История Руси
Шрифт:
С другой стороны, уже в 860-х годах арабы озабочены "действиями руссов в южном Прикаспии", то есть на иранском берегу; в начале 910-х годов большой русский отряд на судах направился (разделившись) и к юго-западному, и к юго-восточному побережью Каспийского моря. Крупные походы Руси сюда же состоялись и в 940-х, и в 980-х годах18. И это, конечно, только часть дошедших до нас сведений о "выходе" Руси вовне, на мировую арену, в IX-Х веках.
Это время принципиально отличается от позднейшей эпохи, начавшейся при Ярославе Мудром, когда Русь, напротив, явно сосредоточивается на внутреннем развитии, перестав постоянно и интенсивно выходить за свои пределы. Более того, всего через столетие после кончины Ярослава Мудрого это нараставшее сосредоточение на внутреннем развитии привело к предельно выразительному итогу: перемещению столицы "центра" Руси в ее, условно говоря, географический центр - во Владимир на Клязьме, отстоящий от Киева на тысячу верст к северо-востоку.
Дело, конечно, не только в самих походах как таковых. В течение IX-Х веков Русь как бы вбирала в себя опыт и энергию всего окружающего ее мира, что, например, рельефно выразилось в вошедшем в "Повесть временных лет" предании о "выборе" русскими веры, выборе из четырех религий мусульманства, иудаизма, западного христианства и, наконец, восточного, православного христианства.
Есть основания утверждать, что "выход за пределы", столь характерный для Руси IX-Х веков, обусловлен и недостаточной еще "обжитостью" своей своей на грядущее тысячелетие - земли (вспомним, что славянские племена окончательно поселились на Руси, возможно, только в VIII веке и уж никак не ранее VI-VII вв.). Именно это просматривается в летописных сведениях о князе Кие (рубеж VIII-IX веков) и, позднее, о Святославе. Рассказав о хождении Кия к "царю" в Царьград, летописец добавил: "Когда же возвращался, пришел он на Дунай и облюбовал место, и срубил городок невеликий, и хотел сесть в нем со своим родом, да не дали ему близживущие; так и доныне называют придунайские жители городище то - Киевец" (как указал, комментируя этот текст, М. Н. Тихомиров, городок Киев (Къйов) продолжал существовать на Дунае еще в XV веке).
Через полтора столетия с лишним, в 968 году, и Святослав "сел княжить" в Переяславце (Малый Преслав) в устье Дуная, а возвратившись в 969 году в Киев, как свидетельствует летопись, заявил: "Не любо мне сидеть в Киеве, хочу жить в Переяславце... туда стекаются все блага: из Греческой земли золото, паволоки, вина, различные плоды, из Чехии и Венгрии серебро и кони, из Руси же меха и воск, мед и рабы".
Ясно, что такого рода стремление не могло бы возникнуть даже уже у сына Святослава - Владимира (не говоря уж о внуке - Ярославе), несмотря на то, что князь Владимир побывал и в Скандинавии, и на Каме, и на Северном Кавказе, и в Галиции, и в Крыму.
Но до Владимира Русь находилась как бы в поре юношеских странствий несмотря даже на то, что к тому времени закрепились узловые пункты ее исторического бытия - и Киев, и Ладога, и более поздние Новгород, Смоленск, Ростов, Чернигов и др.
И нельзя не отметить, что мотив дальнего странствия красной нитью проходит через русский эпос, а в отдельных случаях речь идет даже и о поселении в чужой далекой стране. Так, о былинном князе Волхе Всеславьевиче говорится, что он, завоевав "Индейское" царство, "тут царем насел". Правда, это именно отдельный мотив; Илья Муромец, например, которому царь обобщенный образ византийского императора - Константин Боголюбович с великой честью (в отличие от князя Владимира) предлагает остаться в Царьграде в качестве воеводы, решительно отказывается, и...
поехал тут Ильюшенька во Киев-град.
Но тема постоянных дальних походов и путешествий, повторяю, пронизывает былинный эпос, воссоздавая, без сомнения, историческую реальность Руси IX-Х веков.
Выше говорилось о Ярославовой Руси, воплотившей себя в сохранившихся отчасти и до наших дней зодчестве и изобразительном искусстве, в обилии значительных городских поселений и выдающихся памятниках письменности,между тем как от предшествующих времен до нас дошли только записанные позднее устные предания, разрозненные иноязычные свидетельства и нуждающиеся в сложной археологической дешифровке остатки материальной культуры. Однако совместная работа историков и археологов доказывает (особенно в последние десятилетия), что IX-Х столетия были для Руси периодом исключительно масштабных и энергичных исторических деяний (походов, битв, переселений и т. п.), были истинно героической эпохой. В этих деяниях и выковались основы государственности Руси, окончательно сформировавшейся при Ярославе. И вполне основательно было бы даже без тщательного изучения проблемы предположить, что эти два столетия прямо-таки должны были породить и какие-либо подлинно весомые явления культуры, хотя и, по всей вероятности, не опредмеченные ни в письменности,
* * *
Считаю целесообразным оставить в этой главе моей книги приложенный к ней (именно в этом месте) при первой ее (главы) публикации в июльском номере журнала "Наш современник" за 1992 год (см. с. 171) составленный мною некролог о только что ушедшем тогда из жизни замечательном человеке.
