тому же зловещий характер - об этом самом "Третьем Риме".

В сем пресловутом мифе была прежде всего совершенно искажена самая суть идеи. Филофей с острой тревогой предупреждал о том, что два предшествующих Рима погибли, не сумев поставить преграды надвигавшимся извне "ересям" и противоправославным атакам. И его идея была, по глубокой своей сущности, "изоляционистской"; он начинал свое послание к Василию III так:

"И да весть (ведает) твоя держава (державность) благочестивый царю, яко вся царства православныя христианьския веры снидошася в твое едино царство: един ты во всей поднебесной христианом царь. Подобает тебе, царю, сие держати со страхом Божиим".

Как ни дико, в новейшее время идея "Третьего Рима" была, напротив, интерпретирована в качестве чуть ли не экспансионистской, продиктованной стремлением присоединить к Москве, в частности, страны Запада (то есть страны, зараженные всякого рода "ересями", которым идеология Третьего Рима звала как раз поставить твердый заслон на рубежах Московского царства!). И прямо-таки курьезно, что популярнейший на Западе русский мыслитель Н. А. Бердяев объявил III Интернационал (ставивший задачей сделать единым коммунистическим целым весь мир) "наследником" Третьего Рима...

Но вернемся к бесспорному ныне представлению о том, что идея Третьего Рима вовсе не была программой русского государства на рубеже XV-XVI веков. Как раз наоборот, при Иване III Русь очень широко и интенсивно "открывает двери" в окружающий ее мир (что ясно, например, из упомянутых исследований К. В. Базилевича и А. Л. Хорошкевич).

И, в конечном счете, это имело драматические последствия. Духовное развитие Руси - и в том числе, как мы еще увидим, развитие самобытной культуры - подверглось поистине жестокому испытанию. Извечно присущий русскому "менталитету" экстремизм и максимализм привели к тому, что на самых верхах государственной и церковной власти началась ломка незыблемых, казалось бы, основ духовности.

Говоря об этом, я отнюдь не подразумеваю, что та "открытость" любым веяниям из внешнего мира, которая присуща эпохе Ивана III, была порождением некой "ошибки". В конце концов, истинно лишь то, что способно устоять перед чужими поветриями, а кроме того, Русь в эту эпоху вобрала в себя немало бесспорных ценностей и с Запада, и с Востока.

К счастью, на Руси в конце XV века имелись такие великие продолжатели дела Сергия Радонежского, как преподобные Иосиф Волоцкий и Нил Сорский. О них, которые достойны пребывать в русской исторической памяти в одном ряду с богоносным троицким игуменом, и идет речь в этой последней главе моей книги.