Лев Николаевич ГУМИЛЕВ
15 июня 1992 года, не дожив всего нескольких месяцев до своего восьмидесятилетия, скончался Лев Николаевич Гумилев - мыслитель, историк, гражданин.
О каждом ушедшем стоит сказать надгробное слово. Но память о Льве Николаевиче необходима не только и даже не столько ради него; она необходима всем нам, ибо он был человеком редкостного, подлинно героического духа. Ему, сыну расстрелянного в 1921 году русского поэта, трижды - начиная с юных лет - пришлось входить в адские ворота ГУЛАГа. Лишь в возрасте 34-х лет он смог окончить университет и только на пятом десятке - отдать себя делу своей жизни. И все же высший героизм его духа выразился не в преодолении тяжких испытаний, но в том, что с его уст никогда не срывались жалобы на судьбу. Лев Николаевич не забывал, что его трагедия - не личная, а всенародная. И он не твердил, подобно многим другим, что страдал "безвинно". Он гордо знал о своей благородной вине перед насильниками и разрушителями России. И, как ни поразительно, основы его мысли об истории сложились именно в ГУЛАГе. А в промежутке между "сроками" он - и это тоже было предметом его гордости - сражался на Великой Отечественной.
Вокруг его книг и статей (публиковавшихся и в "Нашем современнике") идут и будут идти споры - уже хотя бы потому, что он, сын Гумилева и Ахматовой, являл собой и ученого, и, пожалуй, в равной мере - поэта. И многое в его трудах стоило бы воспринимать как вдохновенные образы русской и мировой истории, а не как рассудительный анализ ее событий и явлений. Многочисленные ученики и последователи Льва Николаевича (среди них Дмитрий Балашов, Гелиан Прохоров, Юрий Бородай, Александр Панченко, Александр Шенников) чаще всего идут своими собственными путями, но все же именно у Гумилева они учатся самому главному.
Это главное - полная истинного мужества и отваги духовная воля, обладая которой человек, познающий историю, включается в само творчество истории, вносит в нее свой собственный вклад. Лев Николаевич Гумилев выдающийся деятель не только нашей исторической мысли, но и самой нашей истории. И Россия его не забудет!
РЕДКОЛЛЕГИЯ ЖУРНАЛА "НАШ СОВРЕМЕННИК"
Специальный экскурс: русская былина (ст(рина)
Одна из задач этой книги - доказать, что именно в IX-Х веках сложился русский героический эпос - богатырские былины. В современных обобщающих работах о них, в сущности, господствует иное представление: начало сложения былин датируют чаще всего XI, в крайнем случае самым концом Х века, а в значительной степени и более поздними временами - XII-XIV или даже XV-XVI столетиями. Вот выражающие наиболее распространенное мнение энциклопедические датировки: былины "отразили историческую действительность главным образом 11-16 вв." (БСЭ, т. 4. М., 1971, с. 181), "былины сложены главным образом в 11-16 вв." (Советский энциклопедический словарь. М., 1983, с. 184) и т. п.
Нет сомнения, что эпос, веками существовавший в русле устной традиции, вбирал в себя те или иные - в том числе, возможно, крупные и значимые элементы и в XI-XVI веках, и даже позднее, вплоть до новейшего времени; это совершенно ясно видно в различных деталях дошедших до нас былинных записей XVIII-XX веков. Однако героический эпос как жанр, как определенный феномен культуры сложился на Руси все же, как я буду стремиться с помощью многообразных аргументов доказать, к XI веку, и позднее он представал уже как явление прошедших времен, как "наследие", а не как активно развивающийся компонент современной культуры. В сфере словесно-музыкального творчества с середины XI века господствовали уже не богатырские былины, а существенно иные явления.
Это ясно видно, в частности, из характеристики творчества Бояна в созданном в конце XII века "Слове о полку Игореве", где, кстати сказать, и сам Боян, чья деятельность приходится на вторую половину XI века, назван "песнотворцем старого времени". И автор "Слова", человек конца XII века, намерен создать свою, как он сам ее определил, повесть-песнь "не по замышлению Бояню" - то есть, как сказали бы теперь, иным "способом", иным "методом".
Но ведь и "замышление" самого Бояна едва ли правильно сближать с былинным, ибо, согласно "Слову", "песни" Бояна - это песни "старому Ярославу, храброму Мстиславу, иже зареза Редедю пред полки касожскими, красному Романови Святославличу", то есть песни, главные герои которых знаменитые русские князья XI века, а отнюдь не некие (по крайней мере, "некие" для нас) богатыри, только немногих из коих со всякими натяжками пытаются отождествить с историческими лицами; притом главный из былинных героев - Илья Муромец - вообще не имеет реальных прототипов (если не считать чисто гипотетических соотнесений Ильи с князем или воеводой рубежа IX-Х веков Олегом).